Кое-что о птичках

Вдова советника после смерти мужа стала видеть в очеловеченном и сильно пьющем попугае, оставшемся без своего друга и хозяина, непосредственную угрозу разумной жизни. По крайней мере, в её собственной квартире.

Поэтому давно и преданно не полюбившая попугая женщина подарила его вместе с клеткой и рассказами о том, какой он умный и говорливый, в «живой уголок» при одной из школ, умышленно не сообщив о его пагубной страсти к спиртному и нелицеприятным высказываниям.

После того, как Жако мужественно адаптировался к новой непривычной обстановке, он научил половину учеников младших классов таким изощрённым ругательствам на русском и английском языках, что возмущённые познаниями своих чад родители стали с гневом требовать у директора школы, чтобы тот избавил уважаемое учебное заведение от «заморского хулигана».

Но директор решил воспользоваться ситуацией и попросил родительский комитет в очередной раз организовать среди родителей сбор денег «на приобретение учебных пособий», а то заморская птица останется в школе на неопределённое время.

Однако время оказалось очень даже определённым. И определил его всё тот же директор: «Чтоб завтра же этого «чуда в перьях» я здесь не видел!».

А случилось это после очной ставки попугая с директором, на которой попугаю хватило всего нескольких мгновений, чтобы удивительно метко охарактеризовать директора:

— Привет, придурок, сволочь, сука! — сказал Жако и демонстративно начал серить.

Но и до этого уже вся школа знала, что попугай не только ругается, но и ведёт себя как-то странно: кусочки яблок и груш, которые ему среди прочего приносили посетители школьного «живого уголка», тщательно пережёвывались, и образовавшийся мякиш сбрасывался в поилку с водой. После чего попугай терпеливо ждал несколько дней, пока всё содержимое поилки не забродит. И, только когда бражка была готова, начинал активно пить. Потом набычивался, перья на холке вставали дыбом, и начинал голосить так, что дети младших классов начинали плакать, а кое-кто даже пускал жидким в трусики. Крики пьяного попугая явно были скопированы со звуков, издаваемых африканскими бабуинами перед боем. или спариванием.

А в последнее время было замечено, что в брагу попугай стал добавлять кору и щепки. Понимающие стали говорить:

— Коньяк готовит!..

Уже на следующий день Жако оказался на Птичьем рынке с помощью школьного завхоза.

А добросердечные колхозники, с которыми наш фотограф отмечал приобретение хомяков, не восприняли всерьёз его покупку и вручили ему напоследок клетку с попугаем, так убедительно говорившим, что он — «свой».

Каждый бы, наверное, с испугу закричал, что он «свой», если бы увидел тянущиеся прямо к тебе огромные колхозные ручищи, пахнущие соляркой и дешёвым табаком, и трясущиеся в каком-то непонятном вожделении.

Даже наш бывалый и хулиганистый попугай поспешил признаться, что в прошлом он — наверное, тоже колхозник, за что и попал в клетку. Выручай своих!

И вот этот-то приспособленец Жако станет у нас пробоваться на роль «птички-на-вылет» у нашего районного фотографа. Вернее, он ещё не знал, что будет проходить кастинг. Впрочем, фотограф этого тоже ещё не знал.

Но, скоро узнает. Ведь талант, как известно, не пропьёшь…

Итак, представитель заморской фауны с очень русским характером и нелёгкой судьбой метко и ёмко охарактеризовал состояние нашего фотографа после его пробуждения:

— Мррррааазь! — заорала экзотическая птица — Какккая мррраззь!!!

— Слышь, петух, ты это, базар фильтруй, — растерялся фотограф от столь неожиданного и, главное, необоснованного, как ему казалось, наезда.

— По-моему, вы найдёте общий язык, — убежденно сказала перед своим уходом жена и захлопнула дверь в комнату.

— А, по-моему, фигня какая-то, — наглое пернатое абсолютно не соответствовало представлениям фотографа о домашнем любимце.

— Соссаать!!! — вновь раздалось из клетки.

— Сам соси, павлин плюшевый! Я тебе клюв обломаю, если наезжать будешь!

— Подрррочи, мррразь! — не унимался хамоватый обитатель клетки.

— Щас ты сам у меня подрочишь, чучело пернатое! — фотограф не на шутку рассвирепел и, схватив клетку, потащил к балкону с явным намерением отправить её вместе с обитателем в неконтролируемый полёт с двенадцатого этажа.

— Если ты его хоть пальцем тронешь — мы разводимся! — неожиданно бросилась на защиту попугая жена, которая зачем-то вернулась.

— Прррелесть! — поддержали её из клетки. И фотограф понял, что проиграл. К такому резкому разрыву семейных отношений он ещё не был готов. «И чем только угодил ей этот недобрый обитатель небольшого зарешеченного пространства? Недаром говорят, что женщина никогда не знает, чего она хочет, но не успокоится, пока этого не добьётся».

После всего этого попугай, как ни странно, занял примирительную позицию и поселил в утреннем воздухе фразу, которая в дальнейшем имела обыкновение часто повторяться:

— Будь дррругом, сбегай за пивом… Поговорим как мужжжики!

Удивительно, но разговор после пива у фотографа с попугаем действительно состоялся. Оба высказали друг другу немало претензий. Но, в целом, остались вполне довольны собой.

Если хочешь достичь домашнего уюта в коммунальной квартире, то необходимо превратить всю остальную территорию квартиры как бы в прихожую перед твоей комнатой, а кухню, ванную и уборную отвоевать хотя бы на некоторое время у народов, населяющих другие комнаты квартиры. И такие захватнические войны постоянно велись и ведутся ещё в мире, жестоко поделённом по коммунальному принципу.

