Что увидела Кассандра

Сцена в парке на рассвете, 1892 год

Немало шуму наделало известие о дуэли между двумя женщинами… [Конфликт] был настолько серьезен, что уладить его бескровно было невозможно. PALL MALL GAZETTE, 23 августа 1892 года

Мы называем это эмансипированной дуэлью: дуэлянты, секунданты и врач – все женщины, но мы никогда не сможем эмансипироваться от мужской глупости.

Я врач. В карете лежат чистые тряпицы, чтобы останавливать кровь, и перед началом боя я настоятельно прошу снять верхнюю одежду. Если рапира проткнет мышцу, я не допущу, чтобы вместе с ней в рану попала грязная ткань. Дуэлянтки расстегивают свои английские блузки, развязывают корсажи и остаются в сорочках и юбках; литые корсеты валяются на траве, жутковатые, словно скелеты китов. Теперь все, что осталось на их чудесных ребрах, – это красные полосы в тех местах, где они были стянуты.

Они глубоко вдыхают – просто потому, что это приятно. Жмут руки. Ходят с важным видом. Говорят. Все это бравада, готовые фразы, которые мы читали в романах и видели в театре. Мужчины же так разговаривают? Как вы смеете. Вы слишком много себе позволяете. Вы кровью заплатите за свою дерзость. Причиной их дуэли стало несогласие по поводу составления букетов – кто кому подражал, – и проще простого было бы назвать такие разногласия нелепыми. Но я этого не сделаю. Цветы никогда не бывают просто цветами, а слова – просто словами. Как будто мужчины дерутся на дуэлях по более важным поводам, стреляя друг в друга из-за воображаемых цветков, которые мы прячем между ног. Женщины расходятся на три шага. Теперь, когда все и правда начинается, одна из них слегка бледнеет; она смотрит в сторону, будто ищет глазами кого-нибудь, кто их остановит. Они поднимают шпаги вверх. Кто скажет en garde?[28]

Лезвие, проходящее сквозь плоть, ничуть не похоже на иглу, уколовшую палец. Когда я впервые препарировала труп, я думала, что разреза будет достаточно, чтобы грудь разошлась и тело открылось, как шкаф. Но нужно приложить силу, чтобы проломить грудину, и волю, чтобы залезть внутрь.

Дуэль кончается быстро. Бледная женщина режет нос противнице резким, испуганным движением. Она потрясена тем, что сделала. Ее противница ухмыляется, на ее зубах кровь, она подтанцовывает поближе и ловким взмахом лезвия ранит бледной женщине руку. Одна пролила первую кровь, у другой был лучше удар. Обе выглядят довольными, когда я кричу, что все кончено. Женщины трогают свои раны и лижут соленые пальцы, одна из секунданток падает в обморок, но не из-за крови – хотя именно так напишут в газете, – нет, она теряет сознание от вида полнейшего удовольствия на лицах дуэлянток, от их пышущих жаром грудей, от силы их рук, от жажды самой раздеться и присоединиться к ним.

Чтобы не остаться в дураках, вторая секундантка притворяется, что тоже потеряла сознание из-за крови. Но она уже испытывала вожделение, видела пятна крови на тряпицах во время месячных и поток, что вылился из ее сестры, когда та умирала в родах. Им пришлось сжечь матрас, так глубоко въелось пятно. Она лежит на траве, я проверяю ей пульс, и, когда она заглядывает мне в глаза, мне кажется, что ей за себя стыдно.

«Сатисфакция получена!» – говорю я, и остальные женщины кивают. Пока я перебинтовываю руку и туго затягиваю корсет, я думаю, что, случись мне устраивать дуэль, я бы не подражала мужчинам. Как приближает к истине владение шпагой или пистолетом? Почему половина из нас обязательно должна проиграть? Посадите двоих дуэлянтов в соседние комнаты. Дайте им заскучать. И не позволяйте заниматься ничем, кроме шитья, и пить ничего, кроме чая. Посмотрите, как скоро они начнут шептаться через стену, благодарные звуку чужого голоса, готовые признать, что оба были неправы, признать что угодно, только бы их освободили.