Мое белое лето

Николай Хрипков
Мое белое лето

Было это в далекие шестидесятые годы прошлого века. Я закончил пятый класс. Впереди было долгое лето с купанием на речке. Походами на далекий Новый Затон, где мы делали шалаш, ловили рыбу, зажаривали ее на костре. И чувствовали себя свободными почти первобытными людьми. В прочем, родители могли отвезти меня в Якорь, небольшую деревушку в Ордынском районе, где жила моя бабушка.

Но всё получилось по-другому, совершенно неожиданно для меня. На первом этаже жил мой одноклассник и друг Боря. Жил он вдвоем с матерью тетей Верой. Она работала поварихой на самоходке. И все лето ее почти не было дома. И вот в очередной раз перед рейсом она решила взять сына с собой. Всё будет под присмотром, а не болтаться один. Еще неизвестно, что натворит. Он посчитал, что одному ему будет скучно среди взрослых занятых работой людей. И спросил, можно ли и мне отправиться с ними в рейс. Тетя Вера спросила у капитана самоходки. Тот был не против.

Самоходка была загружена под завязку продуктами, стройматериалами, товарами для магазинов. Ни железной, ни автомобильной дороги на Север еще не было построено, поэтому все необходимое для долгой сибирской зимы доставляли за период навигации. Грузы вниз по Оби шли непрерывным потоком. Нужно было обеспечить все поселки, города необходимым. Для речников это была горячая пора. Дома за всю навигацию они бывали лишь несколько дней, пока шла загрузка.

Каюта не больше вагонного купе. Две кровати. Одна для тети Веры, на другой мы будем спать вдвоем с Борей. Фотоаппарат в те годы был предметом роскоши, поэтому у меня вся надежда на блокнот и авторучку. Буду вести дневник, записывать, как будет проходить рейс и делать рисунки. Хотя художник с меня аховый.

И вот наступает долгожданный момент. Капитан командует:

— Отдать концы!

Экипаж — в основном молодые ребята.

Отвязывают швартовые от кнехтов. Больше нас ничего не связывает с землей. Теперь у нас под ногами палуба, под которой глубины обской воды. Кстати, Обь с Иртышом занимают первое место в мире по протяженности.

Самоходка неторопливо отходит, как говорят моряки «отваливает» от дебаркадера. Полоса воды между двумя железными бортами становится всё шире. Почему-то становится грустно. На берегу остаются провожающие: матери, жены, дети, подруги. Проводить в рейс и встретить после рейса — это традиция, которую нарушать не следует. Они машут, кричат, посылают воздушные поцелуи. Улыбаются. Но улыбки печальные. Почти весь экипаж на борту, кроме рулевого и машинистов-мотористов, у которых самая тяжелая и грязная работа. Машинное отделение нельзя оставлять без присмотра ни на мгновение. Капитан из рубки подает прощальный гудок. Проплывает Затон. Справа Новосибирск, за которым сразу начинается сосновый бор. Самоходка вышла на фарватер и прибавила ходу. Машины ровно гудят. Экипаж расходится. На борту остаемся только мы двое. Не верится даже, что наше путешествие началось. На далекий Север, в низовья Оби, где так необходимы грузы, которыми набиты трюмы самоходки.

Обедаем в кают-компании. Капитан сидит за столом вместе со всеми в простом рабочем свитере. Если не знать, что он капитан, то ничем не отличишь его от остальных. На первое наваристый борщ с мясом, на второе довольно увесистое котлета с гарниром, на десерт — компот в железных эмалированных кружках. Компот горячий, приходится дуть на него.

Довольно вкусно и сытно. Но всё равно кто-то просит добавки. Действует морской закон: кто последний встал из-за стола, тот убирает за всеми. В этот раз последним оказался низенький толстяк. Его зовут Сережа.

