Время перемен. Том 2

— Не обязательно прыгать в это, как в омут с головой. Дорога длинная, подумай, как ты можешь пристроить их в свою жизнь.

— Хитрый древний, опять подкинул мне навязчивую идею. Как с тем купцом, как бишь его? Снова ночью не засну.

— Ты не мог заразиться ей от меня. Значит, в тебе это давно тлело.

— Наверное. Я вот тут подумал, сколько всего такого может тлеть в тебе? Сколько накопилось за три с половиной века?

— Не так уж много, — соврал Легат. Ему не хотелось будить старых демонов.

…

Так они прошли деревню, потом ещё одну. Стадо позади каравана всё увеличивалось. Сибальт и ещё двое наёмников по очереди подгоняли животных. Останавливаться приходилось всё чаще — если мокрых людей постоянно студить на ветру, рано или поздно кто-то заболеет, а потом заразятся все. Дожди в последнее время шли по нескольку раз в день, и взводный разбивал лагерь задолго до темноты, или даже в середине дня, чтобы люди могли обсохнуть, согреться и выспаться. Бессмысленно пытаться гнать их вперёд, а потом торчать на одном месте, когда все выбьются из сил.

Сегодня днём легат выгнал посреди поля трёх овец, сказав остальным, что они больные и могут попортить всё стадо. Конечно, предварительно он хорошенько смазал их дёсны отравой. Неделю они не подадут признаков болезни, а за это время их обязательно подберут местные крестьяне и обрекут на смерть свои собственные стада.

«Мы идём зигзагом через всю страну. Зачем?» — вопросил однажды взводный. «Стараюсь посмотреть побольше скотины», — отвечал тогда Александр. Ему не очень-то хотелось посвящать наёмников во все тонкости.

Через пять дней всё стадо за отрядом сменилось полностью. Через восемь — уже дважды. Ему удавалось дурить всех. Любой покупатель смотрит зубы у скотины, и многие делают это в перчатках. Его же перчатки давно пропитались ядом, опасным, но не для людей.

На тринадцатый день до границы оставались сутки. Легат распустил всех животных до единого. На вопрос одного наёмника, не лучше ли было их поубивать и сжечь, древний ответил, мол, болезнь не заразная, и местные вряд ли вообще посчитают это болезнью, но она отразится на чистоте породы в будущем. И поэтому он признал перед всеми, что вложение было неудачным, если не считать тех четырёх баранов, коих они сами съели по пути.

Больше всех плевался Сибальт, который гнал всё это стадо почём зря столько времени, хоть он и не высказал всё открыто, но читалось это по одному-единственному взгляду.

Так, проклиная погоду, паршивые дороги, больную скотину и древнего, что тащил их столько вёрст по этой грязной стране, отряд дошёл до границы с Маунтинвудом и, оставив надежду пройти таможню до темноты, стал лагерем прямо напротив заставы. Пограничники глядели на них с опаской, пока взводный не отправил человека для прояснения ситуации. Ведь, если не собираешься ни с кем воевать, лучше сразу сказать об этом. Сбор солдат у чужой границы всегда выглядит подозрительно.

Дороги в Маунтинвуде оказались лучше грязных тропок Вудвинда, но всё же и не чета трактам Холвинда. С утра устоялся сухой холод, и продержался он до конца их путешествия в столицу, Вышеград. Они больше не заходили в деревни по пути и дошли до города всего за пять дней. В земле им попадалось больше камней, а к концу пути древнему порой казалось, что он снова в Горной стране. Город стоял в огромной долине, у самого подножия гор. То и дело навстречу проезжали телеги, гружёные камнями или углём. Естественно, что с таким обилием камня в краю, городская стена была очень высокой, в шесть-семь этажей. А толщиной в сорок шагов снизу и пятнадцать наверху.

