Не буди Лешего

Глава 5. Сообразили

Выпили. Разлили ещё. Я у Лешака спроси возьми:

— Так изжили Лешего своего?

— Сбежали… Был Лешак Разгуляк, сказал что в лес нас новый уведёт, надо только Лешего местного, тебя, то бишь, со свету изжить. Да и будет лес наш. Хватит леса и новому Лешему и дружине его.

— А ты всё один да один, а, ваше Лешачество? — пьяный Водяной мне подзуживает. — Смотри у соседа какое войско!

— Только что-то разбегается, — я потребовал себе ещё. Выпил. Кости внутри срастались дюже больно. Скрипело всё, переплетались жилы заново, зарастало мясо.

— Тебе живой водицы, может, достать? — Леший подмигнул.

— А у тебя есть?

К тому источнику не ближний свет.

— С собой есть немного. Но бодрит так, что в нутре поколачивает!

Конечно, если живое принимать в мертвое.

— Взбодришься?

— Нет, — я отказался. — Оставь пока.

— Как знаешь! — Водяной фляжку прибрал.

— Мне дай! — Лешак лапы протянул, мигая пьяными зенками.

— А ты обойдешься! Чай, весь мертвечина? Это нам с Лешим надоть, у нас внутри кое-что живое имеется, а тебе будет с живой воды одна гадость!

— Жадный ты, — Лешак сплюнул.

— Ты почто в мою реку плюешь, нежить! Топи его, Леший!

Водяной наш уже хорошо поддал.

— Да в твоей реке чего только не плавает!

— У меня чистота образцовая и порядок! — Водяной обиделся. Добавил:

— А не я бы, так плавал бы тут заодно и один Лешак!

Я решил их разнять да спросил у Водяного.

— А… как ты тут? Тебя, что же, Кикимора твоя отпустила пьянствовать?

Не в коем случае не чтобы обидеть его зазнобу. Действительно она Кикимора.

— Э! Не! Говорю же, ночь Купальская, молодцы будут в речку нырять, а она на это дюже смотреть любит.

— Кикимора твоя смотреть любит на молодцов? — переспросил я. Может, что недопонял. — А тебе это не обидно?

— А чего? Она занята, а я вот с вами!

— А ежели зазноба твоя решит развлечься?

Лешак, слушавший про Водяного с Кикиморой, злорадно похрюкал.

— Дак а как ей с ними развлекаться? Если к ней в лапы попали, то всё — считай, покойники. Утопленники, стало быть. Живой то ей кто дастся?

— Так… и ты, Водяной, не больно живой, с тобой же она как-то умудряется.

— Я есть нежить сильная! — Водяной ударил себя в грудь. — Во всех смыслах, — добавил под хрюк Лешака, — и вообще, вы пить-то будете?

— Наливай.

И только Водяной наш в флягу полез, вынырнул к нему пескарик и ну что-то на ухо нашептывать.

— Ну вот — говорил же я! Так и есть. Утащила моя Кикимора под воду какого-то молодца!

— Ну так… Всё, посидели? Спасать поплывёшь? — спрашиваю.

— Сдался он мне? Молодцом больше, молодцом меньше. Пусть развлекается.

— Нехорошо же? — спросил я. — Всё ж таки на твоей реке бесчинствует.

— Сам не знаю, что ей в трясине не сидится? А тебе, Леший, жалко человека, что ли? Хорошо же сидим!

— Ну наливай, не задерживай.

А пескарик опять затрещал чего-то под ухом. Не выдержал я, поймал в руки рыбёшку.

— Я, тварь ты неразумная, любой глас лесной знаю, а вот по рыбьему не кумекаю. Чего ты трещишь?

— Ну дай послушаю! — Водяной рыбу забрал и к уху приблизил.

— Девка какая-то меня кличет. Просит помощи, называет Батюшкой.

— Какая ещё девица?

— Ну чьего молодца утопили, видать.

— А…

— Пить то будем? Фляги половина ещё!

— Спасать разве не пойдём? Обратилась честь по чести.

— Нам только пьяным кого-то спасать. В прошлый раз чуть Баюна не женили на моей Кикиморе. Ты, Леший, сватом был.

Может, с тех пор Баюнка злобу на меня затаил? А зачем тогда жизнь спасает? Непонятно.

— Ну если ж Кикимора до сих пор с тобой живет, стало быть, не сосватали.

— Сорвался план! — Водяной в сердцах шлёпнул по воде перепончатой лапой. — Да Баюн сильно сопротивлялся!

— Воду он не любит. Или баб вредных…

— Будь у меня жена добрая, разве бы я пил?

— Так женись на Кикиморе, может, она подобреет?

— Леший, ты когда сам научишься брагу ставить? — вдруг спросил водяной. Про Кикимору, видать, говорить не в мочь ему.

— А зачем? — не понял я.

— А как все людишки изведутся? Мало ли какой мор у них случится? А как мы жить будем-то! Без браги? Живой водой печень в один миг убьём! Научись, Леший, друг, а?

— А почто я?

— Ну а кто в лесу все травинки былинки знает? Неужто бражку не сообразишь?

— Из чего её настаивать-то?

Пескарик запищал пуще прежнего.

— Да помолчи ты, рыбина! — Водяной пришикнул. — Не разумеешь? Важные разговоры разговариваем!

— Ну ка, спроси, чего надо ему?

— Да девка та всё просит моей помощи. И честь по чести называет Владыкой речным, кличет Батюшкой.

— А девку как ту звать?

Нехорошее проснулись предчувствие.

— Да сам только что сказал — человеков тебе не жалко!

— Как звать девку, спрашиваю?

— Ну-ка, пескарик… — поймал рыбку Водяной. — Как девку ту звать? Как? Ага… Рада дочь Радимира и Зоряны.

Рада? Бедовая, так ей дома и не сидится.

— А парень кто? Не Родька ли, Велимира сын?

— Про парня на знаю, но девка просит за суженого.

Он, значит. Вук, его волк белый, загрустит. Не заболел бы. Да и девку жаль.

Смешная она.

— А ну-ка, Водяной, поехали умишко на место ставить твоей Кикиморе.

— Ты чего! На допили же!

— Позже допьём.

— Дак я допью! — Лешак предложил. Сам уже пьян вдребезги.

— Не тащить бы тебя, так с собой бы взяли. Водяной, много осталось там?

— Так пол фляги ещё! А если выжрет всё?

— Да что я один пить буду — одному и не в радость, — прохрюкал Лешак.

Тоже дело.

— Быстро вертайтесь! — а сам к фляге лапы тянет, точно рылом туда нырнет.

— Друже Леший, по воде сильно далече! Река крюк делает, давай по земле? — Водяной мне предлагает.

— Друже скотина ты водная, ты же весишь как три борова, как я тебя на себе поволоку?

— Друже Лешака окаянная! Не ты бы, сидели, пили бы, как порядочная нежить!

— Друже жаба водяная… — осенило меня. — Быстро обращайся в жабу, да так и быть, домчу вмиг тебя. Мне бы только за волчьей шкурой обернуться.

— Так на тебе же!

Совсем допился. Вывернул, надел с изнанки на правильную сторону и волком перекинулся. Водяной сделался жабой и прыгнул мне на спину.

Лешак с флягой оставленной очень уж нежно обнимался, чувствую, не дождутся здесь нас.

— Водяной, вода живая при тебе?

— При мне.

— А мертвая?

— И она найдётся.

— Ну тогда в путь.

Взглянул я на лес, деревья и кусты расступились, короткий путь открывая. Есть у меня свои дорожки и совсем они не человеческие. Путь по ним одной только нежити ведом. И то не всякой.