Империя статуй

Ингвальд скончался в возрасте семидесяти лет, и его место занял Ингвальд II, которому вместе со скипетром и державой достался и алмазный меч — некий поводок от ошейника Горгоны, потянув за который он мог придушить непокорную тварь. Я не могла сбежать, ведь посыльный Короля, приезжал к храму каждый день, чтобы удостовериться в моем присутствии, и даже, если бы я решилась на столь самоотверженный поступок, меня настигли и убили бы быстрее, чем я достигла границы. А я не собиралась умирать так просто. Почему же я не могла попросту обратить в камень того, кто нес в руках смертоносное для меня оружие? Потому, что на того, кто держал в ладони рукоять алмазного меча, не действовала каменная смерть.

Родственники убитых мною политических преступников подкидывали на порог храма письма с проклятиями и мертвых змей, считая меня самим дьяволом, и однажды, некая религиозная группа принялась стрелять по святилищу огненными стрелами, пролетая мимо на прирученных вивернах. Безусловно, после этого все они оказались связанными на пороге храма, благодаря бдительности рыцарского отряда, на корню прекращающего любые недовольства, однако, всеобщая ненависть заставляла меня чувствовать себя почти мертвой.

Во времена правления Ингвальда III на меня было совершено четыре покушения — присланные преступники вырывались из пут и нападали на своего палачу со спрятанным оружием. И, пускай они все равно обращались в камень, на мне зияли раны, затягивающиеся быстро в отличие от ран душевных. Я чувствовала боль, когда лезвие вспарывало мне плоть, и даже тогда, когда все затягивалось спустя минуты, слезы катились из глаз, пробуждая мысли о том, что следовало бы, в самом деле, умереть. Но отец просил меня выжить любой ценой, а я была послушной дочерью.

Я начала много читать и оставлять в живых тех, кто обучал меня и рассказывал о сложном мире за пределами мраморных колонн. Оттачивая ум, постигая красоту, я подготавливала долгий план желанной мести, что смогла бы даровать мне свободу, но для её осуществления требовались определенные условия, и день, когда я могла бы вставить ключ в шкатулку, запустив мелодию, наконец, настал. Я чувствовала это всем сердцем, и Лагерта, привыкшая видеть на моем лице бесстрастное выражение, удивлялась часто возникающей улыбке.

Раз все считают меня чудовищем, бессмысленно кричать об обратном, повиливая хвостом.

Я стану той, кем всегда была в чужих сердцах.

Я стану настоящим монстром.