Ешкин код

— Я тогда спать пошел. — сказал Ешкин. — Когда теперь придется.

Чума с Шароном переглянулись. Рыжий окольцевал сушкой большой палец и вверх его поднял.

— Вот так вот! — поддержал выбор Ешкина Чума.

— Хорошо. — сказал Шарон. — Тогда, часиков в 10, прямо сюда подтягивайся.

— Я пошел, товарищ майор? — спросил Гена.

В ответ майор Кормухин буркнул ворчливо.

— И не сомневался. Ни в тебе, ни в себе. Не жизнь, а тупик, но счастливый. Иди, Гена. Чего теперь. Только не под машину. У связистов ложись. Там сейчас никого нет.

В палатке связистов было прохладно и сухо. Гена лежал на широком топчане взводного Стржельчика. Смотрел, не мигая в треугольную прорезь толстых домашних носков. У самого входа в палатку там, где ломаный-переломаный ландшафтом ветер шевелил подкову на сбитой из щелястых занозистых досок двери лежал покоем ленивый желтый свет. Резали его нежданные прозрачные тени. Быстрые и пугливые. Полосовали сомнениями и убегали, а свет оставался. Желтел, густел и на глазах у Генки становился твердым и угловатым, пока в одно мгновение не разбился на осколки, не растаял в молочных вечерних сумерках. И все для того, чтобы появиться вновь. Недорезанный императив! Генка, не вставая, протянул длинную и худую руку, потом вторую. Провернул до упора электрическую лампочку в патроне. Свет продолжился белым и холодным колером, а где-то через пару минут Гена нашел причину. Почему он согласился. Ведь не маленький и помирать жуть как не хочется. Но сперва, перед тем как самому с собой, наконец, согласиться, так Гене домой захотелось. До внутренней зудящей слезы. Ведь там мама, бабушка и еще кое-кто в диспетчерской их оптовой продуктовой базы. Может быть, Шахунья не лучшее место на Земле, но она приняла Генку. Самую белую ворону на всем белом свете. Когда Генка повестку получил, он пошел в военкомат. Все местные пошли. Не местные на родину историческую уехали. Ирек Хуснулин из параллельного класса в Грузию, а Петька Сидоров в Израиль. Генка их не винил и не оправдывал. Не было у него такого права. Да и желания не было. Зачем? Разве шахунец так мог поступить? Нет. А про чужих пусть чужие думают. Своим надо помогать и думать. Это половина причины. А вторая половина? Неудобно даже оглашать прописные истины. Это база. Фундаментальная штука. Она ровняет горы и иссушает реки. «Я чё не мужик?» — спросил сам себя Генка и ответил: «Я мужик. Свойский мужик. Какого ещё рожна? Какие ещё факты и аргументы?»

Ровно в 10 Генка был в блиндаже у Кормухина.

— Чучело. — кратко резюмировал майор Кормухин, когда Гена облачился в комок убиенного кроткой Курдюмовкой американца.

— Добрый лось. — согласился Шарон. — Был. Ну ничего. Мы штанцы подвернем, рукава закатаем. И это… Ген. На блокпостах. Если остановят. Помни и не тушуйся. Для них в этом комке и с полосатым шевроном ты царь и бог. Носик, бровки утюжком. Если спросят чего, шпарь как Шварцнегер в «Красной жаре».

— Не прокатит. — засомневался Гена.

— Ещё как прокатит. — уверил его Шарон. — Это VHS-народ. Как зашли в видеосалон в 1991 году, так до сих пор там и сидят. Так что прокатит. Ну и мы с Чумой где надо поможем.

— Кроме автомата есть ещё чего? — спросил Чума у Ешкина.

— Нету. Зачем? — сказал Гена и соврал. Был у него заветный ножик. Когда переодевался, Генка его в набедренный карман определил. Та самая «легендарная финка НКВД от кизлярских мастеров». Телеграмм канал «Повернутые на войне» плохого не посоветует. Да и кинжал нормуль, как бы его не обсмеивали особо продвинутые граждане. Такие как этот Рыжий, например.

— Тогда мне лук, а тебе стрелы. — Чума протянул Генке подсумок с выстрелами для РПГ, а саму трубу закинул себе за спину. Шарон поднял с пола рюкзак средней упитанности.

— Пора. — сказал Шарон.

