Задача двух тел

А. Мирович-Требченко
Задача двух тел

— Как думаете: они еще откроются?

— Чудак-человек! Написано же: «Технический перерыв 15 минут».

— Так прошло уже полчаса…

— Тем более он скоро закончится, значит!

— Ну, не знаю, молодой человек, когда войну эту треклятую объявляли тоже обещали, что скоро закончится, а ей конца и края не видно…

— Папаша, ты бы это… Полегче! Все ж с героем СВО разговариваешь!

— И что? Вам там не врут, на фронте?

— Да уж частенько!

— Ну вот и мне тут тоже «частенько», хоть я и не герой СВО, а всего лишь физик-ядерщик…

— Да говорят тебе: потише ты, физик-ядерщик… Ну вот, открывают, видишь?! Чур, я первый, инвалиды без очереди!

С этими словами высокий молодой солдат, с деревянным протезом вместо левой ноги, поправил рукой, которой опирался на костыль, зимнюю шапку с кокардой, а второй рукой решительно отодвинул в сторону своего собеседника, стоявшего первым. Щуплый бородатый субъект, назвавшийся физиком-ядерщиком, и не думал сопротивляться — не за хлебом, чай, очередь. Он зябко поежился, в который раз укорив себя, что оделся совсем не по погоде: в свое любимое темно-синее пальто и черную осеннюю шляпу, придававшую ему солидности, и, поднявшись по нескольким каменным ступенькам, вошел вслед за солдатом в открывшуюся навстречу длиннющей очереди дверь приземистого пирамидального сооружения на Красной площади.

Стоял морозный январский вечер. До закрытия Мавзолея оставалось меньше часа. Окончательного закрытия! Назавтра тело Вождя Революции должны были торжественно захоронить на одном из кладбищ Москвы, на каком именно — не объявляли, во избежание провокаций и столпотворения. Вместо этого всем, кто хотел попрощаться с трупом, дали последнюю возможность посетить Мавзолей, который теперь работал ежедневно с восьми утра до восьми вечера вплоть до 21 января — столетия со дня смерти Вождя.

Новость породила всплеск нездорового интереса к телу № 1. Интернет-шутники вспомнили мемы времен «очереди на Серова»: «То чувство, когда ты лежишь в саркофаге уже сто лет, а они выламывают двери в январе». Ленты соцсетей пестрели отредактированными фотографиями Мавзолея с надписью «Серов» вместо «Ленин». Ставили и другую фамилию из пяти букв, намекая на то, кто будет его следующим «жильцом». Но эти фотки быстро удаляли, а самих шутников старательно искали, хотя многие из них уже два года как проживали за границей.

Интерес не стихал: в последний, юбилейный день работы усыпальницы у ее дверей все еще стояла хорошо организованная, спокойная, но огромная очередь. Поэтому, когда в 18:50 внезапно перестали пускать, то люди заволновались: не зря ли они мерзли несколько часов? Теперь же очередь облегченно загудела.

— Вот видите, мы успели! — раздался приятный женский голос метрах в трех позади физика, и он машинально обернулся: женские голоса были его слабостью.

Девушку в розовом пуховичке и пушистой белой вязаной шапочке он заприметил еще когда они медленно двигались по площади. Она была вместе мальчиком с девочкой, которых большую часть времени держала за руки. Им было лет по десять, а девушке нельзя было дать больше двадцати пяти. «Старшая сестра? Тетя?», — гадал пожилой физик, вглядываясь в простое, но милое лицо, на минуту забыв, для чего он мерз в очереди в своем осеннем пальто последние три часа.

Мужчину в пальто звали Александром, и к ядерной физике он давно уже имел весьма отдаленное отношение. Последние полтора десятка лет он лишь преподавал студентам физику элементарных частиц, но сам исследованиями заниматься перестал. Научные идеи его, которые он лелеял и взращивал с молодости, в какой-то момент просто не вписались в концепции нового руководства Курчатника, как все вокруг звали знаменитый институт ядерной физики имени Курчатова, а уезжать за границу в его возрасте и с его знанием языков было уже поздно.