После обеда мы отправляемся в небольшое путешествие по самоходке. Должны же мы исследовать свой корабль, на котором нам придется пробыть столько дней и ночей. Нас считают за своих, почти полноценных членов экипажа. Со всеми сразу установились дружеские отношения. Мы проходим везде свободно. Постояли на капитанском мостике, зашли в рубку. За большим деревянным штурвалом стоит долговязый рулевой Саша. Мы рассматриваем приборы, большой компас (с ударением не последнем слоге). Саша охотно отвечает на вопросы. Говорит с нами, как с равными.

Морской сленг — это почти святое дело. Про компас я уже сказал. Если вы хотите, чтобы вас уважали, первым делом усвойте морской язык. Суда только «ходят». Если скажите «плавают», вас тут же поправят «плавает г…», а мы ходим. Салаге простят ошибку. Но уроки нужно усваивать с первого раза, чтобы не выглядеть тупым.

Повара нельзя называть поваром. Только «коком». Сначала для нас звучит несколько смешно. Кухня — это кокпит, каюта — кубрик.

Долго стояли на носу, подставив лица свежему ветру. Внизу бурлила вода. Мы мнили себя великими мореплавателями.

Впереди открывались всё новые и новые дали. Оь казалась бесконечной, как и жизнь.

Среди низких лесных берегов выглядывали деревушки и тут же скрывались, как будто испугавшись.

С другими судами здоровались протяжным гудком. Те, кто стоял на палубе, махали. Прошли мимо устья Томи. А вот и первая стоянка. Самоходка пришвартовывается к небольшой пристани-дебаркадеру.

Деревушка на левом берегу. Ребята выносят несколько ящиков и мешков, которые грузят на телегу, стоящую возле пристани. За вожжами сидит мужичок в черной робе. Это для местного магазина. Стоянка около часа. Свободные от вахты прогуливаются по берегу. Кто-то уже раньше завел здесь знакомых. У Саши — высокого голубоглазого матроса, когда он возвращается, расспрашивают, видел ли он Томку. Как она? Не вышла ли замуж? Хранит ли ему верность? Ждала ли его? Бросилась ли на шею?

Саша отмахивается, отшучивается.

— Ну, по глазам же видим, что встретились! — достают его. — Ну, чего ты, Сашок, такой скрытный?

— И что?

— Поцеловались хоть?

— Да идите вы в баню! — обиженно произносит он. — Всё вам расскажи да еще и покажи!

Засыпает под шелест воды, которая совсем рядом, почти под самым ухом. Удивительное ощущение! За этой стальной перегородкой, в которую упирается подушка, темная обская вода. Тут любой себя почувствует настоящим морским волком.

Утром наблюдаем, как моют палубу. У матроса ведро на длинной веревке. Веревка называется концом. Тоже непонятно почему: у любой веревки два конца, если, конечно, эти концы не связать между собой. Бросает ведро за борт, поднимает и льет воду на железную палубу. Ручейками она стекает назад за борт. Так он проделывает много раз. Потом берет швабру, которой просто гоняет лужицы воды вместе с грязью за борт. Палуба на ветру и на солнце быстро просыхает. Если сильно печет, то босиком и не пройдешь.

Обь всё шире. Когда темнело, вдалеке на берегу можно было увидеть огоньки. Спросили, что там может гореть среди тайги. Это горели газовые факелы. В Томской области в это время открывали одно нефтяное месторождение за другим.

Подходим к Колпашево. Это районный центр город на правом берегу. Про Колпашево мы много наслышаны еще в Затоне. Сюда, говорят, ссылали в тридцатые годы крестьян. В городе много предприятий, некоторые были эвакуированы в Колпашево в годы войны.

Стоим несколько часов. Капитан побрился, обычный свитер сменил на флотский мундир. Ребята подшучивают над ним:

— Иваныч! Никак жениться собрался?