При этом, во время перемирий случались и преферанс по субботам, и околотелевизионная футбольная болтовня, и такое же обсуждение очередных сериалов, которым предавались якобы мирные жители, а на самом деле — полуживые покупатели валидола с глупыми враждебными лицами камикадзе.

Они когда-то оккупировали жилые дома сталинского типа и доходные дома дореволюционной эпохи, поселив в тёмных подъездах предчувствие нелюбви и поножовщины, а в самих коммунальных пустотах желание ругаться и жить всегда наоборот.

И вся эта обшарпанная многокомнатная реальность постепенно заполнялась такими же спивающимися разночинцами, как наш фотограф. Поэтому занос в квартиру очередных горячительных напитков здесь расценивался как подвоз боеприпасов.

Здесь всегда чего-то ждали: то ли вестей от Бога, в которого почти не верили, то ли нелепой решимости кого-то из соседей к убийству всех остальных, то ли внезапного наступления коммунизма, о котором будет объявлено по радио и телевидению. Словом, потакали какой-то невыразимой неосмысленности существования.

Здесь как-то не осознавалось, что такая жизнь превращается в одну большую, очень медленную попытку самоубийства.

И неудивительно, что появление говорящего попугая в одной из комнат коммунального театра военных действий, поначалу было расценено как прибытие давно обещанных подкреплений к одной из воюющих сторон.

Но, наш Жако на удивление быстро освоился в окружающей его обстановке и уже через несколько недель важно вышагивал по коридору, по пути на общую кухню, заглядывая в комнаты к соседям фотографа, предварительно перезнакомившись со всем заинтересованным и не очень заинтересованным коммунальным населением.

Благодаря жене фотографа попугай пользовался практически неограниченной свободой передвижения — в клетке он только ночевал.

Поэтому в квартире он обычно выполнял роль своеобразного парламентёра, заигрывая почти со всеми враждующими сторонами.

Его полюбили за мудрость суждений и простоту общения, хотя он мог иногда и поупражняться в пилотировании собственной пернатой тушки. Мог, например, неожиданно спикировать на кого-нибудь и клюнуть несильно в плечо или затылок. А мог незаметно нагадить кому-то из соседей в кофе или в кастрюлю с супом…

Может быть, он вспоминал свою боевую юность, и коридор коммуналки напоминал ему коридор офицерского общежития? Может быть, ему казалось, что за какой-нибудь из дверей он снова увидит военных советников, генерала и своего бывшего хозяина?.. А напряжённость обстановки в квартире напоминала о давно забытом театре военных действий?..

В этот период своей бурной жизни попугай как-то преобразился: стал меньше пить и больше философствовать.

Нет — наливали ему и здесь, довольно быстро узнав о его пристрастиях. Но для каждого из соседей он находил свой подходи нужные слова.

Только слова эти были уже совсем другими, не теми, которыми он когда-то разговаривал в офицерском общежитии. Они были с каким-то грустно-философским опенком. Это были слова пожившего уже человека. Заматеревшего, прошедшего огонь, воду и Птичий рынок.

При этом свой традиционный обход квартиры он совершал уже утром, а вечером, после окончания трудового дня, когда можно было подловить на расслабленности и утомлённости почти всех постояльцев.

А ещё, оказалось, что за время пребывания в России он постоянно работал над своим произношением, постепенно избавляясь от южно-ангольского акцента с примесью звуков из диких джунглей. Лишь оставшаяся лёгкая картавость придавала его речам шарм обрусевшего иностранца.

Останавливаясь у двери, за которой вела одинокий образ жизни немолодая и не слишком красивая сотрудница «Мосгорсправки», попугай обычно говорил голосом вполне уверенного в себе мужчины, голосом, в котором любая женщина могла бы угадать военную выправку говорившего:

— Мадам, откройте!.. Я тут мимо пррроходил, а у вас в замочной скважине свет горррит, и слышно, как кто-то «Интернасьонал» танцует. Мадам, давайте станцуем вместе и сольёмся в мировом экстазе!..

Женщина приоткрывала дверь, и попугай мгновенно проникал в комнату, направляясь прямо к ней:

— Мадам, разрешите поцеловать ручку?!.. О, мадам!..

Женщина молча вытягивала пухлую руку, и Жако слегка ударял клювом в тыльную сторону ладони, внимательно заглядывая в женские глаза. Другая рука женщины уже подносила попугаю заранее приготовленный кусочек шоколада.

Запивать шоколад тот отправлялся уже в другую комнату. И там с порога говорил совершенно другим, отчётливо национальным голосом:

— Абрррам Борррисович, положите трррубку! Ваша тётя вАмерррике всё равно ещё спит. А КГБ — таки нет… Я вас уверрряю, Абрррам Борррисович!

— Ну, ты — поц, Жакошка!

— Откликнемся на окружающее, — парировал попугай, — и быстро выпьем!

— Так, если бы у старого еврея Абрама каждый день БЫЛО, стал бы он звонить в Америку?!

— Абрррам Борррисович, в нашем с вами возрасте…, — начинал было попугай.

— Да-да, так всегда: кушать есть чего, а жизнь не складывается! — перебил его Абрам Борисович. — Но ты таки поц, Жакошка!

И тогда из потаённых глубин огромного серванта извлекался затаившийся там сосуд с прозрачной общеизвестной жидкостью, подносился к экономному источнику света — тусклой лампочке под потолком, и на глаз определялся жидкий эквивалент гонорара засегодняшнее выступление попугая.