Поймём ли мы когда-нибудь друг друга?

Теперь я встаю на цыпочки, чтобы обнять тебя и прошептать в мохнатое ухо что-нибудь нежное и приятное. А если хочешь полюбоваться на свою Данусь, облачённую в одежды из посылки, которая пришла из Пригорода на днях, можешь взглянуть на следующую страничку, предназначенную для Софью Алексеевны.

Дорогая Софья Алексеевна!

Высылаю Вам портрет существа, обитающего за полярным кругом и преисполненного самой горячей благодарности к Вам за экипировку, которой завидует всё заполярное население.

Привожу краткое антропологическое описание.

Рост сто сорок девять сантиметров. Характер упрямый, но общительный. Одежда: рубаха фланелевая — при ходьбе волочится по полу, безрукавка ватная супермодель зима-63 с меховой оторочкой и вензелем на груди, чулки шерстяные в пёструю полоску выше колен. Поведение, как правило, мирное. Утро начинает с бурчания по поводу необходимости снимать любимую рубаху и носки, вечером, как только исчезает угроза появления посторонних, немедленно облачается в этот наряд. Привычки дурные: любит бродить по тундре. Привычки хорошие: обожает мечтать о диванчике в пригородном доме. Численность не установлена. Некоторые утверждают, что существует единственная особь, которая и изображена на этом портрете. Любит преподносить сюрпризы. Один из них отправлен в картонной коробке в Пригород.

Чао! Что на языке «гомо заполярис» означает: спокойной ночи, моя дорогая мама

номер два.

_ _ _

27.12.1963 год

Михаил

Славгород

Моя любимая легкокрылая Данусь! Неутомимая искательница истины!

Наконец-то я вознаграждён за долготерпение. Вначале пришёл «сюрприз». Вечер мы с мамой провели в неописуемом блаженстве, обувшись в домашние туфли из нерпичьего меха и разглядывая картинки в книжках о Севере. Утром прямо с вокзала я помчался к Белову клянчить аппаратуру для просмотра фильма. Белов был удивлён, заинтригован, помучил меня с часок откупными работами, но потом снизошёл. Ну, силён, я тебе скажу, твой мсьё Анатоль. Если переписываешься с ним, пожми от моего имени его честную руку. Фильм я посмотрел раз десять или около того. Потом, правда, пришлось объясняться с Кривицким по поводу моего отсутствия на зачёте. Я что-то наплёл ему о драматических обстоятельствах моей личной жизни. Что подумал Кривицкий, глядя на мою недвусмысленно счастливую физиономию, не знаю, но он даже не назначил пересдачу — поставил в зачётке «хор».

— Зачёт — это формальность, — сказал он, — я и так знаю, кто из вас чего стоит.

Каков старик? Я в тот же вечер проштудировал все свои записи и сам себе сдал зачёт на «отлично».

Вот так скромно, не требуя никаких наград и презирая славу, я совершил этот подвиг, будто предчувствуя, что именно таким способом мне придётся обучаться весь будущий год.

Через день пришло твоё письмо, такое толстое, что я с трудом достал его из ящика. Чтение перемежалось глубокими вздохами, а когда этот процесс завершился, я надолго погрузился в раздумья. Очнулся я через несколько дней уже с другим мировоззрением. Осознав, что по легкомыслию своему я проморгал конец патриархата, я почувствовал себя горой, которой придётся сдвинуться с места и направиться к Магомету. Смейся, смейся, Данусь, над моей непоследовательностью, но попробуй представить, как бы всё выглядело, если бы я был настолько же последователен, как ты. Впрочем, если честно, Данусь, главное препятствие для моего отъезда на Север — болезненность моей матери — помог мне преодолеть случай. Пришло письмо от моей двоюродной сестры — она хочет приехать сюда учиться. Так что мать отпускает меня, хоть и очень расстроена, что мы будем вдали от неё. С ней я говорил уже после того, как выяснил, что в виде исключения мне может предоставлена возможность сдать этой весной экстерном зачёты и экзамены зимней сессии шестьдесят пятого года, а дипломную работу писать по материалам вашей экспедиции, раз уж у вас такая серьёзная геофизика.