— Пора. — откликнулся Чума. — Пора прослушать гимн столицы розовых помидоров. Пора, пора, порадуемся!

— На своем веку. — подхватил Шарон и они заголосили весело и громко. — Красавице и кубку, счастливому клинку. Пока, пока, покачивая перьями на шляпах. Судьбе не раз шепнем.

— Судьбе шепнем. — внезапно загудел Шарон церковным басом, а Чума наоборот тоненько-тоненько,

— Судьбе шепнем.

И они вышли на коду задорным, счастливым грохотом.

— Мерси Баку! Мерси Баку!

— Погнали, хлопцы! — крикнул Чума.

— Погнали. — вздохнул майор Кормухин. — Если уж отпели, теперь только вперед и вверх.

Они стояли в траншее и слушали, как работают 82-е минометы. Короткие и сочные взрывы, а еще Генка видел, как трясёт от испуга лес. Южный и не смелый лес в звездной лихорадочной сыпи. В проступившей тишине возник тихий голос Кормухина.

— Время, мужики. Минут через пять еще три пакета «Града» накинем. Чтобы наверняка про вас не думали.

— Нам бы еще человечков и ложную атаку. — размечтался Чума.

— Человечков? — переспросил Кормухин. — Не знаю. Нет у нас военнослужащих с такой фамилией… И не нужно. — мягко и твердо, как оно по-настоящему и следует, сказал майор.

У Шарона на рюкзаке мотался оранжевый велосипедный катафот. Генка старался не отставать. Весело, за огоньком, полз по минному полю. Изображал из себя прыткую ящерку. Насторожиться, тем более деловито испугаться, Генка ещё не успел. Не перестроились до конца мозговые нейроны. Поэтому Генка не заметил, как исчез катафот. В глазах у него стоял довольный Кормухин, а в руках у майора подарок от рядового Ешкина. «Повернутые на войне» не дадут соврать. Чума все разрулил.

— Спишь? — услышал вдруг Гена. — Ну спи, спи. Соня.

Майор Кормухин легендарную финку спрятал и сам спрятался. Мимо Гены прошла темная и ловкая тень. Не смотря на ночь, рыжая! Генка осторожно поднялся на ноги. Огляделся. Слева и впереди горело белым светом. Стрелковка шумела, но, если присесть, так и нормально. Шарон расстегнул рюкзак.

— Зонтик? — шепнул Гена.

— Он самый. — подтвердил Шарон. — Чума, держи.

Шарон бросил второй зонтик Чуме, а третий раскрыл над собой.

— Волонтеры подогнали. — объяснил Шарон Ешкину. — Алапаевская долина. Вроде как материя от теплака защищает. Нам это во как нужно. Чтобы дроны не увидели. Вот сейчас и проверим. — Шарон встал.

— Как раньше цепью. Чума замыкает. Гена, у тебя катафот. Твой онлайн-кинотеатр сегодня. Идем гуськом и ножки ставим, будто культурные. Писать хочется, а вокруг ни Мэ, ни Жо, что характерно.

Генка старался. В густом и невидимом лесу, да ещё и с зонтиком, выходило так себе. Неожиданно возникали твердые и злые стволы деревьев. Однажды, зонтичный купол застрял в гибком и тонком кустарнике. Помог Чума. Этому Генка, конечно, был несказанно не рад. «Спасямбу» забросил короткую и дальше пошел своею дорогою. Но за катафотом. «Ничего». — надумывал себе Генка — «Разберемся, когда до дела доберемся». Шарон ждал у темного и нездешнего холмика. Очень ровный он был и природа никогда такое не сделает. Она добрая. Без воздуха и мысли никогда не оставит.

— Спиляем ветки. Э, нет. — остановил Шарон Генку. — Зонтик оставь. В машину сядем. Тогда.

Цвет у Тойоты был оливковый. Генка не видел, но знал. А вот толстый крест, как у немцев в фильмах про войну, был хорошо различим. На боку, на капоте.

— Даже на крышу всадили. — заметил Шарон. — И это очень даже хорошо. Для нас.

Раньше Генка думал, что враг эти кресты специально штампует. Потролить Красную Армию. А сам он не такой и не про это.

— И такой и про это. — уверил Ешкина майор Кормухин. Соседи из одного знаменитого оркестра приволокли в их батальон трофейный бронетранспортер М-113. Железную уродливую коробку на тонких не серьёзных гусеницах.

