Происхождение христианства из гностицизма

Вольтер признавал историчность Иисуса, но это мнение находилось в очевидном противоречии с критикой, какой он подвергал все без исключения евангельские рассказы об Иисусе. Свой взгляд на проблему Иисуса Вольтер изложил в форме шестнадцати сомнений, представляющих собою сводку взглядов деистов. Разрушая шаг за шагом евангельские сказания, Вольтер не сделал никакой попытки отстоять достоверность хотя бы одного факта, за исключением признания существования Иисуса, но не евангельского, не основателя новой религии, а безвестного сектанта, случайно оказавшегося в положении бога благодаря сознательному мошенничеству так называемых апостолов, распространивших в темных массах сказку о его воскресении.

«Очевидно, — говорит Вольтер, — евангелия, начиненные такого рода чудесами, были сочинены много времени спустя христианами, рассеянными среди греческих городов. Каждая христианская община имела свое евангелие, которое держалось втайне и не показывалось новообращенным. В противном случае римские историки, конечно, опровергли бы сообщения, заключавшиеся в евангелиях, оставшихся им неизвестными в течение трехсот лет. Ни один языческий автор нигде не упоминает о существовании евангелий».

Вольтер делает вывод: если Иисус существовал, то это не был Иисус, а какой-нибудь невежественный крестьянин, едва ли умевший читать и писать, организовавший небольшую секту среди крестьянского населения, не пытавшийся создать никакой новой религии, обрезанный по закону моисееву и исполнявший моисеев закон до самой смерти. Он ожесточенно агитировал против духовенства и был казнен. Если вся история Иисуса сводится только к этим скудным фактам, и если сюда же прибавить, что Вольтер считает сомнительным даже имя Иисуса, то, разумеется, мы приходим к полному отрицанию евангельского Иисуса, а мелких сектантских вожаков во все времена было достаточно, было их много и в Иудее, и гораздо более крупных, чем предполагаемый Иисус. Но самое существенное — это мнение Вольтера, что Иисус, если он жил, не имеет никакого отношения к той религии, которая проповедовалась от его имени.

Чтобы объяснить происхождение христианства, Вольтер предлагает оставить в стороне евангелия, забыть о шестнадцати сомнениях, возбуждаемых чтением четырех сохранившихся евангелий и пятидесяти других, сочиненных ранними христианами, покинуть почву Палестины и направиться в Александрию.

Мнение Вольтера об идейных источниках христианства и о происхождении церковного учения из гностицизма, из разлагающейся платоновской философии, настолько любопытно и настолько совпадает со взглядами Древса, что мы считаем необходимым привести довольно значительный отрывок: «Ничто не может дать нам такого ясного представления об Александрии, как ее сравнение с современным Лондоном. Большой морской порт, гигантский размах торговли, могущественная знать и огромное количество ремесленников, много богатых людей и толпы бедняков, работающих, чтобы только поддержать свое существование. С одной стороны биржа и улица менял, с другой — царский двор и музей, всякого рода писатели, геометры, софисты, метафизики, сочинители романов. Дюжина различных сект.

Одни исчезают, другие сохраняются. Но все секты и люди всех состояний проявляют дикую жажду золота. Такова наша столица трех царств. Император Адриан в своем письме к консулу Сервиану говорит, что такова была и Александрия. Вот знаменитое письмо, сохраненное Вописком: «Я посетил Египет, столь восхваляемый вами, мой дорогой Сервиан. Я изучил его во всех подробностях. Это неустойчивый, изменчивый народ, жаждущий переворотов. Поклонники Сераписа становятся христианами, а главари христианской религии поклоняются Серапису. Каждый еврейский архираввин, каждый самаритянин, каждый христианский жрец считает себя астрологом, предсказателем. Когда греческий патриарх является в Египет, к нему теснятся со всех сторон, убеждая его поклоняться Серапису, тогда как другие призывают его к вере в Иисуса. Александрийцы склонны к мятежу, ссорам и восстаниям. Это богатый торговый, густонаселенный город. Здесь нет бездельников. Деньги — вот бог христиан, которому усердно служат и евреи, и все остальные люди».

«Когда ученик Иисуса, по имени Марк, будь то евангелист или кто другой, явился в Александрию и попытался насадить новую секту среди александрийских евреев, врагов иерусалимских евреев, все философы только и говорили, что о логосе, о слове, которому учил Платон. Бог создал мир словом. Слово создало все. Еврей Филон, современник Иисуса, был великим платоником. Он говорил в своих сочинениях, что бог соединился со словом и от этого брака родился мир... Все отцы церкви воображали, будто читают платоновскую книгу, раскрывая первую главу евангелия, приписываемого Иоанну: «В начале было слово» ... Кто бы ни были авторы всех евангелий, никому неизвестных в течение более чем двухсот лет, но несомненно, что христианство было создано философией Платона. Иисус постепенно стал богом, порожденным другим богом прежде всех веков и воплотившимся в предустановленное время «срок». (Oeuvres, v. XXXV, éd. 1785, р. 282 — 285).

Сравним с мнением Вольтера теорию А. Древса: «Вводные слова Иоаннова евангелия выражают только общий взгляд александрийского учения о мудрости... Вышеизложенное есть ни что иное, как древний взгляд Платона...» (стр. 330 — 331 наст. перевода).

