Ночной сторож

— Тогда позвольте пару слов без протокола; чему нас учат семья и школа?

— Нужно знать, чем собираешься заниматься,— сказал Рокеев.

— Если я делаю приборы, я должен думать про приборы,— сказал Толик.

— Тогда ты изобретатель, а не деловой человек,— сказал Саня.

— Давайте про что-нибудь поинтереснее,— сказал Рокеев.

— Да,— сказал Саня,— здесь дамы.

— Эта дама конструктор,— сказал Толик.— И согласна со мной. Да, Маша?

— Не слушай их, Толя,— сказала она.

— А почему он называет тебя дамой? Мне это не нравится.

— Он сегодня вообще в ударе,— сказал Рокеев.

— Ему с женой предстоит объяснение,— сказала она.— За то, что я с ним поздоровалась.

— Так ты это нарочно сделала? — сказал Саня.

— Дошло,— сказал Рокеев.-— Через 30 километров.

— В чем дело, расскажите мне,— попросил Толик.

Так в разговорах они доехали до коллективных садов автозавода, Маринка спала на руках, а она гордилась, что не проспала это время.

У калитки их участка стоял, расставив ноги и опершись на лопату, в сером берете (который он называл кальсонами) на бритой красной голове, в замызганной рубахе и прожженных штанах (которые он называл генеральскими) маленький и коренастый, как дед-лесовик, дедушка.

— Молодец, Маша, работничков привезла! — закричал он надсадно.— Ну-ка вылезайте, молодцы, у меня лопаты приготовлены, давайте, давайте живее, вот ты, черненький, чего стесняешься, вылезай!..

Нагнал он на них страха: «черненький» Толик, превозмогая оторопь, едва не выскочил из машины, пришлось заступиться:

— Дедушка, им некогда. У них сегодня в программе грибы и другу своему полы надо настелить и стены покрасить.

— Не знаю я никакого друга, слушать ничего не хочу — ишь, лентяи, я их сейчас…

Они разобрались, наконец, с кем имеют дело, тем более что Маринка уже влезла ему на руки, сведя на нет весь его воинственный вид.

— На обратном пути заглянем к вам обязательно,— сказал Толик, за что и получил по шее от своего соседа. Тот воспрянул духом, узнав, что Маша не едет с ними.

А ей уже их не надо, Маринка впереди, она сзади с тяжелой сумкой, пригибаясь под яблонями, по мягкой и сухой земле, мимо торчащих, как розовые пики, гладиолусов, между ржавой бочкой и беленой стеной, в солнечном луче касаясь махровых кровавых георгинов, в темное окно комнаты, не видя ее,— доброго утра! — здесь они с Маринкой самые желанные гости, здесь им лучше всего, здесь вот уже двадцать лет нужно, поднявшись по трем деревянными ступенькам, сбросить обувь, нырнуть под марлевую занавеску, весь дворец из двух комнат, веранды и кухни — 24 квадратных метра, и на подоконнике веранды дозревают на солнце помидоры… можно? Доброе утро! Ослепшие на солнце глаза ничего не видят.

— Маринка! Машенька! А мы только сели завтракать!

«Мы» на сей раз, кроме бабушки, были двое: парень лет семнадцати, худой и длинный, незнакомый, и одна из самых старых пациенток, Антонина Егоровна. Сидели в «большой» комнате, бабушка бросилась навстречу, не дала Маринке переступить порог, схватила на руки:

— Главный агроном явился! Скажи: аг-ро-ном. Молодцы какие сегодня, мы вас только к обеду ждали!

На столе салаты, винегрет, кастрюля с горячей картошкой, сразу захотелось есть.

— Антонина Егоровна, вы ночевали здесь в такую холодину?

— А у нас тепло! — сказала бабушка.— Миша вот нас всех спас. Миша, знакомься, это моя внученька. Миша электрокамин починил, и тепло было! Ты тут еще увидишь, он нам буквально капитальный ремонт сделал! Вот что значит мужчина в доме, не то, что мой Гриша… А это моя умница, радость наша единственная, Маринка…

— Агроном,— сказала Маринка, бабушка захохотала, и она тоже.

