Мещанка

— Так. Ясно, — откладывая записку, сказал Павел Васильевич и спросил: — Кто это писал?

Тишина. Ни один человек не шелохнулся.

— Странно, — проговорил Павел Васильевич, — человек обижается на то, что его не ставят мастером или начальником, и трусит ответить, что это его записка, его точка зрения, его убеждение. Простите меня, но наш народ, а конкретно наш рабочий человек и все мы с вами не любим трусов. Ну допустим, автор записки стал начальником или мастером. Что дальше? Когда надо будет постоять за своих людей или за свое дело, он — ни бе ни ме. Какой же это руководитель? А мы ведь смотрим на все только с этой стороны. Вот вам первый мотив, почему мы не ставим молодых специалистов к руководству сразу.

В средних рядах произошло какое-то движение. Павел Васильевич посмотрел туда и увидел, как подбадриваемый товарищами немного помялся в нерешительности молодой техник (он помнил его), потом встал и сказал:

— Это я написал.

— Ну вот, это другое дело, — улыбнулся Павел Васильевич.

— Но я не трус. Кому угодно скажу, что думаю, если будет надо. — Техник покраснел от обиды и оттого, что все смотрели на него, говорил с запалом, вызывающе, чуть подавшись всем корпусом вперед. — Я от всех сказал, потому и не ответил сразу. Раз все, так все. Все так думают, только молчат, а я не трушу, как другие…

Но эта-то его запальчивость и весь немного растрепанный вид как-то противоречили его словам. И вдруг какая-то девушка хихикнула, потом еще одна, и зал грохнул смехом. Смех этот, как дождь в пыльный день смывает налет грязи с зелени, точно смыл то состояние натянутости и напряжения, которое еще чувствовали все. И всем стало свободней и легче. Павел Васильевич, повеселев сразу, крикнул:

— Ну всё, друзья, всё! Хватит! Ему и так попало. А ведь он молодец! Честное слово, молодец! — повторил он. — Я видел, как его соседи мялись и жались и, в сущности, направили на него наш смех, а сами хоть и не показались, но выглядят куда смешней его. Ну да ладно. Теперь о записке. Записка очень серьезная и откровенная. А это очень важно.

Смех стихал, и Павел Васильевич проговорил уже серьезно и вдумчиво:

— Буду отвечать на каждый вопрос отдельно. Тут их два. Первый: «Почему нас не ставят работать по специальности?» Этот вопрос идет от совершенного незнания своей специальности. — И, повышая голос, так как послышался шепот несогласных, он продолжал: — Да, именно так, и я утверждаю это! Вы не знаете своей специальности, иначе бы и не задавали этого вопроса. Вас ставят на рабочие места к станкам, а не мастерами или инженерами сразу, и вы заявляете в своей записке, что это вас ничему не учит, Надо учиться на такой работе, которая вам предстоит. И есть еще один вопрос: о недоверии и предубеждении к вам. Вы не знаете той работы, которая вам предстоит, а если не знаете, то мы и не можем вам ничего доверить. Предубеждения к вам нет — это идет от вашей обиды. Вот вроде так, официально, и все, но я хотел бы поговорить с вами по душам и пошире немного. Если есть желание, то я поговорю.

— Давайте говорите.

— Слушаем.

— Просим.

