Маленькая книга историй о женской сексуальности

Инга Шепелева. Ангел

Мне запомнился тот день, потому что я чуть не убила котёнка, пока собиралась на вечеринку. Я всегда долго собираюсь, особенно если иду туда, где много классных парней. Вываливаю весь шкаф на пол и начинаю выбирать шмотки, хожу на каблуках и в трусах, примеряю платья. И вот. А неделю назад подруга принесла мне котёнка. Очень хорошенький, белый. Он под платьями кувыркался. Я хожу и вдруг слышу — писк. Я на него, короче, каблуком наступила. И он чуть не умер. Но вроде не умер, нормально всё. Орал только долго. Я его взяла на руки и встала к окну. Стою на каблуках, в трусах, котенка глажу и говорю:

— Не ори, пиздюк. Нормально всё.

А за окном поднимался дым. И что-то я тогда почувствовала. Как будто меня этим дымом заволокло, и я в нём вроде как растворилась или что-то такое. Какое-то предчувствие.

Я потом решила, что это чудо. Ну, то есть ни хера себе — каблучищем наступить. Он бы точно умер. А он — живой. Чудо, короче. Потом за мной зашла подруга, мы выпили бутылку шампанского, и я ей рассказала про котенка. И она всё время называла меня убийцей. Это чтобы поржать. Ну, мы и ржали. Убийца, грешница. Обоссаться. Как-то мы быстро напились. Когда днём пьёшь — всегда по-другому. Как будто что-то запрещённое. Вроде день, а мы уже пьяные. Офигенно, по-моему.

Ну, как-то мы до вечера досидели, а потом пошли на вечеринку.

Когда я вошла, все сразу обернулись в мою сторону. Я шла так, приятно раскидывая ноги, мимо всей длинной барной стойки. И все они обернулись — кто там сидел. Я на них посмотрела, оценила ситуацию. Некоторые были сразу ничего. Но один из них был какой-то совсем — у него были офигительные глаза — большие, синие и как будто непонимающие. Ну, короче, стало ясно — этот. Люблю, чтобы меня трахали только красивые. И он, танцуя, подошёл. Я же не зря весь день наряжалась. И мы начали. Я пила, а он смотрел. Я танцевала, а он смотрел. Все смотрели, как я танцую. Обожаю, когда все смотрят. Я извиваюсь как змея. И платье мое — змеиное. И змеиная голова. И всё, что в ней, — выливается. Цветной мир, плохой, обычный. Всё как нужно. Как я привыкла. Я танцую, они смотрят. Самый классный уйдет сегодня со мной. И ничего другого не будет.

Он наклонился и прокричал:

— Хочешь пойти ко мне?

Это такая игра. Я делаю большие глаза и кричу:

— Зачем?

А он, конечно же, кричит:

— Посмотрим мою коллекцию винила! Выпьем кофе! Ты пьёшь кофе?

Я облизываю губы и кричу:

— Обожаю кофе!

Но сразу, конечно, нельзя. Надо ещё помучить. Поэтому я иду танцевать и оставляю его. Он сидит и смотрит. Потом встает и танцует рядом со мной. Мне кажется, что от него исходит холодный прерывистый свет. Как от всех, кто награжден. Конечно — мной. Моей вагиной, моей головой. Кто награждён мной, тот потерял покой. Ха-ха!

Я прошу его заказать ещё водки. Он не пьёт. И мне кажется, что он горячий и полупрозрачный. Какие широкие плечи. Я думаю: интересно, какой у него. Никогда ведь не предугадаешь. Иногда лежишь, думаешь: зачем я с ним пошла. Очень обидно. Но этот вроде должен быть ничего. Я прошу ещё водки. Он кричит:

— Ну, хватит. Пойдём.

— Не хватит! Не хватит!

И тащу его за собой. Тогда впервые мне показалось, что мои пальцы провалились на пару миллиметров в его плоть. И там было горячо, как в хрустальном огне. Он двигался плавно и широко, никого не стесняясь, был совершенно открыт. Совершенно искренен. Я такое очень редко вижу, особенно у парней. Они все какие-то зажатые. Это видно, когда танцуют. Смотрят испуганно, топчутся, как карлики. Ну, в общем, я почувствовала от него что-то такое. И я сказала:

— Ладно, пошли.