Миша мучительно краснел, мычал, смешавшись под взглядом Маши, она старалась не смотреть на него, чтобы не смущать еще больше. Антонина Егоровна надулась, недовольная тем вниманием, которое оказывалось Маринке. Она была ревнива.

— Антонина Егоровна, что ж вы салат-то не едите? Маша, видишь, у нас еще растет салат, тут все с грядки. Антонина Егоровна, я же специально для вас делала, вам этот салат в любых количествах невреден, тут чуточку уксуса и подсолнечного масла…

Антонина Егоровна раздраженно покачала головой, как человек, который устал разговаривать с глухими:

— Я никогда так не делаю.

— А я для вас старалась,— опустив Маринку на пол, всплеснула руками бабушка.

— В следующий раз привезу с собой оливковое масло,— сказала Антонина Егоровна.— Я купила оливковое масло. В следующий раз привезу.

— Виновата я, Антонина Егоровна, не нашла нигде, Маша, ты не привезла случайно? Я все Машу прошу: увидишь где, обязательно купи, Антонина Егоровна не любит салат на подсолнечном…

Пришлось поддержать изолгавшуюся бабушку, сказала с полным ртом, давясь картошкой:

— Не нашла. Всюду спрашивала.

Увы, в глазах Антонины Егоровны это все равно не было оправданием.

— В следующий раз привезу, — повторила она, то ли угрожая, то ли наслаждаясь мстительно картиной, как она привозит оливковое масло униженной бабушке.

Бабушка заставила ее все-таки попробовать этот салат и другой салат, с майонезом, а Мише подкладывала ветчину:

— Мужчинам нужно есть мясо. Столько работал, шутка ли. Ты, Маша, посмотришь после завтрака, что с ним затеяли,— ахнешь.

Дедушка вошел, вытирая красные от холодной воды руки:

— Ага?! (волк из «Ну, погоди!», только лысый). кормить Борисовну, пока норму не выдаст! Сейчас же снимай юбку, натягивай штаны и за работу!

Антонина Егоровна опять надулась: слишком шумно! Миша покраснел, слезы выступили на глазах. Он стеснялся есть и оттого глотал не пережевывая.

— Ты-то что шумишь,— сказала бабушка.— Всю работу за тебя Миша делает.

— Миша? А раствор кто готовил? А руководил кто? Миша, скажи, кто руководил?

Миша заулыбался.

— С таким руководством только труднее работать, правда, Миша? — сказала Маша, осторожно налаживая мост к мальчику.

— Ага?! Спелись?! Миша и Маша кушают кашу?!

Все, кроме Антонины Егоровны, рассмеялись. Мост был налажен. Отлично они работали в паре, бабушка и дедушка.

— А где Маринка? — Бабушка пошла на кухню.

Маринкина головка мелькнула под яблоней за окном, дедушка крикнул, высовываясь:

— Маринка, иди сюда! Иди сейчас же, негодница, а то я тебя съем!

Слышно было, как она завизжала, а он пошел ее ловить.

— Очень разбалованные дети,— пожаловалась Антонина Егоровна.

— Как вы спали? — спросила Маша.

— Я не сплю. Я никогда не сплю.

Маша сочувственно покачала головой.

— Нн одной минуты,— сказала Антонина Егоровна. — А тут очень тихо. Дома я хоть радио включу. Тут тихо.

Бабушка принесла чай, сидели за столом, дедушка приволок Маринку, она красная была, приятно смотреть.

— Сейчас начнется мучение,— сказала бабушка. — Когда он ее кормит, я ухожу. Миша, ты чем заниматься будешь?

— Так я ведь работу не к-кончил…

— Может, отдохнешь сегодня? Вот с Машей за грибами сходите…

— Надо к-кончить… — Он с надеждой посмотрел на Машу. Ему очень хотелось пойти с ней за грибами.

— Маша, ты посмотри, что Миша нам сделал!

Она уже догадалась. Четвертый год дедушка сооружал пристройку: ванную и теплый туалет. Задумывалось для Маринки, но конца видно не было. Месяца два назад достали два ящика кафеля, подготовили под облицовку стены.