— Ну, раз так, я буду говорить о нашей с вами жизни, — начал Павел Васильевич. — О том времени, которое мы переживаем на заводе, и о своих мыслях тоже. Я ваш руководитель, товарищи. Вы с меня спрашиваете и будете спрашивать за все. Я должен сделать то, что вы все от меня ждете. Иначе на кой черт я вам нужен! И мне очень хочется сделать так, чтобы заслужить ваше спасибо. Но как это сделать? Давайте обсудим и разберемся во всем как следует. Вы только входите в рабочую семью, только начинаете жизнь. Я знаю это волнующее, полное тревог и раздумий время. И так тебе хочется, чтобы все у тебя вышло хорошо, как следует, чтобы жизнь сложилась счастливо. А работа играет в этом очень важную, если не сказать главную, роль. У некоторых из вас, так сказать, свои представления о том, какие для каждого лично должны быть созданы условия в этой жизни. Есть прямые обиды и требования: дайте мне вот то-то и то-то. Не дав ничего нам, старшим своим товарищам, они уже требуют уплаты какого-то долга. Нет, друзья мои, так не пойдет! — резко взмахнув рукой, точно отбрасывая от себя что-то, отрубил Павел Васильевич и подошел к краю сцены.

В тишине зала четко прозвучали его грузные шаги. Он остановился, сопровождаемый сотнями взглядов, внимательно всматривался в зал. И сразу почувствовал какую-то настороженность к себе. На некоторых лицах замечалась усмешка. Но большинство людей могли или выразить ему бурную поддержку или шумное несогласие. Они еще просто не поняли его и ждали.

— Я говорю это не всем вам, — продолжал он, — а тем, кто неизвестно откуда нахватался представлений о том, что ему все должны. Их немного, но они есть. Я буду говорить о наших молодых, недавно приехавших инженерах и техниках. Одни из них говорят о своей обиде прямо, другие и не говорят, но, может, обижаются в глубине души, что мы их не ставим мастерами, начальниками смен и так далее. Всем предлагаем идти сначала на рабочие места. И не говорим, на какое время. «Как же, мол, это так: я имею диплом, в бумаге написано, что я мастер — и меня не ставят, куда должно. Неверно. Глупо далее. Зачем же меня учили тогда?» Я знаю, что так думают эти товарищи. А ведь от этого попахивает мещанством. «Без бумажки я букашка, а с бумажкой человек», — говорили когда-то. Что такое мастер? Друзья мои, вспомните, с каким уважением ваши родители говорят и говорили: мастер делал! И вы сами знаете и наверняка в своей жизни много раз говорили с гордостью, ну, скажем, отдавая шить себе костюм: мастеру отдал! Заплатил дороже, но отдал мастеру, а не просто портному. И маляр ли, токарь ли, сталевар ли пользуются заслуженным авторитетом только тогда, когда они не просто маляры, токари и сталевары, а мастера своего дела. И выше оценки нет. Это звание не выдается, его никто не в состоянии выдать, его перед людьми заслужить надо.

Он остановился, пробежал по рядам взглядом, как бы спрашивая: «Неужели это кому-то неясно?» — и, прижав ладони к груди, продолжал тихо, но взволнованно и страстно:

— Неужели всерьез можно думать, что в любом самом образцовом учебном заведении можно сразу группе людей выдать звание — мастера́? Выдают только документ о том, что человек имеет определенную сумму знаний. Это необходимо, это очень важно, но отсюда еще ой как далек и труден путь до подлинного мастерства! Все зависит тут от самого человека. От его труда, от его способностей. А нам сейчас нужны настоящие мастера, своими руками и разумом постигшие все тонкости мастерства в той или иной специальности. Иначе мы будем не в состоянии пустить завод хорошо и умело, на полную мощность. И еще об одной очень важной стороне вопроса. Есть мнение, что если кто после десятилетки не поступил учиться, то вроде и жизнь пошла насмарку, и вообще незачем было учиться десять лет, чтобы стать к станку, как говорят. А здесь сидит большинство людей, после десятилетки пришедших на завод, и, наверное, кое-кто так думает. Не будем говорить, как иногда: рабочая гордость; великое звание — рабочий… Почетно быть рабочим. Но любому человеку свойственно желать большего. И желание стать мастером свято и благородно. Этим же гордиться можно и нужно! И вот получается, по мысли некоторых молодых людей, что раз он не в институте или не в техникуме, значит эта дорога к званию мастера для него уже чуть ли не закрыта. Я не буду ссылаться на то, что можно учиться и работать. Это всем великолепно известно. Давайте только поговорим о пути к мастерству. Таких путей у нас два. Один через учебное заведение, другой через завод. И я утверждаю, что оба равны по значению. Давайте рассудим так: у вас десятилетка, среднее образование. Вы стали на заводе мастером своего дела, заслужили это звание перед людьми. Какая разница между вами и дипломантом из техникума? Никакой. У того и другого среднее образование. А у нас пожилые рабочие очень многие учатся в школе и кончают десятилетку. Вам повезло, вы ее кончили молодыми, а им не пришлось: война многим помешала. Они вот теперь учатся. И в техникумах учатся, и в институтах. И вот теперь я спрошу вас, молодые люди, вас, кто пошел на рабочие места: как нам поступить? Кого поставить мастером? Опытного в своем деле рабочего, получившего образование в заочной школе или только получающего его, или ваших дипломированных сверстников? Кто больше поможет, лучше научит? Тот, кто знает с расстояния, как работает станок, агрегат, или кто еще и в цех входит с опаской, как бы не испачкать брюки? Кто вам лучше посоветует, кого вы больше можете уважать?