Я рад, что меня ожидают такие серьёзные нагрузки — время будет лететь быстрее. О том, чтобы поехать на Север весной, речи нет. Дело в том, что кроме моральных обязательств, существует ещё и денежный долг — когда я затеял перепланировку и ремонт нашего дома в Пригороде, Белов субсидировал строительство. И всё-таки я очень доволен собой и жду твоей похвалы. Меньше года, Данусь! Разве не славно я всё устроил?

Должен признаться, моё решение вызвано скорее не убедительностью твоих дифирамбов Северу, а пониманием, что ты не покинешь Север, пока с а м а не убедишься в своей неправоте. По тому, на сколько точен твой взгляд, на сколько он неравнодушен ко всему вплоть до мельчайших деталей, можно надеяться, что прозрение наступит скоро, но девяти месяцев маловато, так что к сентябрю подыскивай вагончик для двоих. А пока я буду зудеть над твоим ухом, буду перечить тебе больше по привычке, чем из желания переубедить тебя.

Даже короткая история наших с тобой взаимоотношений со всей очевидностью указывает на то, что переубедить человека практически невозможно. Каждый слышит, улавливает, усваивает то, к чему он уже подготовлен своим внутренним развитием. Мои наставления, на которые я в сущности не имею права, большей частью проходят мимо твоих ушей, равно как и я способен воспринять далеко не всё из того, что ты так стремишься мне поведать, Но это не так уж важно, Данусь. Главное, что мы чувствуем друг друга, и в этом нам ничего не мешает — ни расстояния, ни разногласия, ни наше окружение. Чтобы сохранить это чудо, я, как видишь, готов на всё. Я сделаю всё, чтобы мы не расставались.

Обитателей вашего Ноева ковчега по твоим зарисовкам я представлял довольно живо, но как обременённый жизненным опытом и уважающий себя контрабас, не стану вносить в свою партию фальшивых нот. Ну, не принимает моя душа пафоса, хоть ты тресни. Читаю и думаю: неужели чёрный ящик — один Аскольд? А может, такое можно сказать о каждом из нас? Ведь, в конце концов, Данусь, что мы о себе знаем, и что из этого знания не является заблуждением? Об этом мы уже говорили с тобой, хотелось бы добавить, что каков бы ни был взгляд — поверхностный, глубоко научный или философский, в сущности, ещё никому не удавалось свести концы с концами в понимании того, что есть человек. Каждое последующее учение опровергает предыдущее, чтобы затем самому быть отвергнутым или поглощённым какими-то более полными представлениями, которые в итоге оказываются отнюдь не исчерпывающими. Попытки найти к человеческой природе универсальный ключ вроде сеченовской теории рефлексов или психоанализа Фрейда, просто делают очередной, более глубокий срез, в котором не сведённых концов оказывается несравненно больше, чем в предыдущем, и этот парадокс не столько повод для пессимизма, сколько свидетельство непознаваемости человека. Но непознаваемость — это же бесконечность, Данусь! Выходит, каждый человек бесконечен. Не только солнечная Дарья, любвеобильный Удальцов или правильный во всех отношениях Круглов, но и Стасик с Нонной и «вшивота» из вашего общежития. Таким образом, можно считать математически доказанным, что не только каждый человек, включая и нас с тобой, моя милая Данусь, но и состоящая из отдельных человеков каждая народность, включая формирующихся в особых условиях северян, — это чёрный ящик, да хорошо бы ещё, чтобы не ящик Пандоры.

