Не буди Лешего

Глава 7. Зазноба что заноза

Идти какое-то время нужно вдоль реки, так что скоро я обернулся на шумный всплеск. Это Водяной нагнал меня и вылез из воды.

— Ты чего это снова от своей Кикиморы убежал? — удивился я. — Вроде всё честь по чести наладили. Побыли бы вы с ней сегодня вдвоем, мне кажется, я её так хорошо напугал, что она будет к тебе дюже ласк…

— Леший, я всё понимаю, — перебил меня Воднейшество, ударив лапой в грудь. — Приглянулась тебе моя Кикимора, да и прав ты, единственная одна в округе из нежити женщина… Но ты войди в положение… чувства у меня к ней, — он засмущался, топча по илистому берегу лапой. — Привык как-то, прикипел.

— И головушка твоя прикипела на солнце сегодня или в болоте у Кикиморы так жарко, что ты умом тронулся? — опешил я. — Я же для остра́стки ей это всё нагородил. Знаю, что женщина она ленивая, работать не любит, да и комфортное болото с грязевыми ваннами на тесную бочку не променяет.

— Бочку, говоришь, — продолжал мямлить Водяной. — Я, смотрю, ты уже и обо всём подумал, создал для неё все условия… И с подогревом, и с охлаждением… Да и… ты вон какой молодой и красивый! То волком перекинешься, то медведем. А я что — или налим, или жаба. Какое тут сравнение, тьфу! — он сплюнул.

— Я то молодой? — подивился я. — Да мне лет сто как уже.

— А? Бахвалишься ещё? — Воднейшество совсем погрустнел. — Сто лет ему. А ничего что мне все четыреста?

— Я на твою Кикимору не претендую, — сдалась, мне, правда что, такая хитрая зелёная баба. — Будь спокоен и плыви уже к своей зазнобе, пока она ещё дел каких не наворотила, которые нам надо расхлёбывать. Вон утро уже. Времени и так мало.

— Тебе в тёмном лесу какая разница, утро или ночь? — спросил Водяной.

— Есть разница. И мне отдыхать хочется, да и до той самой тёмной чащи ещё добраться надо. Ну, бывай, увидимся, — надоело мне с ним лясы точить, скинул я Воднейшество обратно в реку и пошёл восвояси.

— Э, Лешачество, погоди-ка! — Водяной вылез из реки и быстро пошлёпал за мной, нагоняя.

— Чего? — я обернулся.

— На, возьми, — Воднейшество фляжку мне протягивает.

— Что в ней? Живая вода? — я взял, откупорил, понюхал.

— Не, обижаешь, настойка хитрая, — водяной вздохнул. — Берег как зеницу ока, но для такого дела…

— Для какого дела? Ты Кикимору у меня на фляжку настойки вымениваешь? — догадался я.

— Очень хитрая вещь, на забродивших ягодах… иноземных, — Воднейшество всё вздыхал да на настойку свою облизывался.

— Взял откуда? Тоже стащил? — я полюбопытствовал.

— Да с чего бы? — Водяной обиделся. — Кум мой заморский подарочек передал.

— Ну раз хитрая вещь, возьму, пожалуй, — согласился я. Чего отказываться? И Воднейшеству будет спокойнее.

— Так это… может, вместе пробу снимем? Заморская вещь… редкая… — Водяной всё переминался с ноги на ногу.

— Нет, пойду я, домой пора, — ответил я и ушёл. Слышал за спиной, как Водяной вздохнул и плюхнулся в воду. А уже под водой точно пробулькал какое ругательство. Сопьётся рыбина недообратившаяся, и меня споит. Покрутил в руках фляжку. Не выбрасывать же? Попробовал. А хитрая штука, хорошая.

Иду себе, никого не трогаю. Устал что-то за сегодня. Упыри ладно, а вот Лешаки ушатали меня знатно. Если ещё нападут, то надо мне лучше подготовиться.

Вдруг кто-то мне на спину прыгает!

— Мяу!

— Чего тебе надо, Баюнка? — кота по морде покорёженной похлопал, хотел скинуть, а он ни в какую.

— Ты, Баюнка, тварь тяжёлая, почто я тебя на себе тащить должен? — у кошака интересуюсь.

— М-м…

— Да не мяукай.

— Я-я-у!

Котяра усами задёргал и когтями начал мне в плечи впиваться.

— Баюнка, так ты что, настойку заморскую унюхал? — я ткнул ему флягой под нос. Послышалось нетерпеливое фырканье.

— Ну держи, попробуй, — я отдал ему фляжку. Кот схватил её железными когтями, принялся горлышко грызть. Грызёт, аж треск стоит.

— Ты посуду мне не порть. Открыть не можешь? Так у тебя же лапки. Давай открою.

Забрал у него фляжку. Открыл, посмотрел на горлышко узкое.

— Ты же и выпить из неё не сможешь, горемычный.

Снял с пояса рожок, налил в него для Баюна настойки, поднёс к усатой морде. Усатая морда жадно залакала. А потом промяукала что-то грустное, но затейное и продолжила лакать ещё.

— Что, Баюнка? Так хорошо, аж плохо? Ты почто мне жизнь спас?

— Мяу.

— Да не выкину я тебя, или ты матерной частушкой мысль не выразишь?

Так он глянул, как будто я его оскорбил только что.

— Ладно, не отвечай. Я пьяный и добрый, и думаю так: тебе, Баюнка, так же как и мне одиноко, вот ты вокруг меня и околачиваешься. Девку тебе найти надо. Или кошку. Но лучше девку.

— Не мяу-да.

— Чего?

— Мяу…

Показалось, что ли?

— Не надо? Как не надо, они знаешь, как за ушком умеют чесать, ты, скотина усатая, мурчать треснешь!

Баюнка настойку вылакал, снова на спину ко мне залез и на плечах устроился. Пошёл я восвояси.

Шёл, шёл, а до стоянки своей так и не дошёл, где скинул кота-пьяницу, там он лёг и без задних лап задрых. А я хотел в хоромы свои идти подземные. Хорошо у меня там и спокойно. Но не добрался. Далеко ещё. Свалился с ног от усталости. Лёг на землю в траву густую и заснул беспробудным сном.

А на утро чую, лежит на мне кто-то.

— Брысь, — говорю, — Баюнка, нечисть, совсем ошалел!

Гляжу, а Баюн недалече в траве лежит, притаился чего-то и лапой в мою сторону тычет, как будто мне на спину показывает. Глаза кошачьи как две плошки широкие. Чего он углядел-то там?

Ну я пошевелился. И слышу сверху кто-то недовольно вздыхает. А потом обнимает меня крепко и дальше спать. И дыхание у этого кого-то тёплое, и кожа мягкая.

— Ну-ка, кто там такой смелый оказался? Слезь с меня и покажись! — я потребовал. Зашевелился кто-то сверху. Потянулся сонно. А потом как вскочит и тонким девичьим голосом запищит:

— Ай! Батюшки! Бревно разговаривает!

Какое я ей бревно?