Снега нет

Снега нет

Снег, снег везде, медленно падает, словно снежные коты крадутся на мягких лапках, заворачивает в белоснежный, такой ледяной, но такой успокаивающий саван, словно паук в снежный кокон.

Вся природа спит, чтобы проснуться весной.

А она больше никогда не проснётся... И это хорошо, так легко и приятно отходить в мир иной...

Только звонок будильника всё портит.

С трудом поднять старое тело, которое едва слушается команд мозга, словно давно сломанный дроид из фанатического фильма, которые так любил её Гриша. Дотянуться до окна и попытаться увидеть снег. Не получится. Потому что в этом году зима бесснежная, новый вирус убивает людей в Китае, а где-то горит живая природа, не виновная в том, что находится рядом с людьми.

Ей всегда хотелось увидеть Конец Света.

А нужно встать, умыться - зубы не чистить, потому что их давно нет, одеться и позавтракать.

Потому что нужно забрать внучку из санатория, а туда ещё ехать и ехать. Хорошо, хоть на автобусе, а не на поезде. Наверное, поезд бы она точно не пережила.

А ведь ещё пару дней назад она была уверена, что ей больше не придётся напрягать своё старое, беспомощное, скрюченное тело, чтобы тащиться куда-то так далеко. Что её кругозор будет заключён в квадрат двора с детской площадкой и маленьким магазинчиком.

Что ей придётся лишь иногда наблюдать за играющей на площадке внучкой, сидя на скамейке и сплетничая с такими же, как она, стариками и старухами. Отжившими своё. Давно никому не нужными. Как это говорится? Не в бой, не в строй, не в Красную армию.

И тело уже не способно ни любить, ни быстро ходить, ни работать.

Таких как она, беспомощных, не способных работать, когда-то увозили в лес или в горы умирать.

Иногда ей думалось: "А может стоит сразу всех людей при рождении сбрасывать в пропасть? Чтобы те никогда не познали ужаса жизни и кошмара старости?"

Когда ты рождаешься, как цветок: или у кого-то в саду с тщательным уходом, либо в теплице под ещё более всесторонним наблюдением, если ребёнок больной или как сорняк при дороге, особо никому не нужный. А потом осознаёшь весь ужас жизни и познаёшь страх смерти.

С возрастом постепенно становишься ненужным друзьям и даже родным, потому что у каждого образовывается своя жизнь, своя ячейка общества. И даже одинокие люди не всегда спешат навстречу таким же брошенным и оставленным на свалке истории.

Потому что каждый замкнут в своём мирке.

Дорога трудная и тяжёлая. Вспоминания и боль раз за разом вспахивают грудную клетку, а лекарства уже почти не помогают. Руки дрожат, последние таблетки падают на колени. И выглядят как фон для самоубийцы: белое на чёрном. Осталось рядом шприц положить. И сфотографировать для инстаграма. Если бы он у неё был. Если бы она хорошо видела и умела обращаться с этими новыми телефонами. Которые, вместо того, чтобы просто соединять людей по всему миру, занимаются всякой хренью.

На остановке она с трудом вышла, пользуясь любезной помощью какого-то мужчины. И вновь ненавидя себя за беспомощность. Тело такое ветхое, старое, словно мусор, давно выброшенный на свалку.

Сколько ещё она протянет? У неё нет тех лет, которые ей так нужны!

Ещё пару дней назад она почти готова была умереть, а сейчас - нет. Но кто её спрашивать будет?!

Старый санаторий казался моргом издалека или заброшенной клиникой в фильме ужасов. Похожая на бассейн ёмкость с остатками воды - когда-то это был великолепный фонтан. Когда она ещё была молода и забирала из этого же санатория сына.

- Баба Вера! - кинулась к ней внучка. Ясное солнышко на мрачном небосводе, которое так и не разразилось снегом. Золотистые волосы, милая улыбка, счастье в голубых глазёнках.

Жить бы ей ещё и жить.

- Бабушка, а почему ты в чёрном? - ткнувшаяся головой в живот девочка подняла голову и встретилась с ней взглядом. - Тебе некрасиво, ты - страшная!

- Так надо милая, - ей осталось только изобразить улыбку.

- А мне можно поплескаться в фонтане? Ну, пожалуйста? - такой доверчивый взгляд и столько надежды в глазах.

Раньше она никогда ей не разрешала даже подходить к фонтану, слишком скользко, воды достаточно, чтобы утопиться. Чересчур травмоопасно.

- Конечно, милая. А я посижу на бортике. Отдохну. Ножки устали, не держат они меня уже. Старое я уже дерево, которое давно пора спилить.

Назад она несла внучку на руках. И как сил хватило?

И сердце бухало в груди, а боль разрывала грудную клетку.

Сердце не справлялось с болью, с жизнью, с чужой смертью.

Она не знает, как довезла внучку в автобусе, как принесла на руках домой.

- Заснула, бедняжка? - заквохтала соседка, баба Женя, сидящая возле подъезда. - Истомилась в дороге видимо? Наверное, плакала много. Ты ей игрушку купила, как я советовала? Дети такие маленькие, их так легко отвлечь. И они ещё не понимают, что такое смерть. Соболезную, дорогая, не знаю, как теперь вы будете жить одни. Разве что государство расщедрится на компенсацию. Ведь от того богатого урода, который сбил насмерть твоего сына и его супругу вы вряд ли что-то получите. Богатые у нас всегда правы. Особенно депутаты.

Она лишь кивнула и прошла мимо, не обратив внимание на полный обиды взгляд.

Наконец уложила внучку на кровать, где на тумбочке стояла фоторамка со свадебной фотографией её родителей, теперь перечёркнутой чёрной траурной лентой.

Боль в груди стала невыносимой. Женщина слабо улыбнулась - и мир расплылся перед глазами от только сейчас пролитых слёз.

Теперь она плакала за всех сразу.

Она знала, что смерть уже стоит у неё за плечом, и не хотела для любимой внученьки судьбы сироты в детдоме, понимая, что бездушные взрослые отберут у наивного ребёнка всё. А близких родственников у них больше не осталось.

Но теперь она могла умереть и с чувством исполненного долга отправиться в ад.

- Бедная моя, если есть рай, то я и там оставлю тебя. Но там тебя есть кому встретить. И снега нет, так что обойдёмся без савана.