— Да уж. — Кормухин обошел трофей вокруг. Потыкал тростью, где нужно и особенно, где не нужно. — Квадратишен. Практишен. Гуд. Вообще, не умеют в милитари дизайн. На фоне этой собачьей будки наша моталыга — спортсменка, комсомолка и красавица. Крестов везде понатыкали. Ну чисто обезьяны.

— Это они, чтоб нас позлить, товарищ майор. — сказал тогда Гена. — Клоуны.

— Для чего? — спросил майор.

— Что для чего? — не понял Генка.

— Вот злить зачем? Какая здесь логика?

— Никакой логики, товарищ майор.

— Именно, Ешкин. А нет логики, значит остается вера. Они в это верят, бойцы. В эти кресты, в святую западную вундервафлю. И мы, наконец, должны поверить, что они в это верят. Когда к нашей логике добавится наша вера, тогда все будет наше, а главное мы сами.

Генка запомнил, как произнеся последние слова, майор Кормухин, что есть силы, засадил свою трость по самую пистолетную ручку в пьяненькое и рыхлое мартовское небо. Кормухин, в отличие от американского военно-промышленного комплекса, в милитари дизайн ещё как умел!

Генка в салоне обжился быстро. Подсумок с зарядами бросил Чуме на заднее сиденье. Прогрел мотор и проверил ближне-дальний свет.

— Смотри. — Шарон сидел рядом. Освещал нашлемным фонариком карту с самодеятельными пометками.

— Вот наш лес. Сейчас аккуратненько берешь вправо и по просеке вот на эту бетонку. Через 12 километров первый блокпост.

— Вот скажи мне, американец. — услышал Гена рыжий неугомонный голос. — В чём паляниця?

— Палья-Ни-Тсьаа. — повторил Генка.

— Ловко. — одобрительно кивнул Шарон. — А вот так. Имя. Фамилия. Пидроздил.

— Ноу. — отозвался Генка. Подтянул свою киношную насмотренную память. — Ай м нот Пидра Здил. Ай эм Абедайя Харря, мэн. Юй Эс Эй.

— Ловко. — одобрил Шарон, а Чума продолжил сомневаться.

— А вот, допустим…

— Не допустим. — отрезал Шарон. — Теперь по таймингу. Желательно в 3 часа уложится. Ориентир — луч солнца золотого. Точка А — эта поляна, она же точка Б. Объект — это пушка на грузовике. Доки у меня есть. Левые, конечно, но если быстро не очухаются, прокатит. Легенда такая. Едем на позицию. Координаты передали. Вроде бы Пригожин на передке появился. Времени в обрез. В общих чертах, как-то так.

Шарон сложил карту и бросил ее в рюкзак. Помолчали. Ещё помолчали. Ещё и ещё помолчали. В итоге Генка всех перемолчал.

— Ну? — спросил Шарон Генку. — Вроде как ехать надо. Ты как думаешь?

— Я думаю. — согласился Генка.

— Это вредно. — отозвался Чума.

— Я думаю. — продолжил Генка.

Помолчали. Еще помолчали. Ещё и ещё помолчать не получилось.

— Ерунда какая-то. — сказал Ешкин и Тойота мягко, почти бесшумно тронулась с места. Когда свет дальних фар дотянулся до сложенных полукругом мешков с песком и самодельного шлагбаума, Шарон воткнул в магнитолу желто-голубую флешку и выкрутил громкость на полную.

— Черноротики! Самое-то. — прокричал Шарон. — Психология. За нашу победу.

– І…ш іх Вова б…ть! А мы допоможем. — Не песня, а баллончик с перцовкой. У Генки натурально слезились глаза и першило в горле. Перед блокпостом Ешкин даже скорость прибавил, чтобы быстрее остановиться и с облегчением опустить стекло. Душеубийственная музыка вывалилась наружу и шмякнулась на бетонку. Шарон прибрал громкость.

— Хай. — весело поздоровался Ешкин.

— Старший солдат Руденко. — лицо в окне было житомирское. Не по месту рождения, а по сути. Худое лицо сорокалетнего мужика с карими глазами, острым носом и темными ямами вместо щек. Неглупое лицо, но и глупое тоже. Здрадопераможное. Житомирское.