Вообще никакой субординации. К капитану обращаются по отчеству. Но хамства не позволяют и приказы его выполняют. Капитан никогда не кричит и немногословен. В кают-компании, когда едят, обычно балагуры, как говорится, «травят» байки. Капитан лишь улыбается. Изредка вставит слово — два. В Колпашево закупают продукты. Поэтому возвращаются с мешками. Мы тоже немного прогулялись по городку. Особого впечатления он не произвел. Хотя много старинных домов из толстых бревен с резными наличниками. Говорят, что деревня здесь была основана русскими переселенцами ажно в семнадцатом веке. Многие политические ссыльные попадали сюда.

После Колпашево Обь стала настолько широка, что дальний левый берег можно увидеть только в ясную погоду. И то предстает он зеленой ниточкой. Вскоре мы попали в шторм. Как моряки говорят, «в болтанку». Через палубу перекатывалась вода. Самоходку качало из стороны в сторону. И ходить можно было только широко расставив ноги и руки, чтобы не упасть или не удариться. Мой друг тяжело переносил «болтанку». У него началось то, что называется «морской болезнью». Он лежал в кубрике и стонал. Был бледен как стена. Тетя Вера поставила возле кровати тазик, если его начнет рвать. В кубрик на ужин он не пошел. Мать принесла ему второе и сладкий чай. Но он выпил только чай. И снова упал и застонал. У меня же не было никаких симптомов. И я понял, что вполне гожусь для морской службы. К утру шторм утих. Но по воде бежали большие темные волны. Небо было серым. Дождило.

Мы не выходили из кубрика и дулись в «дурачка». Мне карты надоели до одури. Даже голова начала болеть. Лучше бы почитать книгу. Но мой друг не любил чтения, и ему не нравилось, когда я предавался этому занятию.

Он начинал отвлекать меня от чтения всевозможными способами. И обижался, если я не прекращал чтения.

Скоро я нашел способ для уединения. Дни становились длиннее, а ночи короче и светлее. Я с удивлением обнаружил, что даже в глухой ночной час за иллюминатором светлая серость. Ночной темноты не наступает. В убрике, конечно, для чтения света не хватало. Вот они какие северные белые ночи! Теперь, если мне не спалось, я одевался и уходил на нос самоходки, где садился среди кнехтов и бухт с канатами. И читал. Здесь никто мне не мог помешать. Я оставался совершенно один. Гудела машина самоходки, шелестела вода за бортом, прохладный ветер обдувал лицо. Кругом безграничные водные дали. Настоящее море! Как тут себя не почувствуешь мореплавателем!

Редкие низкие острова, заросшие кустарником и хвойником, разнообразили водную пустыню. Да еще время от времени проходили встречным курсом другие суда. Кричали чайки. То одна, то другая резко пикировали вниз и тут же взмывали вверх, держа серебристую рыбину, которая трепетала в их костяных серповидных клювах.

Я читал соответствующую книгу. Это «Открытие Земли» Жюля Верна. В то время это был мой любимый писатель. В затонской библиотеке я прочитал его многотомник. Приключения, рейды дерзких пиратов, экзотика далеких островов и стран — всё это было так близко мне. В блокнот я выписывал имена и географические названия. Огорчало меня только то, что все континенты и острова уже открыты. Эпоха первопроходцев и первооткрывателей осталась в прошлых веках. Всё равно я твердо решил стать морским путешественником и пройти маршрутами великих мореплавателей. Что еще может быть увлекательней в этой жизни? Более интересного занятия в своей жизни тогда я не мог представить. Только моря и океанские просторы!

Днем вахтенный матрос закричал:

— Смотрите!

Он стоял на капитанском мостике, вытянув руку, чтобы привлечь внимание. Что же он там такого увидел? Все, кто были рядом, повернули головы туда, куда он показывал. Может быть, какой-нибудь сумасшедший кит зашел в Обь поинтересоваться, как тут живут. Над водой торчала роща, которая медленно перемещалась по воде. Присмотревшись, можно было увидеть, что это ветвистые рога.