— Надежда Константиновна, а чего дядя на вас так смотрит? — вдруг спросил мальчик. — Влюбился?

Физик покраснел и моментально отвернулся, успев однако заметить смущенный, но довольный взгляд молодой женщины.

— Надежда Константиновна, надо же! — усмехнулся идущий следом за троицей круглый мужчина в роскошной шубе и мохнатой шапке. Хмыкнул негромко, но так, чтобы все услышали. — Владимир Ильич, небось, соскучился уже по жене-революционерке!

Девушка зарделась.

— Надежда Константиновна — наша классная! — возмущенно вскинулась девочка. — И мужа у нее нет!

— Вижу, что классная, — в тон ей поддакнул круглый в шубе.

Александр поморщился на этот явный подкат толстяка, а Надежда Константиновна, напротив, мило улыбнулась и уточнила: «Классная руководительница!». И тут же дернула своих учеников за руки: «Тс-с-с! Петров, Саидгалеева! Соблюдайте тишину, я же предупреждала!».

Вдоль очереди прошел хмурый охранник с картонной коробкой, требуя сдать телефоны, которые все потом смогут получить на выходе. «Не положено!», — буркнул он в ответ на возмущенные вопросы человека в шубе. Тот картинно пожал плечами и бережно опустил в общую коробку свой айфон. Остальные последовали его примеру. В конце концов, не разворачиваться же!

Поворот налево, небольшой гранитный коридор, поворот направо, спуск по широкой лестнице, в конце которой снова поворот направо и вход в траурный зал. Александр смутно помнил маршрут, которым они проходили. Он был тут ребенком, их водили в Мавзолей со школой, не так, как классная Надежда Константиновна, а организованно, добровольно-принудительно, 22 апреля, в день рождения Ленина. И вот он снова в этом склепе. Что он тут забыл?

Конечно, это был исторический день, заканчивалась целая эпоха. Случись это лет тридцать назад — может и история страны пошла бы по-другому, как знать? Но лучше поздно, чем никогда.

Всю неделю Александра преследовала мысль, что обязательно нужно стать свидетелем этого события. Кому нужно? Он не мог сказать. Три дня он маялся — то собирался сюда, то отказывался от этой странной миссии, а сегодня после обеда все-таки отпросился с кафедры и рванул на Красную площадь, ругая себя, но не в силах противостоять внутреннему зову: «Даже плюнуть ведь не дадут в тирана, угробившего страну…». И вот теперь он входил в главный склеп России уставившись в спину бодро ковыляющего впереди рослого СВОшника в зимней камуфляжной куртке.

Куртка солдата была раскрашена квадратными зелеными пикселями, на обоих рукавах красовались черные шевроны с белой буквой «Z». «Странно, куртка зимняя, а камуфляж летний», — не к месту подумал Александр. Шапку свою перед входом в зал военный снял и оказался коротко стриженным блондином с по-детски торчащими в сторону круглыми ушами.

Мягкое приглушенное освещение зала, оформленного в революционном стиле, с преобладающими красными тонами, создавало таинственную атмосферу, а тихая торжественная музыка навевала благоговейные чувства. Казалось, спустившемуся в усыпальницу посетителю давали возможность на секунду отрешиться от земных тревог и страстей и прикоснуться к чему-то вечному, высокому, непостижимому. И, поддавшись этому ощущению, Александр тоже сдернул с головы свою шляпу, казавшуюся тут нелепой, неуместной, впрочем, как и все они — зеваки, пришедшие поглазеть на тело великого Вождя.