Он посадил меня в такси, сел рядом. Я думала, он сразу припадёт ко мне, как к какому-нибудь роднику. Но он сидел у другого окна и смотрел на пролетающие огни. Я сидела молча, моё платье сверкало. Я думала: какая интересная тактика у парня. И даже, что так лучше. Интересно — хотя бы не так, как всегда: целуемся в тачке, потом в лифте, потом для вида что-то там делаем на кухне, пытаемся открыть бутылку, сварить кофе, но в итоге всё заканчивается так, как все хотели с самого начала. А он сидел и смотрел в окно, мне казалось, что он забыл про меня. Наконец, он повернул всё-таки ко мне голову и сказал:

— Надеюсь, тебе понравится моя коллекция винила.

Я заржала и крикнула:

— О, я тоже!

И он снова отвернулся к окну. Я сидела и смотрела на него. Мы проезжали мимо туманных пейзажей. Всё было в дыму. Или это из моих глаз шёл дым, из моего рта. Я вспомнила про котёнка. Я смотрела на его светлые волосы и большие, массивные скулы. И думала о котёнке. А что, если бы я раздавила его. А потом поехала трахаться. Такая странная жизнь. Но я же не раздавила. И теперь этот парень отворачивается от меня в такси. Мне захотелось схватить его руки и сказать, что я не раздавила котёнка, всё нормально. Можно. Можно.

В лифте он стоял рядом со мной и смотрел вперёд. На лестнице он шёл впереди и придержал мне дверь, когда мы зашли в квартиру. Он пропустил меня в тёмный коридор и сказал:

— Можешь не снимать обувь. Проходи.

Я думала: ну, давай же, мать твою, начинай уже. Я уже не думала ни о каком котёнке, и дым то рассеивался, то сгущался вновь. Я смотрела на его руки и думала, когда же он начнёт.

— Садись сюда, на диван. Я сейчас сварю кофе. Без меня не начинай смотреть, хорошо?

— Да как же я без тебя начну?!

Я опять начала смеяться. Но он посмотрел на меня серьёзно и как-то свысока. Я перестала. На долю секунды в голове промелькнула мысль: а вдруг он маньяк. Вдруг он псих какой-нибудь. Но нет. Он такой красивый. У психов не бывает этих лиц. Психи — они все с изъянами. А он — нет. Он — нет. И я решила расслабиться и наслаждаться. Ну, выпьем кофе, посмотрим его занудные пластинки, и он меня трахнет. Такое бывает. Не всегда же одно и то же. И вообще, я радоваться должна, что хоть один попался такой бессистемный.

Он принёс кофе. Я сижу и смотрю: ну разве маньяк наденет такие клёвые джинсы и футболку под цвет глаз. И опять же — обувь. И форма ногтей. И шея. Он смотрит на меня и говорит:

— Ну, пей. Почему ты не пьёшь? Надо немного взбодриться, да?

— Я не пьяная.

— Я и не говорю, что ты пьяная. Просто поздно уже. Вы когда спать ложитесь?

— По-разному. Но сегодня — можно.

— Почему?

— Ну, пятница.

И он стал показывать мне пластинки. Клянусь своим котёнком, он показывал мне пластинки. Потом сделал ещё кофе, принёс воды. Мы сидели так час или два. Или три. Я уже не помню. Когда мы посмотрели все его чёртовы пластинки, он сказал:

— А кино? Ты любишь кино? Вот тебя как зовут?

— Ира.

— Тебе понравились пластинки?

— Офигенные пластинки, мать твою! Мы что, сейчас кино смотреть будем? Правда?

— А что? Ты не любишь кино, Ира? Тогда можем музыку послушать. У меня есть много интересных групп, ты же сама видела.

Ну и, честное слово, я рассвирепела. Вскочила с дивана и закричала:

— Ты меня зачем сюда притащил?

— Я же тебе сказал.

— Показывать пластинки?

— Ну да.

— А ты в курсе, мудак недорезанный, что каждый второй или даже первый в том баре хотел со мной уйти? Ты в курсе, блядь, или нет?

— Куда уйти?

— Трахаться!

— А как это?

И вот я стою посреди незнакомой комнаты у дивана, заваленного пластинками, в блестящем зелёном платье, похожая на нетрезвую шлюху, а напротив меня стоит этот красивый парень. И смотрит большими, синими, непонимающими глазами. Большими, синими, непонимающими глазами. Большими, синими, непонимающими глазами. И я думаю: ну ладно, что делать, надо показать. Это такая шутка, думаю я.

— Ты что, философский закончил?

— Что закончил?

