Ешкин код

— ССО. 71-й центр. — внезапно Шарон очень ловко и нахально заговорил на приличном суржике. — Пэс ауэ докс, Абедайя.

Шарон толкнул Генку и Ешкин протянул в окно пачку бумаг с печатями.

— Ага. — Руденко не филонил. Бумаги посмотрел, но не распознал. Спросил.

— В Першатравень, значит?

— Ага. — высунулся с заднего сиденья прямиком в светскую беседу Чума. Дедушкин любимка. — Запылает сегодня мокша синим пламенем. Есть сигаретка?

Старший солдат Руденко вернул бумаги Шарону и протянул в окно открытую пачку сигарет.

— О, дякую. — Чума ввинтил сигарету в сжатые губы. — И запальничку…Мерси.

Генка раздраженно потер плечом мочку уха. Чума даже курил так, что всем становилось тесно.

— Слухайте, хлопцы. — Руденко доверчиво влез головой в окно. — Може возьмете? До Першатравня а?

Генке показалось, что Шарон и не раздумывал вовсе. С лица в жменю паутину сомнений собрал да и выбросил.

— Чому ж ни? — сказал Шарон.

— Так я это? Я зараз. — старшая голова старшего солдата Руденко нырнула с короткими желто-черными брызгами в ночь и тотчас вынырнула прямо у плеча Генки Ешкина. Неожиданная и молодая.

— Хлопцы. Може покушать хотите? О такой от бигус.

Шарон постучал пальцем по циферблату наручных часов.

— В другой раз.

— Ага. Понял. Понял. Я зараз.

На мгновение старший солдат Руденко появился в свете ближних фар. Темный и короткий. Он исчез за стеной из просеребряных бетонных блоков.

— И зачем это нам? — лениво спросил Чума.

— Нам это незачем. — Шарон скрестил ноги на полу, а руки на бронежилетной груди. — Это вот… Кто мы там сегодня? Микола Журавель, Андрей Разин и комрад ихний Абедайя Стар из города Гари. Вот этим нужно.

— И хочется же тебе, Шарон. — вздохнул Чума. — Как в Ульяновской синагоге. Ни слева направо, а справа налево. Чего проще. Сказал бы, что спешим. А мы и правда спешим.

— Спешим вернуться. — напомнил Шарон. — И не одни, а с громопушкой немецкой. Куда как лучше, чтобы у нас здесь побратимы были. Как говорят у нас в Ульяновской синагоге. Яхве заказывает, мы исполняем.

— Шутник ваш Яхве, товарищ Шарон. — сказал Генка и выдохнул и улыбнулся немножко. Устал тревожиться, хотя, казалось бы, самый момент. Из-за бетонных блоков появился старший солдат Руденко. В одной руке квадратная сумка распухшая, а в другой…

— Ой-ё. — произнес негромко Шарон.

— Ой-вей скорее. — вставил Чума ядовито. — Вот это Яхве. Яхве Иегогович.

Чума приоткрыл заднюю дверь и подвинулся.

— Вот, хлопцы. — старший солдат Руденко дверь широко распахнул. — Это Верочка. Сядай, сядай, а сумку я назад кину.

Генка в зеркальце видел. Хорошенькая, с черными волосами распущенными (ой, как верно!) и в зимнем теплом бушлате. Поздороваться не успела, а Чума уже все определил и диагноз поставил.

— Яки ж это крокодил сонечко наше проглотил? Слава ЗСУ! Какой месяц, малая?

Голова старшего солдата Руденко по старой памяти залезла в салон и объяснила вместо девушки.

— Верочка наша. Мы тут все чертковские. А Ярика месяц назад Новая Пошта увезла. В посадке здесь вот у Калиновки размотало. И вот Верочка едет. За новым Яриком. Или Яринкой. Так вот хлопцы. Не зламають вороги. Держите.

Руденко подвесил в воздухе над Верочкой магазинный пакет, перевязанный бантиком.

— Что это? — спросил Шарон.

— Тормозок. Берите.

— Возьмем. — Чума забрал пакет. Он водрузил его себе на колени и зашуршал, развязывая узел.

— Чего там у нас? Хлебчанский. Цибулькин. Помидорян какой! И вот оно. Белое золото! А-яй не порезано. Высший сорт. Как же мне теперь? Как пленному румыну? Кусать? Вот это мне привалило. Дякулка ты моя, старший солдат Руденко.

