Серый

Сочельник

Гермиона, подтянув колени к груди, сжалась в углу старого плюшевого дивана и сказала:

— Иди.

— Ты уверена? — уточнил Гарри.

Его пристальный взгляд не отрывался от лица подруги ни на секунду.

— Да, — ответила она, нарочно уставившись на серое одеяло, прикрывающее ноги.

Как бы Гермиона ни любила друга, но сейчас желала только одного — чтобы он просто ушёл. Эта назойливая забота бесила.

Гарри, нерешительно шмыгнув носом, медленно двинулся в сторону камина и снова остановился.

— Ну, не могу я просто так тебя здесь оставить.

— Ещё как можешь, — сказала Гермиона устало. — И должен.

— Чем ты займёшься тут, в глуши, встречая праздник одна-одинёшенька?

Голос его поднялся до нетипично высоких нот, отчего стал звучать мелодраматично. Удивлённая подруга кинула быстрый взгляд из-под кудрей. Он, действительно, выглядел несколько театрально, и Гермиона почувствовала, как внутри поднимается волна злости.

— Не переживай, я не собираюсь сидеть в темноте и плакать навзрыд. У меня есть книга и еда. Я люблю этот дом. Да и провести какое-то время наедине с собой мне пойдёт только на пользу.

Последовал тяжёлый вздох.

— Я не знаю. Как-то всё это неправильно. Может быть, ты...

— Гарри, прекрати. Мы уже раз сто это обсуждали. Я не пойду, — у неё еле хватало сил скрывать раздражение.

Сосредоточив взгляд на потускневшей пепельно-серой версии лучшего друга и заметив, что он собирается перебить её, Гермиона поспешно продолжила:

— Я не передумаю. Иди. Джинни ждёт.

Гарри, обиженно хмыкнув, пробормотал:

— Зачем быть такой чертовски упрямой?

И нехотя потащился к камину.

— Ты такой же упрямый, как и я. Вот почему ты всё ещё здесь, тратишь время своё и моё, — в запале Гермиона даже не сообразила, что может обидеть друга.

Она мгновенно пожалела о сказанном, увидев его напрягшуюся спину.

— Удачи. И поцелуй за меня детишек, — крикнула вслед виновато, чувствуя себя такой… неблагодарной.

— Все ещё не уверен, что поступаю правильно, оставляя тебя здесь. Я натравлю на тебя Джинни, — бросил Гарри через плечо и шагнул в камин.

Раздражение вспыхнуло с новой силой, и Гермиона крикнула:

— Не смей, Гарри Джеймс Поттер. Ты слышишь меня? Я заблокирую камин и добавлю что-нибудь противное для вящей убедительности! Не думаю, что Джинни оценит, если её волосы будут зелёными всю оставшуюся часть каникул!

Но угрозы запоздали: серое пламя уже поглотило друга, а она осталась в одиночестве, чего и добивалась.

Гермиона вздохнула и покрепче обняла колени. Что-то в ней разладилось, и она это знала. Казалось невозможным, что за несколько месяцев жизнь могла настолько кардинально измениться. В это же время в прошлом году она была довольна абсолютно всем. Всё шло строго по плану: Гермиона была на пике карьеры; помолвлена с мужчиной, которого любила; её голос имел вес, а с мнением все считались. И она была здоровой. Сказка, да и только! Увы, всё это пропало без вести. Судьба жестоко посмеялась над ней: карьера, любовь, уважение и планы на будущее исчезли в мгновение ока. Растворились в воздухе.

Конечно, некоторые люди по-прежнему беспокоились о ней. Гарри, например. Однако, ужасная правда состояла в том, что теперь это была уже не забота. Её просто жалели. И, Мерлин, как же Гермиона ненавидела это чувство, хотя порой её прямо-таки с головой затягивало в трясину жалости к себе. Единственное, чего она хотела в такие моменты — крикнуть в серое небо:

"Почему? Что я сделала? Чем заслужила это?"

