Ночной сторож
- Автор: Арнольд Каштанов
- Жанр: Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Ночной сторож"
— Как испортил? Он хорошо сделал. Почти как специалист. На тебя не угодишь.
Маша подозрительно посмотрела на бабушку. Та искренне сердится.
Да, можно и так. Жаль, что как бабушка, ей не быть. Она не Шаранова. Она Шубина. Закрыла глаза, задремала, и, может быть, сон приснился, а может быть, и не сон, качало, как в лодке, в мужских руках. Услышала шум машины, голоса, едва успела натянуть юбку и влезть руками в рукава блузки, появились ребята.
— Вы сегодня второй раз меня разбудили,— благодарно сказала она.
— С нами только свяжись,— подтвердил Толик.
— Вы же, кажется, собирались какие-то стены покрасить.
— Непременно бы покрасили, если бы нашли,— сказал Рокеев.
— Стены, оказывается, километров за семьдесят отсюда,— пояснил Саня,— у рокеевских «Жугулей» точность попадания по адресу плюс-минус семьдесят километров. Так что мы даже полы не стали стелить.
— Тем более что доски для этих полов лежат там же, где стены,— сказал Толик.
— Я пообещал им, что Шубины знают грибные места,— сказал Рокеев.— Надо же хоть часть программы выполнить.
— Мне нельзя без грибов,— сказал Саня.
Толик уставился на дом и сказал:
— О, стены! Я хочу красить.
— Пусть он красит, а мы пойдем за грибами,— предложил Саня.
— Вы такие красивые,— сказала она,— надо вас бабушке показать.
Бабушка мыла под краном картошку, не подозревая вторжении. Испугалась.
— У нас же на них даже хлеба не хватит!
— Они, я думаю, все с собой привезли,— виновато сказала она.— Только бы картошки побольше. Они много едят.
— Может быть, у них случайно и оливковое масло есть?
— Это вряд ли,— сказала она.— Бабушка, я их в лес поведу, вы тут без меня справитесь, а? Им обязательно надо грибы домой привезти.
— Давай, Маша, иди. И ты, пожалуйста, последи, чтобы они с Мишей поосторожнее. Он пугливый, испугается — совсем ко мне приходить перестанет, а у нас с ним только-только начало налаживаться. Скажи, чтобы кафель похвалили.
— А где тут эти штуки-то растут?
— Грибы? Леша всегда за тот вон лесок ходит.
Антонина Егоровна приковыляла к крыльцу, воевала со своей ногой, заставляла ее подняться на ступеньку, запыхалась. Маша помогла.
— Там какие-то приехали на машине,— сказала Антонина Егоровна.
— Это наши знакомые, Антонина Егоровна.
— На машине. Красная машина. Пусть бы они меня домой отвезли. Я заплачу.
— Никуда я вас не отпущу,— сказала бабушка и пошла здороваться.
И было-то всего десять часов. На свете много красот… Пошли в лес собирать грибы для Саниной жены. Поаукали, разыскивая дедушку с Маринкой в сквозном сосновом бору, всласть наорались, бродя по скользким от бурой хвои холмам. Потянуло свежим ветром, и бор кончился, далеко открылось небо, перед ними в плоской низине была старая вырубка, густо заросшая голубоватыми елочками и тонкими березками.
— Вот где боровики,— сказал Саня.
— Смотри, какой боровик,— сказал Толик.— Точь-в-точь мухомор, даже шляпка красная с белыми кружочками.
Саня пнул «боровик» ногой.
Разбрелись по лесу, и тут случилось великое событие, не слишком оригинальное как по замыслу, так и по исполнению, и даже не слишком неожиданное, по крайней мере до вчерашнего вечера, когда вдруг позвонил Рокеев и предложил место в своей машине для нее и Маринки. Событие это созрело, когда не слышны стали голоса Толика и Сани, а она и Рокеев молчали и молчали, и уже никакая сила не могла заставить ее говорить, и Рокеев взял ее за руку, она оглянулась, он обнял и поцеловал ее в губы, и она даже, кажется, ответила, вполне может быть, что ответила, такая началась вдруг неразбериха.