Зал колыхнулся. Люди задвигались на своих местах, и, точно ветер, пролетел над людьми горячий, взволнованный шепот. Его поняли. Он увидел это по одобрительным улыбкам на лицах и продолжал уже успокоенный и довольный:

— Я говорил и говорю еще раз дипломированным товарищам: поработайте, заслужите авторитет мастерством, отношением к делу, к людям — и хоть через месяц поставим. Все зависит от вас. А завод ведь — это не просто место, где вам должны предоставить должность по бумажке. Мы о другом думаем и другим живем. Нам сейчас надо пустить новые мощности. Козырять грамотностью не стоит. Надо видеть, что пришло новое время, назрели дополнительные требования. У нас, я вижу и знаю, молодым дипломантам не под силу еще работа мастерами. Опыта мало. Мы должны учить и воспитывать и потому предлагаем конкретный путь, определенные нужные и нам всем, и каждому молодому человеку условия воспитания.

Он повернулся к президиуму:

— Я бы попросил проголосовать, чтобы узнать, как молодежь думает. Может, я не прав? Ведь у станков, у молотов, в литейном работать не мне…

Председатель встал и спросил:

— Как, товарищи? Проголосуем?

Гул пошел по залу. Кричали все, и трудно было понять что-нибудь. Еле удалось успокоить. Но когда поставили вопрос — «кто за предложение директора?», — взметнулся лес рук.

— Ну вот, значит, договорились, — довольный этой горячей поддержкой, проговорил Павел Васильевич. — Так и будет. А вам, друзья мои, дипломированной молодежи, надо понять существо своей специальности. Как это можно всерьез требовать места мастера, не имея, скажем, высшего рабочего разряда в той специальности, в которой вы будете руководить людьми? Что вы будете делать? Наряды подписывать? Так это кто угодно может. Ваша специальность только еще вырисовывается. Один бочок еще показался. И обижаться не надо. А так что же получается? Получил бумажку, место, зарплату — и делай все как-нибудь. Умею — ладно и не умею — ладно. Деньги платят. И такое ведь бывает. Учиться надо, и учиться делу и головой, и руками, и сердцем! Еще вопросы.

— А там еще записки есть, — напомнил председательствующий.

— Простите, — проговорил Павел Васильевич и взял вторую записку.

«Мне хочется учиться, — прочел он, — а в институт я не попала. Работать и учиться трудно. Я овладею специальностью, а дальше как? Только будешь мастером, а потом, может, семья будет. Вот тебе и всё».

Павел Васильевич глянул в зал, и сразу в передних рядах встала девушка.

— Это я писала, — проговорила она и села.

— Замуж захотела! — крикнул кто-то из парней.