Началось всё как что-то пустяковое, с чем наверняка разберутся очень быстро. В канун Нового Года Гермиона серьёзно слегла, и все, даже она сама, сначала предполагали, что просто слишком много выпито. Близнецы тогда ещё пошутили:

«В следующий раз будь осторожнее, смешивая напитки!»

Когда обычные Моллины домашние средства не помогли, Рон доставил её в госпиталь Святого Мунго, надеясь, что до двенадцати они уж точно вернутся в Нору. Не вышло. Гермиона встретила Новый год на больничной койке. Именно в ту секунду, когда она и Рон посмотрели на висящие в палате часы, вся её жизнь перевернулась с ног на голову.

Рано утром первого января, проведя с десяток диагностических тестов, целитель Дикенсон сказал, что у неё известная магловская болезнь. Очень серьёзная. Та, от которой можно умереть. Затем с гриффиндорской прямотой признался, что не имеет ни малейшего понятия как её лечить. Видимо, колдомедики пока не разработали способ борьбы с этим конкретным заболеванием.

Растерянные и испуганные, они вернулись в Нору, и уже на следующий день Гермиона пошла в магловскую больницу. Одна. Рон не смог заставить себя пойти. После десятка тестов, на этот раз магловских, ей озвучили диагноз. Предупреждённая целителем, она приняла эту новость спокойно. Даже не плакала. Доктор был настроен оптимистично. Ну, и Гермиона тоже... старалась. Был согласован план лечения, и началась долгая и изнурительная борьба с болезнью.

Слава Мерлину, она не должна была проходить через всё это в одиночку. Верный их дружбе Гарри был рядом. Вместе они прошли через её операции, а затем и через все процедуры. Каждый раз они посещали больницу вдвоём. Бедный Гарри из-за неё чуть не пропустил рождение сына Альбуса Северуса. Хорошо, что Фред вовремя прислал патронуса. Правда, после этого ошарашенную медсестру пришлось заобливиэйтить.

Исцеление шло нелегко, болезнь сопротивлялась, но в конце концов они победили. Гермиона прошла через всё это и, после полугодового кошмара, была объявлена совершенно здоровой.

Предполагалось, что наступит момент её триумфа. Она уничтожила чудовище, пожирающее её изнутри, и вылечилась. Теперь оставалось только вернуть прежнюю безоблачную жизнь, и, возможно, так оно и получилось бы. Когда-нибудь. Увы, те долгие месяцы боли, забот и одиночества (потому что даже Гарри она не смогла рассказать, как плохо ей было на самом деле) взяли своё. Что-то надломилось в ней. Та внутренняя магическая сила, что держала на плаву в течение многих лет, внезапно покинула её, и без этой поддержки Гермиона рассыпалась. Её плачевное состояние решило заявить о себе странным образом: в тот день, когда она собиралась отпраздновать возвращение к жизни, Гермиона проснулась в сером мире. Буквально. Все цвета исчезли, размылись навсегда. Даже белый и чёрный смешались, оставив только разные оттенки серого.

И снова вначале никто не воспринял её состояние всерьёз. Она здорова — вот что было важно всем. Кому нужны эти дурацкие цвета, правильно? Оказалось — неправильно! Когда после нескольких недель, потраченных на попытки помочь ей, целители в Святого Мунго признали свою беспомощность, Гермиона запаниковала. Ей объясняли, что это побочный эффект от магловских лекарств, но пустые слова не давали ей ничего полезного и никак не помогали. День за днём скука и мышиного цвета реальность просачивались в душу, поглощая каждую счастливую мысль, отравляя каждое светлое воспоминание и раскрашивая жизнь блёклой серостью. В результате сначала пропал аппетит, а затем — желание работать и любовь ко всему новому. Медленно, но верно апатия съедала её, и Гермиона с каждым днём всё больше и больше поддавалась ей.