И еще нелепее — в этой неразберихе ей то ли показалось, что Рокеев ее не понял, то ли показалось, что она совсем не то имела в виду, и надо было выяснить, что же она имела в виду, в общем, она почувствовала какое-то недоразумение, высвободилась и пробормотала что-то весьма несуразное, что-то вроде «Ну вот» и «Где же Маринка», а Рокеев не без некоторого основания счел себя обманутым и никакого недоразумения не видел, а она растерялась и пыталась оправдаться, что, мол, нужно время, чтобы выяснить, в чем же она усматривает недоразумение, а он потерял способность воспринимать оттенки и спрашивал без обиняков: «У тебя кто-то есть, да? Ты ответь, у тебя кто-то есть?» — и, видимо, ему казалось оскорбительным, что если у нее никого нет, то почему же тогда не он.
И все же как бы ни была велика ее вина перед ним, ему не следовало так обижаться и вдобавок показывать, что он выше обиды и что, собственно, ничего не случилось и можно как ни в чем не бывало спрашивать у нее: «А эта тропинка куда?» или «А где здесь дача Смоляков?», потому что и без этого все было достаточно смешно. И когда он, удивившись, что она не знакома со Смоляками, предложил зайти к ним поздороваться, она отказалась.
Она нашла ребят, Саня хватал маслята, а Толя грелся на солнце, кажется, они удивились, увидев ее одну, но не показали этого, а час спустя появился на тропинке Рокеев, почему-то хромая, и Саня спросил: «Чем это ты его, Маша?», а Рокеев сказал: «Это не она. Это пень». Когда шли обратно, Саня, считая, что она их не видит, переглянулся с Рокеевым, поднял бровь — мол, ну как? — а Рокеев в ответ сморщил нос — мол, никак. Она, чувствуя себя виновной, постаралась оправдать эту его пантомиму. Может быть, это очень хорошее качество — не иметь от ближнего тайн, может быть, это, как сказать, черты грядущего человека, и ее беда, что она не может этого усвоить.
Маринка увидела их издалека, летела навстречу, тащила к своим грибам, бабушка играла с Антониной Егоровной в карты, а дедушка и Миша стучали молотками, сбивая какие-то доски.
— Приехали и сразу ушли,— упрекнула Антонина Егоровна. Бабушки ей было мало.
— Эй, кто там помоложе, давайте сюда, держите доску! — закричал дедушка, и скоро уже молодые люди скинули свитеры и рубашки, замешивали раствор в корыте, таскали его ведрами, бетонировали пол в ванной, Миша оказался было в стороне и приуныл, но дедушка нашел выход из положения, вдруг ему срочно захотелось починить скворечник, и опасное задание — лезть на крышу и снимать скворечник — выполнил Миша, причем бабушка охала внизу, как бы он не свалился, а дедушка хвастал, что он тоже может залезть.
Не шли обедать, пока парни не выработали весь раствор, она обессилела от смеха, хоть, казалось бы, ничего остроумного не говорили, она — сидячее существо и с непривычки пьянеет от физической работы, как от вина. Да что там она! — дедушка носился и хохотал вместе с ними, и даже Антонина Егоровна подавала советы, как лучше использовать последнее ведро раствора.
За обедом Рокеев и Саня, нападая на Толика по разным поводам, смешили всех, Миша влюбился в них и тоже сказанул удачное словцо, и Маша расхохоталась, а бабушка тормошила: «Что? Что он сказал?» — и смеялась заранее, и Антонина Егоровна благодушествовала, она не вслушивалась в речи, но, видимо, мужские голоса заменили ей репродуктор, и от этого всеобщего довольства бабушка сидела со слезами на глазах и осталась благодарна молодым людям на всю жизнь. Из той же благодарности дедушка, прикидываясь свирепым, льстил парням, как мог, и кричал, что надо отовсюду гнать стариков и давать дорогу молодым, что только такая вот энергичная, грамотная и способная молодежь «все перевернет», а молодые люди скромно ему возражали.
