Деревня на перепутье
- Автор: Йонас Авижюс
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1966
Читать книгу "Деревня на перепутье"
Мужики навострили уши, заговорили вполголоса, беспокойно озираясь. Но Гайгалас вроде бы не видел их. Величаво швырнув Виле сотенную, он потребовал селедку, да чтоб икряную, а получив сдачу, спросил еще пива к трем бутылкам водки, которые уже стояли перед ним. Вел он себя так, будто в магазине, кроме его дружков, никого больше не было. Сперва налил Винце, потом брату и только тогда опрокинул бутылку в свой стакан. Истребок до того уже наугощался, что после первого глотка кинулся целовать Винце и, несмотря на братнины увещевания, упорно твердил одно и то же:
— Я Кляме Истребок, но на самом деле я ни Кляме, ни Истребок. Я — Гайгалас, самый что ни на есть Гайгалас. В армии три года отгрохал, народным защитником был, кулакам зубы считал…
Клямас ткнул брата в бок. Истребок привалился к прилавку и, уже присмирев, тихо сам себе втолковывал, что, по правде, родители хотели крестить его Йонасом, потому что родился он в день Иоанна Златоуста, но пьяные кумы перепутали и записали его Клямасом, хоть старший его брат тоже Клямас.
А Гайгалас в это время выпытывал у Винце Страздаса, каково было в лагере, по-дружески хлопал по плечу, дивился, что тот столько денег с собой привез, а больше всего жалел, что сам не может устроить такую пакость, за которую бы его засадили. Говорил он весело, незлобиво — ярость уж прошла, и мир теперь казался ему большой тюрьмой, в которой все осуждены пожизненно.
— Друг, и ты, брат милый… — говорил он с горячностью, любовно глядя то на Винце, то на брата. — Пейте! Веселитесь, гадюки вы мои! Я плачу!.. — Оттолкнул стакан, обнял мужиков за плечи и затянул звонким тенорком:
Там, где зеленые сосны да е-е-ели,
Перед костром цыгане сиде-е-ели…
Истребок зажмурился, будто петух, смешно вытянул длинную шею и полутоном ниже изо всей мочи подхватил:
…Трубы рокочут, стонут гита-а-ары,
Девушки пляшут, парни игра-а-ают!..
А Винце Страздас, раззадорившись, уже шлепал об пол здоровой ногой и все смелее покрикивал басом; до того разошлись певцы, что стекла дрожали, а лампа мигала от рева.
…Принарядившись, кинусь я в та-а-анец,
Слушай, запомни слова мои, па-а-арень.
Что мне любовь богатого па-а-ана,
Любят сильнее наши цыга-а-ане…
Мужики раскачивались в такт; сцепившись друг с другом, захмелев, неслись они на невидимых крыльях песни в манящие дали, в бескрайние вольные просторы. А Мартинас сидел, подперев руками голову, раскачивался в такт, подпевал без слов:
…Цыган без доли, цыган без ха-а-аты,
Цыган счастливый, цыган бога-а-атый,
Нет над цыганом барина, па-а-ана, —
Куда ни глянешь — поля цыга-а-ана!..
А Гайгалас, уже вырвавшись из цепи, попятился и, всячески вихляясь, то приседая, то подпрыгивая, махал руками, дирижировал и ревел так, что глаза на лоб лезли, а на висках вздулись жилы.
…Нет над цыганом барина, па-а-ана, —
Куда ни глянешь — поля цыга-а-ана!..
Клямас аж задохнулся, хватив душного воздуха. Песня оборвалась, а мужчины, как сговорившись, разом потянулись к стаканам.
— Пейте! Веселитесь! — взревел Гайгалас, чуть отдышавшись. — Винце, дружок ты мой… И ты, братец… Может, последний раз… может, последний… — Он тряхнул головой, отгоняя дурную мысль. Глаза замутились, еле заметная дрожь пробежала по лицу, избороздив лоб морщинами. — Может, последний… может… может… — бормотал он, опрокинув стакан до дна. На душе снова было погано, снова поднималась ненависть, толкала на бунт. — Песню, мужики! Песню! — Трахнул кулаком по прилавку — даже бутылки подскочили — и, задрав голову, тряся густыми черными космами, затянул старинную прощальную песню, которую на ходу переделывал, перевирая не только слова, но и мелодию:
Литва родная, я покидаю
Тебя, твои просторы.
Прощай, Майронис, пора в дорогу.
Друзья, мне в путь уж скоро!
— …уж ско-о-оро!.. — подхватили Винце Страздас с Истребком.
Коль я не сгину, вернусь в отчизну.
Прощай, земля родная!
Прощай, Акмяне, тебя помяну,
В чужом краю скитаясь…
— … В чужом краю скита-а-ясь!.. — горланил Истребок, заглушая Винце, а Гайгалас даже посинел от натуги и метал взглядом молнии на сидевших у стены.
Есть не давали, не признавали
Меня родным вы сыном.
Камнем кормили, слезой поили,
Турнули, как скотину!..
— …Турнули, как скоти-ину!.. — затянули все трое конец песни с протяжкой.
— Гайгалас с ума сходит, — шепнул Помидор, подтолкнув Мартинаса. — Давай допьем, брат, и пошли отсюда.
Мартинас слабо качнул головой. Все — и прилавок, и перекошенные лица певцов — растворилось в густом тумане. Только грустная песня жаловалась, рыдала, будила тоску. Он вспомнил, что сегодня в школе танцы. Потер ладонью лоб, словно стирая видение, но перед глазами стояла Года. Мартинас машинально выпил подсунутый Помидором стакан и с трудом встал.