Агами

Как могли не понимать этого их учителя и шефы? Как можно не понимать, что все они — лишь то пока сухое, но начинающее уже местами преть жнивьё, на котором новые хозяева не собираются оставлять ничего из росшего прежде?..

Паша Старый сказал как-то за чаем:

— Так не сидели же они сами никогда, откуда же им знать, как тут жизнь устроена? А когда тебе рулить никем не остается, как только сидельцами, так и жить надо здесь, внутри. Тогда и увидишь всё. Хотели они страну, где все ждут баланду и жрут её, ходят строем и за пайку готовы руки целовать? Хотели. Им дали. Что делать теперь, не знают.

Помяни моё слово, сами всё и развалят. Как только страх перед ними пропадёт, так и развалят. А он пропадёт. Страха у того много, у кого много добра есть, но у нас-то нет ничего. У кого недавно отняли всё, у того тоже страх есть, так у нас отняли давно, мы уж и забыли, что имели. Потому в зону постоянно новые люди нужны, чтобы страх жил. Потому нам и гонят разных новых поселенцев, чтобы страх обновлять, да это не то всё. Не те люди. Не наш у них страх, они удивляются тому, как у нас устроено, больше, чем боятся.

Чтобы бояться как наш человек, нужно, чтобы тебя хотя бы сто лет по подвалам расстреливали, по колхозам и ссылкам гоняли, а детей воевать забирали за тридевять земель. Наши деды же тоже сначала просто удивлялись. Базарить пытались по-людски. А их расстреливали, вешали и топили. Страх потом пришёл, когда лучших перебили. И замолчал народец. А эти, что расстреливают и загоняют, решили, что мы никогда не кончимся. Что мужичка им всегда будут выдавать, сколько надо, надо только попросить. Но, похоже, всё. Новых не выдают, а старые бояться больше не хотят. Такие дела, братец. Такие дела, Трофим.

Станислав остановился в сотне метров от периметра, обнесённого стенами с колючей проволокой, ещё скрываясь в лесу, который обрывался перед ним. Систему специальных входов для обладателей особых допусков он знал, конечно. Их несколько, за стенами вертолётные площадки, ангары и склады. Автомобильных дорог в кластере нет, снабжение внутри только вертолётами. Все входы — с системами распознавания и лазерными установками нейтрализации. Без предупреждения. Опасные входы, но других с этой стороны Агами нет, так устроена система: там — подошедшая вплотную шумная воля, а здесь — остатки лагерей, саморучно устроенных теми, кто выбрал себе жизнь в них. Или не хотел думать, что можно существовать иначе.

До командировки и до побега Станислав особым статусом обладал и в системах распознавания «свой-чужой» отображался своим. Но это было вечность назад.

Ко всем входам вели свои тропинки: к одним — шире и утоптанней, к другим — совсем малохоженые. Людям всегда надо куда-то выходить, если есть дверь.

Станислав посмотрел на нужный ему вход, снял рюкзак, достал небольшой металлический бокс, напоминавший коробку для шахмат, и раскрыл его, как шахматист, готовящийся достать фигуры. Устройство, похожее на кустарно, но очень искусно изготовленный портативный компьютер, каким он мог выглядеть в книгах по истории компьютерной техники, таковым и было.

Небольшой экран загорелся бледно-розовым светом. Профессор Берман объяснял, почему получился именно такой фон, и было понятно почему — его верный мастер Владимир Иванович собирал это чудо из того, что можно было достать на зоне. Хотя Паша Старый мог найти почти всё, экран получился с розовой подсветкой.

Но смотрел Станислав не на розовый фон, а на надпись на нём глубоким голубым цветом через весь экран: «Volya est vita». Привет от старого учёного. Код генетической памяти.

Вошёл в систему, набрав вычурный код, который заучил под присмотром профессора Бермана: «Ошибётесь один раз, юноша, система уничтожит себя без возможности восстановления». Выполнил заученные манипуляции. Встал, закрыл бокс, сложил его в рюкзак и пошёл к входу. Лазерная установка отсканировала высокую поджарую фигуру молодого мужчины с бородой и рассеянным взглядом. Индикатор над дверью заморгал зелёным. Станислав толкнул дверь и вошёл внутрь.

Навстречу, через небольшой задний двор ангара, лавируя между аккуратно сложенными кирпичами и бетонными плитами, уже шли двое мужчин — тоже бородатых, но с бородами аккуратно стриженными. На обоих короткие белые халаты, оба в очках.

Станислава обняли и повели куда-то внутрь.

— Мы так рады вас видеть, Станислав Анатольевич, вы успели в самый важный момент! — сказал один из них.

— Вы отдыхайте, а мы начнём работать. Вы даже не представляете, что у нас тут происходит! — добавил второй.

И занялись принесённым прибором, ахая и восхищаясь.

— Спасибо, но мне надо идти, — ответил Станислав. — Могу я попросить у вас походную аптечку? И побольше перевязочных.

Два автомата заработали разом, когда Игорь, шедший первым, сходил с моста, а последний тяжёлый боец на него заходил. Стрельба шла с двух точек — спереди в упор и откуда-то сзади. Заднего, что работал одиночными, Вадим так и не увидел, а вот до переднего, который суматошно лупил очередями, добраться сумел.

После первых выстрелов Вадим спрыгнул в воду, толкнув вперед Сидорова, за которым шёл. Спас мудака. Очередями стрелять из калаша по целям, которые в тридцати метрах в полный рост, — глупость: рожок за несколько секунд высадишь. Но оба тяжёлых легли там же, на мосту, и пострелять не успели, и неважно, кто их положил — тот, меткий, что одиночными работал, или этот, суматошный.

Сидоров залёг под мостом, а Вадим пополз к замолчавшему переднему стрелку, обползая его лёжку широким полукругом. Когда подобрался чуть сзади, тот полулежал, опираясь на локоть, и смотрел на автомат, держа в руке пустой рожок. Ещё два таких же отстреленных лежали рядом. У стрелка кончились патроны. Бывает. Вадим выстрелил в худую спину почти в упор. Мужик завалился вперёд. Сверху тут же затрещала падающая кора, второй стрелок контролировал всё и попал в ствол чуть выше головы Вадима. Надо было уходить и искать укрытие. Второй выстрел пришёлся бы в цель, сомневаться не приходилось.

— Сидоров, на хутор! — заорал Вадим высунувшемуся Игорю.

И помчался длинными скачками в сторону бревенчатой избы в середине поляны. Хотел помчаться. Боль в правой лопатке догнала через несколько шагов, автомат выпал из руки, но опускаться было нельзя. Вадим оглянулся. Стрелял тот же худой, из какого-то пистолета. Улыбаясь стрелял, это Вадим увидел. Больше не попал, снова завалился, сил не осталось — умирал. И ещё Вадим увидел Игоря, тот быстро, не оборачиваясь, бежал. Не к Вадиму, не на хутор, а обратно, широкими прыжками перескакивая через трупы на мосту.

Кровь заливала бок. Плохая рана. Полостная. Срочно помощь нужна. Но сначала надо уйти с линии огня. Побежал, теряя зрение и борясь с кровавым туманом. Из избы вышла женщина.

— Помогите, — прохрипел Вадим.

Встал на колени, ноги больше не держали. Опёрся на руку, уперев ладонь в землю. Не удержался на коленях, упал на бок. Услышал голос женщины, теряя уходившую жизнь:

— Ты за старшим моим сыном пришёл? К нему не пущу. К младшему иди. Он ждёт.