Конечно, я тебя слегка поддразниваю, не сердись, просто у меня отличное настроение. Если вдуматься, до нашей встречи осталось совсем немного. Старина шестьдесят третий доживает свои последние денёчки. Иногда я злился на него, но, в сущности, зря — ведь даже разлука с тобой — это жизнь. Я вечный его должник и припас для прощания с ним бутылочку доброго вина. Но когда настанет черёд встречи Нового года, одной бутылочкой не обойтись, я буду всячески задабривать его, чтобы он не выкинул какой-нибудь фортель. Первый бокал я выпью, когда наступит на далёкий край материка, где обитает симпатичный гомо заполярис. Вторую, третью, четвёртую рюмочки буду пропускать по мере продвижения новорождённого на запад. Ну, а когда он доберётся до меня, мы с ним по-дружески уже не будем считать рюмки. Не хмурься, милая Данусь, — чему быть, того не миновать. Сама посуди, ведь это не повод, а событие, а когда на земле совершаются события, не выпить — большой грех, спроси у любого.

Всё это, разумеется, шутки, хоть и в каждой шутке…. К удивлению окружающих и своему собственному, веду я себя вполне прилично. Со дня твоего отъезда я не налился ни разу, а искушение, надо признаться, ходит по пятам. Я устоял даже тогда, когда из твоего письма выяснилось, что и тебе, и даже твоему отцу известно про мебель в Пригородном доме. Я был буквально убит и попенял матери, что она открыла раньше времени эту тайну. Ведь я оставлял этот козырь на потом, на тот случай, когда ты во мне разочаруешься окончательно. Теперь всё пропало. Тебе известен мой единственный плюс, остальное — безнадёжные мрачные минусы. Даже в признании твоего отца я не нахожу утешения. Пожалуй, он решил, что я краснодеревщик, интересы которого не идут дальше морёного дуба.

Впрочем, я как всегда не прав. Есть у меня в запасе ещё один плюс, которому вряд ли можно что-нибудь противопоставить. Это моя любовь. Люблю тебя, Данусь! Как хотелось бы мне постоять под твоим окном, увидеть твой чудный профиль. Его прекрасные черты безошибочно уловил мсьё Анатоль.

С Новым годом, годом нашей встречи!

Пиши!

Всегда и весь твой

__ __ __

11.01.1964 г

Дана

пос. Дальний

Милый мой краснодеревщик!

Дремучий неисправимый философ!

Я не просто хвалю тебя, целую в макушку и нежно глажу по загривку, а я признаю твое абсолютное первенство в области принятия гениальных решений.

С тайным страхом ждала я твоего письма. Выбирать между тобой и Севером сейчас мне было бы просто невыносимо, потому что я действительно влюбилась. Она-таки приворожила меня — эта неброская, простоватая с виду земля. Если бы мне пришлось уезжать, здесь осталась бы немалая часть моего сердца, но это, мой дорогой любитель заглядывать в рюмочку, вовсе не расточительство, ведь отдавая частичку себя, взамен я получаю гораздо больше. Я получаю Север.

Я получаю тундру, которая не похожа ни на степи, ни на горы и вообще ни на что на свете, разве что самую малость напоминает пустыню и море — всей своей беспредельностью она открыта навстречу небу. Ни один чуждый силуэт не отягощает горизонта, и небо начинается от самой земли. В тундре возникает ощущение, что ты наедине со Вселенной. Но удивительно: твоё «я» не сжимается в точку, а напротив растворяется в этом прозрачном пространстве, слегка густеющем где-то в невообразимой вышине. Вселенная молчит, но это не тягостное молчание. Она прислушивается к тебе, как ты прислушиваешься к ней.

— Кто ты? — вопрошает небо.

— А ты? — строптиво отвечаю я.

И думаю: вот было бы здорово изобразить трио: Земля — Человек — Вселенная. Не маленький человек на фоне большой Земли и необъятной Вселенной, а всё одинаково масштабное. Пусть это не очень похоже на ту бесконечность, с которой пишешь ты, но я очень рада такому нечаянному совпадению наших представлений. Вообще мне нравится, что ты меня поддразниваешь, одёргиваешь, приземляешь — следишь за тем, чтобы меня не унесло ветром куда-нибудь не в ту сторону. Примерно так обращался со мной Антон, и в этом чувствовалась настоящая забота. Он был мне, как старший брат. А ты… Ты — всё. Ты — как скала, на которой, за которую я держусь и которая устоит в любую непогоду.