За Вольтером имеется то несомненное преимущество, что он прежде всего обращает внимание на экономическую среду, которая породила христианство, между тем как А. Древс остается в кругу чистых идей. Во всяком случае, происхождение христианского богословия и учения об Иисусе из платоновской философии через посредство гностицизма было теорией, хорошо знакомой еще в XVIII веке Вольтеру. Древсу принадлежит лишь углубленное развитие этого взгляда на основе новейших исследований. Он объяснил историческое значение гностицизма. Церковь смотрела на этот вопрос чрезвычайно упрощенно. Она утверждала, что гностицизм — одна из самых ранних ересей, сложившаяся после того, как христиане уже имели ясное представление об Иисусе. В результате недолгой борьбы гностицизм был вытеснен и уничтожен. Древс доказал (или, вернее сказать, принял взгляд В. Келера), что гностицизм представляет собою широкое религиозное течение в древнем мире до возникновения христианства. Он, конечно, не был создан Симоном Магом, как утверждает христианская ранняя литература. Он был распространен среди жречества и духовенства, а также среди интеллигенции ряда народов, населявших Римскую империю. Был гностицизм греческий, точно так же как гностицизм иудейский. Чтобы понять возникновение христианства, надо проследить нити, связывающие его с гностицизмом языческим, предшествующим гностицизму христианскому.

Как в других случаях, Древс не является создателем тех взглядов, которые он так умело и энергично защищает. Но от этого его заслуга не уменьшается. Он обратил серьезное внимание на гностицизм, как один из важнейших источников христианской идеологии. Ни один исследователь раннего христианства не может пройти мимо гностицизма, не учтя его огромного значения в развитии христианства.

Чтобы показать как углубил и уточнил Древс прежнее понимание значения гностицизма и как непохоже его объяснение на существовавшие до него взгляды, приведем объяснение гностицизма из старой энциклопедии Булье (изд. 1872 года). «Гностики (от греческого гносис, что означает познание) являются сторонниками определенных религиозных учений, распространенных в особенности в Азии и Египте и имевших очень большое влияние в первом веке христианской эры, а также в следующие столетия. Гностики полагали, что откровение, данное в священном писании, недостаточно, и считали себя единственными обладателями гносиса или истинного познания божества и всех божественных сущностей. Это знание они приобретали или путем непосредственного проникновения в его источник или на основании традиции, восходящей к колыбели человечества. Гносис они ставили выше всякого откровения. Для объяснения мира они предполагали следующие три принципа: материю, демиурга или творца несовершенного существующего мира и спасителя, призванного преобразовать творение демиурга и уничтожить зло. Большинство гностиков были сторонниками учения об эманации и полагали, что все существующее происходит (истекает, эманирует) из высшего бога, непостижимого и не обнаруживающего себя в откровении. Гностицизм является результатом соединения восточных верований с иудейской религией, христианством и платоновской философией. В первом веке его зародыши можно проследить у Симона Мага, затем у Менандра, Самаритянина, Керинфа, Досифея и Филона Иудея. Во втором и третьем веке гностицизм развивали Маркион, Кердон и ряд других. Против гностицизма вели борьбу отцы церкви и философии, например, Плотин».

Эту краткую теорию гностицизма можно считать классической, и против нее с полным основанием решительно восстает Древс.

Прежде всего совершенно неверно, будто гностицизм является ересью и возник после того, как христианство уже определило свое учение. Неверно также, будто церковь с самого начала боролась с гностицизмом. Нельзя считать правильным мнение, что гностицизм ведет свое начало от Симона Мага. Наконец, неудачна попытка свести гностические взгляды к учению о трех сущностях — материи, демиурге и спасителе. В гностицизме есть множество оттенков и течений, начиная от идеалистической философии, близкой к учению Платона о реальности идей в потустороннем мире, и кончая сумасшедшим мистицизмом и такой же сумасшедшей магической практикой.

Существование гностицизма и тесная связь его с христианством, заимствовавшим из него основы своего учения, является доказательством того факта, что христианство не только не противостояло внутреннему разложению римского общества, но, наоборот, само было продуктом и фактором умственного гниения, распада и разложения, тогда как греко-римская культура в состоянии была порождать такие здоровые явления, как мощно развитую эпикурейскую школу.

Было бы совершенно неправильно изображать первые века христианства как время неограниченного господства новой религии и быстрого вымирания разложившегося язычества. Правильно понятая историческая перспектива показывает, что до VI века происходила упорная борьба. Христианство победило не глубиной и широтой идейного охвата своим учением народных масс, а мерами репрессии против враждебных ему философских школ.

В своем развитии христианство примыкает не к тому, что было в древнем мире более здорового, прогрессивного, научного, а к самым уродливым и нелепым формам идеологических извращений. Гностические учения состоят из совершенно невообразимой чепухи. Не даром «абракадабра» гностиков и теперь является символом не поддающейся объяснению нелепости.

А. Древс вполне прав, когда утверждает, что основное участие в выработке образа Иисуса приняли две группы духовенства — более ранняя, примыкавшая к гностикам, и более поздняя, стоявшая во главе государственной церкви и принимавшая Иисуса как богочеловека, а не как чистый дух. Поэтому в ранней христианской литературе необходимо искать отражения этой борьбы в виде смешения гностического и церковного Иисуса.