Борясь с этим внезапным, не свойственным ему почти религиозным чувством, Александр поднялся по пяти ступенькам на огороженную гранитным парапетом галерею, чуть возвышающуюся над саркофагом. Ее построили по периметру зала, чтобы дать посетителям возможность запечатлеть в своем сердце образ Владимира Ильича с наилучшего ракурса.

Тиран лежал тихо, как и все последние сто лет. Даже отсюда было видно, какого он небольшого роста, или, может, он еще усох за эти годы. Сбоку Александр не мог, как ни силился, рассмотреть его лицо сквозь стекло: мешал блик от светильника. «Надо же, — думал физик, раздраженно стряхивая с себя навязчивое траурное оцепенение. — Такой неказистый, тщедушный человечишка, а столько горя принес миллионам людей». Он почувствовал во рту железный привкус, и вдруг решился, начал собирать эту слюну, отдававшую ржавчиной: «В конце концов, что мне сделают? Ну выведут, проведут беседу воспитательную…»

Александр осмотрелся. По обе стороны стеклянного саркофага стояли угрожающего вида охранники в темных костюмах. У ближнего он даже рассмотрел за ухом белую пружинку рации оперативной связи. «ФСОшники, — понял Александр. — Странно, зачем они тут? Может кто из ВИПов придет «попрощаться»? Или даже Сам». Решимости у него поубавилось.

Занятый этими размышлениями, Александр не сразу заметил, что позади него зародился и разрастается нервный шепоток. Ковыляющий перед ним солдат поравнялся с саркофагом. Он тоже засмотрелся на ФСОшников, но, переведя взгляд на тело, вдруг споткнулся: деревяшка стукнула об пол, костыль поехал, и солдат взмахнул свободной рукой, пытаясь удержать равновесие. Александр кинулся поддержать его, а тот вдруг крепко схватился за физика, указывая на тело. Его рука заметно дрожала. «Выпил, что ли…», — неприязненно подумал Александр, одновременно пытаясь удержать во рту скопившуюся слюну, которую организм уже хотел на автомате сглотнуть.

— Что это?! — от волнения голос солдата стал на октаву выше и задрожал в такт руке.

Александр перевел взгляд на саркофаг и услышал где-то слева от себя приглушенный вскрик. И это было не удивительно: лежащий в саркофаге тиран был вовсе не Лениным! Он хорошо знал это лицо, хотя давно уже не смотрел телевизор. Александр осознал: чье тело охраняли тут ФСОшники. Так вот зачем вся эта торжественная траурная атмосфера: то, за что он и многие его знакомые вот уже два года поднимали первый тост, наконец произошло!

Его охватила приятная слабость, он словно провалился куда-то в невесомость, ноги стали ватными. «Кончилось, слава тебе Господи», — пронеслось у него в голове, и он вдохнул полной грудью затхлый воздух, словно с сердца сняли непомерный груз, сдавливавший его так долго, что он уже почти свыкся с ним.

Очередь остановилась. Люди вглядывались в знакомые черты, шепот начал перерастать в ропот, зашелестела в десятках уст короткая фамилия. Какая-то пожилая женщина запричитала: «Господи, как же это?!». Сзади стали напирать, пытаясь понять, что происходит. Проход по периметру траурного зала наполнился людьми. К своду Мавзолея взлетел женский вой, возможно, впервые за все существование этого зала. «Отче наш, сущий на небеси…» — послышался от дверей хорошо поставленный бас. Люди вокруг начали истово креститься. Петров и Саидгалеева заплакали навзрыд.

Бизнесмен лихорадочно шарил по карманам шубы, явно ища сданный на входе телефон и приговаривая: «Торги же еще открыты, срочно продавать!».

«Как же мы теперь? Что же с нами будет?», — громче и громче взывал солдат, все крепче, до боли сжимая руку Александра. Тот хотел ему ответить, успокоить, что теперь то все будет хорошо, но очень мешала слюна во рту. Избавиться от нее уже не было возможности — рот был заполнен так, что горло отказывалось глотать.