Редактор отклонил фанфик

Финита ля комедия

Авторитет Фобоса в глазах команды настолько пошатнулся, что над ним теперь потешались круглыми сутками. Со временем команда посмеялась бы и забыла, но вот незадача — Создатель сам не забывал сокрушительного поражения. Потрёпанная репутация не давала есть и спать, и он твердо решил исправить положение во что бы то ни стало.

Третий извилистый путь, который он избрал для этого, был таков: Фобос решил стать своим в доску парнем, лучшим другом и практически родственником каждому члену команды.

И в качестве своей первой жертвы он наметил почему-то Сорвиголову, штатного живодёра, любезно предоставленного Орденоносной Краснознамённой биржей труда имени Прапора.

В своей студенческой среде Сорвиголова имела репутацию тихони, скромницы и умницы, и ни одна живая душа в реале даже не представляла себе, какие черти плодятся на самом дне этого тихого и гладкого прекрасного омута. Сама же девушка умницей быть не собиралась: ей отчаянно хотелось стать злобной стервой, оторвой и вселенским злом в одном флаконе, и её до слёз угнетал тот факт, что общество в целом и бдительная мама конкретно принуждают её быть паинькой и хорошо учиться.

— Я пользуюсь мозгом, — тоскливо говорила она, — а это-то как раз плохо.

В её мозгу были установлены качественные тормоза, и пока они нет-нет, да срабатывали.

Сорвиголова в общем чате почти не появлялась.

Она практически постоянно пребывала в своих сладких, но мрачных фантазиях, полных каменных застенков, пыточных камер и вопящих жертв. Ручку мясорубки для Фобоса она вращала исправно — параллельно с написанием собственного фанфика, нисколько не затрудняясь, но общего буйного веселья не разделяла. Подумаешь, жопец. Вот если бы Создатель кого ножиком пырнул — вот это да.

Все её разговоры с Командой сводились к смачному описанию милой злодейскому сердцу трэшанины да демонстрации отрывков из её свеженаписанных глав, где мрачный злодей извращённо, разнообразно, с фантазией, кроваво и насмерть насилует зазевавшуюся героиню. На недоумённые вопросы вроде: "А тебе не кажется, что кишки — это нерационально?" следовал стандартный ответ:

— Зато зрелищно.

Когда Фобос просил Сорвиголову написать ещё кусочек экшена для его шедевра, она спокойно отвечала:

— Кстати, пытки переносятся, — и невозмутимо вращала мясорубку.

Сорвиголове было всего восемнадцать, и жила она на Дальнем-Дальнем Востоке. Поэтому, чтобы пообщаться с командой, разбросанной по всей огромной стране, но преимущественно в европейской её части, она частенько засиживалась глубоко за полночь, и это-то и показалось заботливому дядюшке Фобосу возмутительным.

Всю свою нерастраченную энергию, всю удушающую заботу, схожую с хлопотами доисторической нафталиновой бабушки, он обрушил на голову штатного палача-садиста-маньяка, чем вверг в немалый шок как саму Сорвиголову, так и всю команду.

— Сорвиголова, — трагически заламывая руки, вещал Фобос, — меня снова не слушается! Я не могу уложить её спать! Сделайте с ней что-нибудь!

— А с какого... известного органа, — вкрадчиво отвечал Прапор на тоскливые завывания Фобоса, — Сорвиголова должна тебя слушаться? Вообще-то она совершеннолетняя. Взрослый, самостоятельный человек. Она сама в состоянии решить, когда и что ей делать. Ты ей кто: муж, отец, брат? Так на какой... орган ты к ней лезешь и на основании чего вмешиваешься в её личную жизнь?

Да-да, тон, с которым к Фобосу начала обращаться Команда, тоже здорово изменился. Исчезла легкость и беззаботность в общении, фразы сделались язвительными, длинными и стали больше походить на нравоучения. Даже незлобивый глупый Прапор, когда-то первым протянувший руку помощи незадачливому автору, стал напряжённым и раздражительным. Это был уже не тот мягкий и покладистый человек, что собирал команду в самом начале.