— Як так? — не понял Руденко.

— Так як. — веселился Чума. — Один я тут, салоежка.

Генка нашарил потайной заповедный карман.

— Тчума. На. Давай.

— Что это? Ого. Та самая «легендарная финка» Два лоха в одной локации это перебор.

— Хуз секонд? — обиделся Генка.

— Спроси лучше кто первый.

— Хватит. — раздраженно отрезал Шарон. — Нож как нож.

— А что? Я ничего. — Чума быстро порезал тоненько сало, выломал из хлебного куса тяжелый дрожжевой мякиш. Скатал его в шарик и накрыл сверху широкой полоской мясного сала. Засунул в рот.

— Да что ты будешь делать! — жевал и восхищался Чума. — Шедевр. Мог бы сесть, чтобы это съесть.

Верочка рассмеялась, а потом сладко и не больно заохала. Одной рукой приобняла круглый животик, завернутый в домашний вязаный свитер, а другой плеснула Чуму по сильному покатому плечу.

— Хватит. Прям на колени тебе рожу…Хохотунчика.

— Едем. — Шарон кивнул Руденко. — Через час обратно будем.

— С Богом. — отозвался старший солдат. — Верочка. Поклон Черткову.

Руденко сунул Вере руку.

— Я вернусь. Слышишь? — она сказала твердо.

— Само собой. — согласился, не веря, Руденко.

— Вернусь. — повторила Верочка. — И Мегатрону скажи. Гамора моя. Пусть губу не катает.

— Конечно, скажу. Мне то чего. Ты главное не нервничай, Верочка.

— Я не нервничаю. И я тебе не Верочка, Руденко.

— Понял. То есть есть. — Руденко помолчал. Житомирское лицо в черно-желтой полутьме боролось с этой непонятной игрой в жизнь.

— Небула. — наконец, выговорил Руденко. Выдохнул и повторил. — Небула.

Верочка милостиво кивнула головой.

— Давай, Руденко. — Верочка закрыла дверь.

— Едем. — скомандовала она и Генка Ешкин подчинился.

— Гамора, Небула, а Руденко кто? — спросил Чума. — Погоди, дай…Я есть Груд?

— Руденко это Руденко. — ответила Верочка Небула.

— Отчаянно респектую.

— Шуткуешь?

— Преклоняюсь. — по крайней мере голос у Чумы был серьёзным. — Не пыжит и воздух не гоняет.

— А ты гоняешь?

— Мы с тобой одной крови, сестра. — Чума приложил руку к сердцу.

— Не-бу-ла. — повторил по слогам Чума. — Позывной прям в яблочко, Верочка. Налетай!

Чума обмял пакет и предложил Верочке присоединяться. — Не дошики, конечно, дворянская еда. Цибулькин, Помидоряны, но под сало все пролезет.

— Куда мне? — Верочка рассмеялась и похлопала себя по животу. Чума смех подхватил. Добавил искренне.

— Прикольная ты, малая. Жаль не обождала. Мы бы с тобой у-у-ух чего наделали. Будьмо!

Чума бросил в рот очередной хлебный кругляш с салом. Свет в салоне Генка не выключил и глаза у Верочки блестели. Отражали желтый и гравийный свет. В себя его не пускали. После второго блокпоста Шарон не выдержал, повернулся и спросил.

— Серьезно? Вернешься?

— Почему не веришь? — спросила Верочка.

— Не верю? Пожалуй. — согласился Шарон. — Ребенок вообще все меняет. Наверное.

— Не для меня. Пока всех… — Верочка сжатым кулачком ударила по раскрытой ладони. Генка поморщился. Мерзкий и хлестаковский звук.

— Всех то зачем? Не по-военному. — Шарон все еще надеялся.

— Надо. — Верочка коснулась горячей головой влажного и холодного стекла. — Вот зачем.

Немного помолчала и добавила с вызовом.

— Странные вопросы.

Шарон пожал плечами.

— Звычайные. Дорожные.

— Ладно. Небула, с тобой понятно. А Гамора? Подружка твоя? — Чума перехватил опасный разговор.

— Подружка? Гамора это БМ 21 «Град», рижуля.

— Огневая девка. Как ты. — с уважением произнес Чума.

— Все донецкие про то знают. — подтвердила Верочка. — Кто остался…Пока.