Так и есть: вчера облицевали. Пропал кафель — плитки положены неровно, одни выступают, другие вдавлены слишком глубоко, линия идет зигзагом… Зинаида Шубина в ужас придет, гости бабушки всегда дорого обходятся.

— Правда, не хуже, чем специалист? — восторгалась бабушка.— А ведь, не поверишь, в первый раз взялся. Посмотрел, как соседи делают, и — пожалуйста.

— Я еще не кончил,— сказал Миша.

— Хватит, хватит на сегодня.

— Я к-кран починю. Он т-течет.

Мише, конечно, хотелось за грибами. Но она никуда не пойдет. И ничего не будет делать. Как бы не так. Посуду уберет и — спать. В кухне бабушка сказала громко, чтобы Миша слышал ее за тонкой стенкой:

— Удивительный парень, правда, Маша? Все умеет.

Маша решила доставить ей удовольствие, сказала так же громко:

— Будет красивым мужчиной. Девушкам такие лица нравятся.

Они слышали, как в комнате воевали за столом Маринка и дедушка.

— Перекармливает ребенка,— покачала бабушка головой.

— Пусть потешится,— сказала Маша.— Надо же и ему удовольствие.

— Ему? У него в жизни одни удовольствия!

Антонина Егоровна неслышно добралась до веранды.

— Антонина Егоровна, вы бы поспали сейчас,— сказала бабушка.

— Я никогда не сплю. Я отвезу ваше радио, отдам в ремонт. Мне его починят, я отвезу.

— Зимой мы это сделаем обязательно,— пообещала бабушка.— А сегодня тепло, надо по лесу погулять... О, воды нет!

— Это Миша перекрыл ее, он кран чинит.

— Золотой парень, правда, Антонина Егоровна?

— Парень...— неопределенно сказала Антонина Егоровна.— Я отвезу, мне починят.

В комнате перекормленная Маринка валялась на полу, как котенок, а дедушка с аппетитом доедал холодную картошку. Маша хотела снять со стены репродуктор. Дедушка вскочил:

— Ты чего?

— Посмотрю, может быть, починю.

— Не трогай! — зашептал он и затряс рукой.— Я его нарочно сломал, она нам спать не дает!

Она начала хохотать и он вместе с ней. Они упали на стулья и смеялись, вытирая слезы. Ну и Маринка тоже, ничего не понимая, постаралась не отстать. Бабушка заглянула, отодвинув марлевую занавеску, дедушка махнул ей рукой:

— У нас мужские секреты.

Бабушка подошла к нему вплотную, всмотрелась.

— У тебя же правый глаз красный! Маша, погляди, сосуд лопнул. Господи, что же ты молчишь!

— Я не чувствовал ничего.

— Доигрался. Сейчас давление измерю.

Вытащила из шкафчика прибор, заставила мужа поднять рукав.

— 160 на 100. Ничего страшного. Испугал ты меня. Иди с детьми за грибами, пока жарко не стало.

— Маринка, лентяйка, немедленно вставай, за грибами идем.

Единственный нормальный человек на этой даче, да и тот дедушка. Выпроводили их с Маринкой и Мишей в лес. Антонина Егоровна заснула в гамаке, на который целилась Маша. Бабушка занялась посудой, а Маша, для очистки совести предложив свои услуги и получив отказ, разложила одеяло под дальней яблоней и бросила на него. Кисло пахло травой и яблоками. Ни-че-го она не будет делать. Ни за что. Слабый ветерок гасился в траве, становилось жарко, она разделась. Бабушка подошла, села рядом.

— Бабушка, откуда этот Миша?

— Правда, хороший парень?

— Он у вас лечится?

— Зачем ему лечиться? — сухо сказала бабушка.— Он здоровый.

Обиделась за своего Мишу.

— Почему же вы так с ним разговариваете?

— Я с ним, как со всеми, разговариваю.

— И вы всем так безбожно врете?

— Маша, что ты говоришь?

— Кафель-то он вам испортил. Зинаида с таким трудом его доставала.