Но Создателя невозможно было остановить и злобными Прапоровыми речами. С усердием наступая на одни и те же грабли, Фобос, сцепив зубы и потирая лоб, упрямо гнул свою линию. Он твердо решил позаботиться о Сорвиголове — так просто из его цепких ручонок она не вывернется.

Фобос квохтал наседкой, забрасывая её личку особо ценными советами. На правах старшего товарища он искренне переживал за будущее Сорвиголовы, которая только вступала во взрослую жизнь, или настолько хорошо вжился в придуманную роль, что сам в неё поверил. Будучи совершенно посторонним человеком, он навязывал ей очень личные задушевные беседы, в ходе которых давал пространные советы о том, как и с кем надо знакомиться, куда стоит и куда не следует ходить, что можно и чего категорически нельзя делать молодой девушке.

— Сорвиголова для меня как младшая сестренка, — трагически говорил Фобос. — Я чувствую за неё ответственность, я так хочу защитить её от всего мира, от ошибок, которые она может совершить! Я себе ни за что не прощу, я буду чувствовать себя виноватым, если с ней что-то случится!

— Ыть!.. — орала команда в ответ на эту пылкую речь.

— Слушай внимательно, С-создатель, — злым голосом сквозь зубы отвечала Куратор. — Это Её жизнь, это Её ошибки и Её право их совершать. Ты кто такой, чтобы мешать ей жить и читать нравоучения?!

— Я буду чувствовать себя виноватым... — звучала привычная песня.

Нужно отметить, что Фобос ни с того ни с сего, на ровном месте, начинал чувствовать себя виноватым в любой, даже самый неподходящий момент.

Прапор здорово злоупотреблял кофе — и Фобос замогильным голосом пророчил ему скорый инфаркт, смерть во цвете лет и слёзно умолял бросить эту вредную привычку, не то "я буду чувствовать себя виноватым".

Чувство вины начинало глодать Фобоса при каждом разговоре с бетами, стоило им хотя бы словечком обмолвиться о своей нелёгкой жизни, и шахтеры, матерясь, исчезали в своих штольнях, чтобы не слышать Фобосовы слёзные речи. От пустых назойливых советов и навязанной заботы обе на автомате отмахивались, пресекая всяческие попытки работодателя влезть под кожу, и лишь одна Сорвиголова зазевалась и в один прекрасный день попала в самый эпицентр схода лавины несанкционированной нежности.

Фобосовы ромашки, преподнесенные штатному живодёру, были настолько некстати, что Сорвиголова в бешенстве стянула красный колпак ката с взъерошенной головы и грубо, но безапелляционно послала Фобоса на... известный орган вместе с его заботой.

— Ёб!.. — сказала Сорвиголова и решительно покинула команду.

* * *

Отряд, несомненно, заметил потерю бойца: вместе с Сорвиголовой ушло что-то очень важное, необъяснимое и неосязаемое, и от этого стало немного грустно.

— Доигрался? Легче стало? — спросила как-то Куратор.

Фобос промолчал в ответ, переваривая этот внезапный удар.

Некоторое время Создатель переживал расставание с членом свой команды. Сорвиголова словно воткнула ему ножик в печень и провернула пару раз, садистски глядя в его затухающие глаза, и Фобос верещал на весь чат о своём вселенском горе и бесконечной вине, строя фантасмагорические планы того, как вернуть её обратно. Команда с остервенением плевалась и вяло бормотала что-то в ответ. Фобос начал всем действовать на нервы, его переносили уже с трудом, тщетно уговаривая уняться и замолчать во избежание новых потерь.

Некоторых жизнь ничему не научила: Фобос с неиссякаемой энергией всё же решил продолжать свое разрушительное дело — быть лучшим другом.