Большие восточные ворота работали только на въезд. Очередь из повозок растянулась на полверсты. В планы древнего не входило такое долгое ожидание. И времени было жалко, и здесь ему выгоднее выпятить свой статус. Он взял с собой взводного, и вместе они поскакали по обочине мимо огромной очереди, из которой на них то и дело смотрели с укором. Легат приосанился, когда подъезжал к стражникам и приготовил бумагу.

Один из стражников постарше, по всему видать, сержант, увидел их и сразу пошёл навстречу. Его лицо было таким, словно он только что вступил в коровью лепёшку:

— Здравствуйте, вас без очереди, да? Мне бы документ глянуть…

Древний отдал бумагу, сержант кликнул солдата и передал тому удостоверяющий патент.

— Не умею читать. Сейчас капитану отнесут, он прочтёт.

Делать было нечего, и все просто ждали.

— Позвольте спросить, вас только двое? — ещё раз окинул их взглядом стражник.

— Нет, — ответил взводный, — Тридцать человек и шесть фургонов. Люди устали, ждать не будут.

— Это вам через очередь продираться? — скорчил он недовольную гримасу, — Ой, чего сейчас начнётся…

— Помочь вы не можете?

— Не велено от ворот отходить.

— Ладно, с народом мы сами разберёмся, лишь бы вы пропустили быстрее.

Вернулся тот, кого отправляли к капитану:

— Велено пропустить легата и всю его свиту.

Сержант кивнул им:

— Если пробьётесь через толпу, задерживать вас не буду.

Легат и наёмник поскакали обратно.

— Убирай телегу, нам проехать надо, — крикнул Байл тому, кто был ближе всех к каравану.

Человек устало посмотрел на взвод позади и стал съезжать на обочину.

Однако, уже следующий заартачился:

— Чегой-то я должен уступать дорогу каким0нито чужакам?

Ещё трое местных в поддержку встали позади него, и лишь один его спутник с явным сомнением смотрел на происходящее.

— Убирай, — спокойно повторил Байл.

— И не подумаю.

Командир наёмников нахмурился и посмотрел на огромную очередь, медленно спешился, вытащил из-за ремня конный хлыст и три раза сильно ударил местного заводилу. Лицо его при этом не выражало никаких эмоций, лишь глаза горели стальным блеском. У наглеца тонкой струйкой потекла кровь из-под уха, он согнулся и закрылся руками, а Байл размахнулся опять.

— Не надо, мы сейчас уберём, — тот, кто стоял в стороне, принялся отводить лошадей с дороги.

Его примеру последовали и остальные: представление собрало немало зрителей. Наёмники свободно двинулись вперёд, но ближе к концу очереди снова произошла стычка. В этот раз народу, что не хотел их пропускать, было гораздо больше. Они издалека смотрели, как караван древнего пропускают остальные, и, казалось, злились тем сильнее, чем больше человек освобождало дорогу.

— Не хотите добром пропустить? — без особой надежды спросил их старший наёмник.

— Жди, как все, иноземец, или проваливай, — выкрикнули из толпы.

— Это караван легата древних, между прочим.

— Да хоть самого Кроноса. Король говорил, что горожанин выше чужеземца.

«Смотря какого».

— Взвод, атака с фронта!

Наёмники очень быстро построили баталию и ощетинились протазанами из-за щитов.

— Разгоните их, но лезвием не бить, только древком.

Баталия сделала первый шаг, и из сорока человек напротив сразу разбежалась половина. Когда наёмники подступили вплотную, дали дёру ещё семь человек. Оставшихся быстро смяли.

— Чего вы стоите? — орал на соплеменников один из них, сбитый наземь щитом, — Надо всем вместе!

Но толпа лишь безмолвно взирала на него и остальных неудачников, а вскоре и он замолчал, получив сапогом по челюсти, отчего кровь смешалась с дорожной пылью по всему его лицу, и он стал лишь бессильно плеваться, отползая в сторону.

— Взвод, убрать телеги с дороги!

Солдаты тут же оставили корчащихся на земле людей и побежали к чужим повозкам. Шестеро, что навалились на первую, похоже, собирались просто перевернуть её со всей поклажей.