Странно, как простое отсутствие красок и оттенков может изменить восприятие. Терпеть рядом Рона становилось всё труднее. Без своих ярко-голубых глаз и пламенно-рыжих волос он выглядел удручающе обыкновенным. Его слова и ласки казались неискренними. Это был не её Рон, а какая-то безжизненная подделка. Гермиона не могла заставить себя хотеть его, а он, в свою очередь, не желал мириться с этим. У их бедной любви не было шансов выстоять против окружающей серости.

Её карьера потерпела фиаско. Видимо, в сером цвете новые идеи не выглядели столь потрясающими, новые проекты потеряли свою привлекательность, а изменения не казались такими уж необходимыми. Сама того не замечая, Гермиона стала пассивной и потеряла ко всему интерес. В результате скоро её сместили с занимаемой должности. Голосовали: девятнадцать "против" и один "за". И этим единственным был, конечно, Гарри. Гермиона Грейнджер была уязвлена. Очень сильно. Даже понимая, что они правы. Правда, ей тут же нашли тихое местечко — инспектором по патентам.

— Временно, — сказал Кингсли. — Пока ты окончательно не поправишься.

Это была чушь собачья, конечно, и Гермиона презирала его за то, что он опустился до этой невинной лжи.

"А вот и жалость. Здрасьте, приехали!" — подумалось ей.

Она видела это чувство не только в глазах Кингсли, в других тоже. Жалость дышала ей в затылок, была заметна даже в улыбке Гарри, и Гермиона не могла больше сдерживаться. Она абсолютно ненавидела... нет, она просто отказывалась терпеть, когда её жалеют.

Так вот она и оказалась одна в Рождество. Её приглашали в Нору, конечно. Но Гермиона просто не смогла заставить себя пойти. Последнее, чего бы ей хотелось — это быть чьим-то Рождественским благотворительным проектом. По счастью, к книгам интерес пока не был потерян.

Она огляделась по сторонам. Наступали сумерки — теперь её любимое время суток. Единственное, когда всё вокруг казалось более или менее нормальным. Поднявшись с дивана, Гермиона накинула пальто на плечи, открыла дверь и села на ступени крыльца. Вечер был тихий и не слишком холодный. Несколько одиноких снежинок летали, кружась и сверкая в тусклом вечернем свете.

Она сидела на ступеньках, пока вокруг не сгустилась тьма. Непроизвольно запрокинув голову, натолкнулась на тёмно-серый небосвод, покрытый светло-серыми звёздами.

— Боже, — Гермиона чувствовала себя полностью опустошённой. — Почему? Что такого ужасного я натворила? Чем заслужила всё это?

Уставившись в небо, она заметила падающую звезду. Сердце встрепенулось с детской надеждой, и сам собой в замёрзший воздух вырвался отчаянный возглас:

— Я хочу... Я хочу вернуть мои цвета!

Она тут же почувствовала себя последней дурой. Ругая за глупое желание и ощущая ещё большую опустошённость и безысходность, добавила шёпотом:

— Я хочу вернуть мою жизнь.

Слезинка скатилась из уголка глаза, но Гермиона вытерла её быстрым, сердитым движением, встала и вошла в дом, не дожидаясь, пока звезда долетит до земли.

Она успела сделать всего несколько шагов, когда вдруг её камин озарился вспышкой множества серых оттенков, из него кто-то с силой вылетел и бесформенной кучей приземлился посреди гостиной. Незнакомец неуклюже пошевелился, застонал, а потом хриплым баритоном выругался:

— Чёрт!

Комната быстро наполнялась зловонием огневиски, который человек, так бесцеремонно ввалившийся, потреблял, видимо, не так давно.

— Какого хрена? — пробормотал мужчина, и Гермиона поняла, что ей этот голос точно знаком. И она знала только одного человека с волосами такого цвета. Даже для её странного зрения они, казалось, обладали самым светлым оттенком из возможных серых — почти белым. И это протяжное произношение! Быстро прикинув, что к чему, она с абсолютной ясностью поняла: человек этот — никто иной, как Драко-чёртов-Малфой.

— Мерлин, помоги мне, — шепнула Гермиона и нахмурилась.