Впереди и справа появилась угловатая буква Д. Она тихо выплыла из летней ночи и остановилась на обочине. На длинном горизонтальном основании проступило худое и длинное желто-голубое слово: «Першатравень».

— У школы остановите. Я покажу. — сказала Верочка.

— Хорошо. — Шарон повернулся к Генке. — Абедайя, френд. Нау прямо, прямо. Афтэ кам бэк и свернем к Лысогорке.

— В ангары едете? — спросила Верочка.

— Военная тайна. — улыбнулся Чума.

И тогда Генка решился. Быстро и ловко выкрутил руль влево. Тойота взвизгнула. Поворот вышел не округлый и мягкий, а жесткий и острый. Генка ударил по тормозам и машина ударилась изо всех оставшихся сил о стену из черного воздуха, пробив в нем желтую и ровную дыру.

— Вота ю дуинг, мэн? — Шарон схватил Генку за плечо. — С ума сошел?

— Абсолютли! — отозвался Чума. — Я чуть Верочку не задавил. Как ты, мать?

— Нормально. Не лапай. Нормально говорю. — Верочка толкнул Чуму. — Он что у вас контуженный?

— Сдаст. — негромко и твердо сказал Генка. Он повернулся к Шарону и повторил. — Она нас сдаст.

Шарон помолчал. Быстро оценил обстановку. Согласился и хлопнул в ладоши.

— Ладно. Чего комедию ломать. Почему так решил?

— Дошики. — сказал Генка.

— Дошики? — не понял Шарон.

— Дошики. — подтвердил Ешкин. — На Украине нет доширака. У них мивина.

В зеркальце Гена поймал настороженный взгляд Верочки. Она укутала живот бушлатом и спросила зло.

— Тебе то чего здесь нужно, черныш?

— Я из Шахуньи. Вот чего. — ответил Генка.

— Ну и ехал бы в свою Африку.

— Уже. — откликнулся Генка, а у Шарона спросил.

— Что делать будем?

— Что-то будем. — растерянно отозвался Шарон.

— Ты куда это? — Чума едва успел подхватить Верочку, наполовину вывалившуюся из машины. Чума затащил ее в салон и, не жалея, хлопнул дверью.

— Ты что это, мать? Нормально ведь общались.

— Отвали! Слышишь? — Верочка задыхалась от ярости. А потом она выбросила из себя столько прямой и откровенной ненависти, описанной такими черноротыми словами, что больше Шарон не сомневался.

— Молодец. — похвалил он Генку и неожиданно очень быстро перегнулся через спинку кресла, схватил Верочку за бушлат и притянул к себе.

— Не бомби. — тихо, почти нежно прошептал Шарон. Подержал Верочку на весу. Покрутил из стороны в сторону и бросил назад и вниз. Покачал указательным пальцем и повторил для закрепления.

— Не бомби…

Шарон поправил зеркальце. Прокашлялся, выигрывая секунды для того, чтобы размыслить ситуацию.

— Слушай, мать. — Шарон не поворачивался. Говорил как будто сам собой. Раздумывал.

— Слушай, мать. Я примерно представляю, что за мусор у тебя в башке. Поэтому без иллюзий. Ты вроде как человек военный и должна понимать. Была бы одна. Вопросов нет. Демилитаризация безоговорочная. Но вас двое. И второй гражданский. Нонкомбатант.

— Чухня. — отозвалась Верочка. — И ты таки самы.

— Это как тебе вздумается. — не стал спорить Шарон. — Сейчас мы тебя упакуем. Стяжки. Кляп. Полежишь здесь. Отсюда и до первого побратима. Лады?

— Пошел ты…

— Вот и договорились. — подытожил Шарон.

— Хотя. — задумался Шарон и прикусил нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Не рассмеялся.

— Хотя нет. — решил окончательно Шарон. — Человек ты младой, незнакомый и фамилия может быть твоя Космодемьянская. Гена, тормози на минутку. А ты Чума делай.

— Угм… — Чума прожевал свой крайний бутерброд, завязал аккуратно пакет. Генка мягко выжал тормоз, а у Верочки в руке появился неожиданный нож. Та самая «легендарная». Верочка подхватила финку с колен у разини Чумы. С резким бабьим всхлипом она всадила нож Чуме в левое плечо и сразу после этого опрокинулась наружу в спасительную еще тьму. Ни Шарон, ни Генка не успели. Чума выдрал из набедренной кобуры пистолет, выстрелил и только потом позволил себе удивленный тихий стон.