— Отставить! — гаркнул взводный, — Аккуратно делаем. Есть же идиоты, — разочарованно выдохнул он, — Только дай им с цепи сорваться.

— Заставь дурака молиться, он и лоб расшибёт, — ответил легат.

Остальная очередь связываться с их караваном не захотела, но на воротах их ждал капитан:

— Что же вы заранее не прислали весть, легат? Расчистили бы вам путь. У меня отряд не полный, с ворот не отойдёшь, пустые останутся… Но командиры бы нашли из других рот, или сам бургомистр отрядил бы кого-нибудь, — извиняясь, лепетал он.

— Не думал, что у вас тут такое столпотворение. В следующий раз непременно отправлю вперёд гонца. С оружием что?

— Закон велит сдавать всё, кроме эспады или кинжала, если отряд больше десяти душ.

— Байл, распорядись. Где тут у вас постоялый двор?

— На тридцать с лишком человек? Только два таких: «Шахтёрская радость» и «Очаг». Первый прямо и вверх по дороге, второй налево и на второй развилке направо.

— Могли оставить всех снаружи, — сказал Байл, когда они отъезжали от ворот.

— Эта очередь на весь день. Пусть люди лучше отдохнут.

— Добро.

«Да и шумиха мне на руку».

В самом городе было не так людно, как в Биргэме. Даже на главных улицах дома не сильно теснились. Тоже каменные, они, однако, были сработаны грубее, чем в столице Холвинда. Древний заплатил трактирщику вперёд за несколько комнат и еду, сам же взял Байла с Сибальтом и отправился в место поприличнее. Здесь он уже не скрывал статуса и занял лучшие покои, что были в городе. Он тоже устал с дороги и хотел отдохнуть как следует, а постоялый двор «Золотой балдахин» лучше всего подходил для этого, в том числе и благодаря купальням, славящимся на весь город. Поговаривали даже, что сам король время от времени посещал их, особенно среди ночи.

Трактирщик, хоть и лебезил перед ним, заломил цену нещадно. Александр ультимативно сбил её на четверть и заявил, что в неё входят купальни и еда. В дороге древний вёл себя попроще, но здесь, в городе, стал играть в уполномоченного легата, наделённого всей необходимой властью и представляющего самое могущественное государство в мире.

— Принеси что-нибудь перекусить в наш номер, — приказал он трактирщику, — И через пол часа приготовь нам зал в купальнях, а после уж поедим как следует.

Управляющий, видно, понял, что лучше не спорить, и цена его, похоже, устраивала вполне. Тем более, деньги за три дня он получил вперёд. Потому он просто согнулся в поклоне и молча проводил их в номер.

Перекусить принесли ржаной хлеб, масло, протёртое с чесноком, хороший сыр, холодец, несколько ломтей вяленого мяса и подогретое вино с корицей. Александр кивнул, одобряя выбор — и голод собьёт, и в купальнях не будет болтаться в животе.

Номер его был хорош: две комнаты с удобными кроватями, в дальней — камин, лепные стены, высокие потолки с люстрами, ковры и стулья, обтянутые дорогой тканью, массивный деревянный стол посреди первой комнаты. Но больше всего бросалась в глаза чистота и то, что не было ни одной детали, к которой мог бы прицепиться глаз. Вся мебель как новая, лак нигде не истёрт, ни единой нитки на шторах не торчит, свечи в люстрах — как на подбор. И так во всём. Это нравилось древнему гораздо больше, чем роскошная лепнина, дорогая ткань, или огромные люстры. Порядок до мелочей. Возможно, это было следствием его немалого опыта, как хирурга. Просто профессиональная склонность.

Легат намазал масла на хлеб, положил сыр, отведал холодца и глотнул вина. Потом съел кусок мяса. И только после этого показал на стол наёмникам. Он понимал, что в номер могут заглянуть в любой момент, поэтому негоже легату есть за одним столом с солдатами. В городе нужно держать лицо.