И Маринка лопала за обе щеки. И Толя объяснял бабушке, отчего способны к состраданию крысы, и что такое альтруизм, и кто такой Эфроимсон, который доказывает, что доброта в человеке — врожденное качество. Саня, правда, скучал и озирался, будто искал щель, в которую можно удрать, но его одарили сушеными грибами и банками крыжовенного и смородинного варенья, так что и он не мог считать день безнадежно погибшим. Один лишь Рокеев был отрешен, будто прислушивался к своим мыслям или к далеким звукам, будто бы ждал условного сигнала или часа, и она, Маша, уже готова была загладить свою вину перед ним и хоть тут не нужны были слова, она беззвучно слагала красивые фразы, а день едва перевалил за середину.
Пока женщины драили порошком тарелки и кастрюли, молодые люди, тихонько посовещавшись между собой, исчезли куда-то. Задремали в кроватях дедушка и Маринка, скрылся на чердаке Миша, спала в гамаке Антонина Егоровна, стало тихо. Бабушка беспокоилась: выспится Антонина Егоровна днем — будет всю ночь щелкать выключателями и скрипеть половицами. Она порывалась идти за водой, но тут появился Толя, отобрал у нее ведра, и бабушка неохотно позволила внучке отвести себя на раскладушку в тень яблони, прилегла и тут же заснула.
Полуденная обморочная одурь расслабляла, было хорошо. Толик звякнул ведрами у крыльца, сел рядом:
— Спишь?
Она покачала головой.
— У твоей бабушки много таких знакомых? — спросил он.
— Каких? — не сразу поняла она.
— Да вот как парень этот и бабка.
— Много,— засмеялась она.— Все время появляются новые и сохраняются старые. Сколько я себя помню.
— Где ж она родилась? — спросил Толик.
— Здесь. Почему ты не пошел с ребятами?
— Они на даче у Смоляков,— сказал он.
— Я догадалась,— сказала она.
— Рокеева, оказывается, пригласили туда сегодня утром.
— Не много ли им будет два обеда подряд?
— Ну,— сказал он.— Это не проблема.
— Что же ты не пошел? — спросила она.
— Сохраняю фигуру,— сказал он.— Выходи за меня замуж.
— Что?! — удивилась она.— А почему я, если ты влюбился в бабушку?
— Что ж поделаешь,— сказал он.
— Спасибо,— сказала она.— Я подумаю.
— Или устроиться здесь ночным сторожем? Здесь, наверно, тоскливо, когда стемнеет.
— Здесь? — сказала она.— Здесь нет.
Они помолчали, и он сказал:
— Отвык я от тишины. Час тишины мне уже много.
Но скоро тишина кончилась, в вишневые «Жигули» Рокеева уткнулся светлый нос «Волги» — приехали папа и Зинаида. Ярко-алый брючный костюм Зинаиды замелькал среди зелени.
— Почему гостей не встречаете?
Заохала в гамаке Антонина Егоровна, проснулись все. Радовались новым лицам, смеялись, поднялась суматоха, кричал в своей обычной манере дедушка, Зинаида тормошила и целовала Маринку, суетилась бабушка, волновалась из-за кафеля, была наготове, опасалась за Мишу.
Зинаида и папа выгружали свертки из машины. Зинаида торопила мужа, они опаздывали к Смолякам, и узнав, что они уходят, дедушка, уже настроившийся на интересный вечер, приуныл, а ненасытная любительница общества Антонина Егоровна ворчала, зачем, мол, куда-то идти, если есть свой сад.
Папа медлил, поглядывал на дочь, хотелось ему поговорить. «Как живешь?» «Ничего, папа».— «Маринка растет». Маринка, действительно, росла. «А ты, Маша, все худеешь». Она, действительно, худела.
— Я провожу тебя немного,— предложила она.
— Бабушка плохо выглядит,— сказал он.— Пора ей уже ограничиться с гостями.
— Нет, папа. Так ей лучше.
— Не знали, что застанем вас здесь,— сказал он.— А то бы подарок Маринке захватили. Зина купила ей кубики-азбуку. Пора ей уже учиться. Ты в ее годы умела читать.