Для начала он стал посвящать окружающих в особенности своей личной жизни, показывая, какой он простецкий парень. Вероятно, таким образом он попутно хотел продемонстрировать, что ничего особенного в том, чтобы интересоваться чужой личной жизнью, нет, но план снова не выгорел.

Может, потому, что все Фобосовы вбросы касались почему-то физиологии в самых интимных её проявлениях.

Однажды он явился в чат, охая и стеная, что зверски обожрался, ему трудно сидеть и вообще дышать, и, общаясь с командой в таком незавидном состоянии, он проявляет прямо-таки чудеса героизма. На небрежное замечание Куратора о том, что он, Фобос, привычно преувеличивает, мол, посмотрите на него, нашёл подвиги Геракла, тот разразился пылкой речью:

— Куратор, ты попробуй в себя вместить целый горшок борща, навернуть до кучи пять пирогов с мясом, дополнительно с этим съесть полбулки хлеба со свиным салом, навернуть вареники с капустой, потом ещё пироги с картошкой и грибами и запить всё это добро четырьмя стаканами сока — и поймёшь, почему для меня это были истинные двенадцать подвигов!

— Двенадцать подвигов, говоришь? — зловредно воскликнул Прапор. — Геракл ты наш! Завтра, чую, конюшни после тебя тоже убирать придётся.

Беты негромко посмеялись, но уже как-то вяленько, скорее по инерции. Не было ни прежнего энтузиазма, ни огонька в глазах. Шедевр давно уже не вдохновлял, звон кайла становился все ленивее и тише, и Фобос понял, что команда начала откровенно скучать.

Он снова предпринял попытку расшевелить бригаду, честно принеся себя в жертву и припомнив злосчастный жопец с плавным переходом в тему секса. Но сказ о потисканном жопце, так любимый Селеной когда-то, сейчас вдруг привел её в тихую ярость.

— Дайте мне закончить главу, — лютым зверем рычала она, — а потом трахайтесь, с кем хотите!

— А трахаться команды не было, — встрял Прапор, но на его дежурную шутку никто не среагировал.

Команда стремительно распадалась; Селена почти не высовывала головы из шахты. Она остервенело долбила твёрдую породу Фобосова фанфика, мечтая только об одном — поскорее закончить каторжный труд и сложить с себя полномочия шахтёра. Её голос в чате совсем зачах, и Селена как-то плавно отсеялась из общего обсуждения. Да и чат наполнился уж вовсе какими-то глупостями. К примеру, Фобос объявил себя убеждённым закоренелым холостяком, то ли от скуки, то ли эпатажу ради, и теперь называл брак идиотизмом, а всех женатых людей — недалёкими дураками, чем очень обижал женатого Прапора.

Прапор попытался было доказать Фобосу, что тот не прав, вернув ему эпитет с дураком, но Фобос выдал блестящую фразу:

— Я не дурак, а социопат, аки Шерлок Холмс — оба понимаем, что женщина нас погубит!

И Прапор от Фобоса отстал.

Создатель уныния команды как будто не замечал. Вероятно, ему казалось, что все уже просто просмеялись и успокоились, и теперь никто не станет вспоминать о его прегрешениях и неосторожно произнесённых глупостях.

Работа над первыми шестью главами плавно подходила к концу, близился час публикации, Фобос потирал ручки и шумел в чате, пытаясь вдохновить бет на новые трудовые подвиги.

Ему не терпелось скорее явить свой шедевр миру.

— У нас священная миссия! — вещал он молчаливым рабам, тихо вкалывающим на просторах его фанфика. — Явить миру суперкрутой кроссовер! Больше никто такого не писал, я слово даю!

— Это уж точно, никто! — соглашалась Куратор, которой приходилось выгребать лопатой то, чем качественно фанфик Фобоса отличался от любого опубликованного.

* * *

Наутро тихо сбежал Прапор.

Вот так запросто, промямлив какие-то невнятные слова, что, мол, фанфик он уже не пишет, а потому считает некорректным, что его имя значится в шапке. Это было отчасти правдой, но об истинной причине своего ухода он промолчал.