— Ладно. Иди сюда. Дай руку. Положи её мне на грудь.

— Зачем?

— Тебе что, никогда не хотелось положить руку девушке на грудь? Ты что, сумасшедший?

— А что такое сумасшедший? Зачем ты хочешь, чтобы я трогал тебя?

— Потому что мне приятно. Вот, смотри. Тебе тоже должно быть приятно. Подойди ближе.

Я притянула его к себе и задрала футболку.

Вначале я сказала, что этот вечер запомнился мне тем, что я чуть не убила котёнка. Короче, это вообще не самое главное. Этот вечер запомнился светом, похожим на воду, разлившуюся прямо на солнце. Свет хлынул из-под футболки и окружил меня. Он оказался человеческой фигурой, слепленной из плотного сияния — ни вен, ни волос, ни сосков, ни даже пупка. Я протянула ладонь к его груди, и мои пальцы наполовину провалились в прозрачную светящуюся субстанцию. Я отдёрнула руку и закричала.

— Я — ангел, — сказал он и улыбнулся.

— Хочешь посмотреть ещё? — спросил он.

— Я не верю. Ангелов не бывает. Какие ангелы.

— Посмотри ещё! Посмотри!

Он быстро снял джинсы, и — клянусь своим котёнком — там, внизу, он был, как Кен. Складка пластичного света, идеально ровная поверхность. Никаких половых признаков.

— Не веришь? До сих пор не веришь?

— Что ты делал в баре?

— Ждал тебя. Я выучил: «Хочешь пойти ко мне?», «Я покажу тебе свою коллекцию винила», «Ты любишь кофе?». Тебе не нравятся пластинки, да? Может быть, тебе нравятся чудеса? Смотри!

Он показал пальцем на грудь, с левой стороны. Там, где должно быть сердце, за тонко фосфоресцирующими проекциями рёбер бился мой белый котёнок, как будто кто-то пропускал ток сквозь его маленькое тельце. Я не могу сказать, что с самого начала реагировала на всё это спокойно. Но увидев котёнка, я заорала и бросилась в коридор. Но сразу же наткнулась на что-то холодное и твёрдое.

— Я обнял тебя своим крылом. Ты так хотела? Я возьму тебя в себя.

— Нет, я не так хотела!

— А как ты хотела?

— Я хотела, как обычно бывает! Я не хотела никаких ангелов!

Я заплакала в белом искристом крыле. Большие твёрдые перья больно впивались мне в кожу. Он преградил мне путь стеной невыносимого холода. И я вернулась в комнату. Он улыбался широко и ясно и смотрел на меня большими, синими, непонимающими глазами. Он весь сиял, как день рождения, как вечный огонь, как неумолкающая печаль, как зеркало, отражающееся само в себе. Я посмотрела ему между ног — крыло выросло прямо оттуда. Ну, откуда обычно растёт что-то другое, чего я ждала. Чего я ждала. И что получила. Стена ледяного огня, стремительный вылет света. Ангельское крыло из причинного места. Как только я вернулась обратно в комнату, оно исчезло, как будто всосалось обратно в полупрозрачный его нечеловеческий лобок.

— Ты не хочешь ангелов, но ангелы всегда тебя хотят. Дотронься до меня. Ты ведь этого хотела. Мне не будет приятно, я не знаю, что такое «приятно». Не знаю, что такое «дотронься», не знаю, что такое «почувствуй». Протяни руку!

Я почувствовала, как по моей спине катятся капли ледяного пота. Мне никогда в жизни не было так страшно. Даже нет, не так: до этого мгновения я не знала, что такое страх. И всё же как будто какая-то невиданная сила толкнула мою руку, она подпрыгнула и почти сама легла на гладкую поверхность его живота, и сразу же провалилась в тяжёлое и прохладное вещество, в голубоватую плазму. Я стояла снаружи и видела свои пальцы с красными ногтями внутри него, как они там шевелились, постепенно истончаясь и дробясь, излучая тонкое искристое сияние. И так там было приятно, как в густом озере необъяснимой печали в хороший солнечный день. Как в детстве, когда от меня ничего не ждали, и только руки и ноги мои попеременно погружались в какие-то лучи, которых я не помнила до этого мгновения, а теперь вдруг вспомнила. Я не смогла бороться с сильным ощущением счастья и погружала руку всё глубже и глубже в него. А он улыбался и смотрел большими, синими, непонимающими глазами прямо внутрь меня и говорил: