Легкое сумасшествие по имени любовь

ГЛАВА 2

— Кофе, Сэди? — В вытянутой руке Доди болтался опасно накренившийся кофейник, будто ей было все равно, куда наливать кофе и стоит ли перед ней чашка. Этим утром тетушка украсила себя нежно-зеленым тюрбаном, через верхушку которого была пропущена копна светлых кудряшек. Больше всего она походила на пробирку, в которой началась неконтролируемая реакция.

— Непременно. — Я вынула чашку из буфета, пытаясь не обращать внимания на ее сомнительную чистоту, и поставила на стол.

Встать сегодня оказалось задачей нелегкой. Мой матрац напоминал мешок с апельсинами, а звук накатывающихся на берег волн вовсе не усыплял, а манил сходить пописать. А когда на рассвете Джордан забрался ко мне в кровать вместе с обеими собаками — и их слюнями, — я начала думать, что в Белл-Харбор мы приехали зря. Но Доди станет удерживать меня с упрямством свидетельницы Иеговы, если я не выдумаю вескую причину для отъезда.

— Как спалось? — Тетушка вернула мне чашку, наполнив ее доверху кофе и щедро посыпав его корицей. Кофейник она водрузила на стол криво.

— Замечательно, — с лицемерным видом буркнула я, мечтая вколоть себе кофе прямо в вену. Я протянула руку и поставила кофейник нормально, слегка потеснив блендер.

— Это так замечательно, дорогая. Я тут подумала, что после завтрака нам стоит прогуляться. Я покажу вам тропинку, которая ведет прямо к детской площадке у начальной школы.

Дети сидели за кухонным островком и взирали на меня припухшими со сна, но полными надежды глазенками. Я поцеловала их, и Пейдж ответила мне тем же, а вот Джордан отвернулся, упрямо склонив голову к плечу. Он становился слишком взрослым для всех этих поцелуйчиков, и мое сердце на секунду заныло.

— Ну, пожалуйста, мамочка, я хочу увидеть школу! — Пейдж одарила меня самой умильной из своих улыбок.

— А вы почистили зубы, прежде чем спуститься? — спросила я.

Джордан насупился:

— А лазве у нас не каникулы?

— Каникулы не освобождают от необходимости следить за зубками. Почистите их после завтрака — и мы отправимся на площадку.

Дети стукнули кулачком о кулачок победным жестом, радуясь, пока Доди не поставила перед ними тарелки.

— Что это? — удивилась Пейдж.

Я выглянула из-за ее плеча:

— Овсянка. Просто бери ложку и ешь.

— Это не похоже на нашу овсянку! Что это за пятнышки?

Я со вздохом посмотрела на мусор, покрывавший поверхность овсянки. Похоже, стряпня Доди с годами не улучшилась. Когда я была маленькая, мы с сестрой иногда заключали пари на всякую ерунду, а проигравшая должна была съесть тарелку тетиного странного супа. Овсянка особенно не удавалась ей и получалась бесцветной и липкой. Иногда в ней встречались инородные включения, и невозможно было понять, что именно ты ешь и как оно оказалось в тарелке. Я всегда подозревала, что Джаспер выучился на повара исключительно в целях собственной безопасности.

— Что это за пятнышки? — переспросила я, не удержавшись. — Это — льняное семя. Поможет тебе в больших делах в туалете.

— О, это для каканья? — Глаза Джордана округлились. — Какать весело! Однажды я ка…

— Джордан! — прервала я. Момент для таких историй был явно неподходящим. — Просто ешь давай.

— Да. Ешьте, ешьте, пупсики. Мне надо управиться до полудня. Гарри позвал меня на стрельбище. — Тетя Доди прикрыла рот рукой и уставилась на меня. — О, милочка, это, наверное, очень гадко с моей стороны? Идти на свидание, когда у тебя ничего подобного не было уже целую вечность!

Доди произнесла слово «вечность» таким тоном, будто оно причиняло ей настоящую боль. Но на самом деле грубым было как раз то, что моя шестидесятипятилетняя тетя жалеет меня потому, что ее личная жизнь куда бодрее моей. Хотя она всегда была такой. После смерти дяди Уолтера тетушку захлестнул неиссякаемый поток поклонников. Такое чувство, что все одинокие джентльмены округа Белл-Харбор наконец-то по достоинству оценили ее специфическое чувство юмора и жизнерадостность. Ну и ее любовь к развлечениям, разумеется.

— Ну что ты, Доди, я рада за тебя! А мы после игр на площадке пойдем на пляж. Давно хотела поучить детей плавать.

— Эй, красотка, вали сюда, — раздался с террасы голос Фонтейна, демонстрирующего свой лучший тон заправского ловеласа. — Тут Бегущий Человек во всей красе! Боже, да ты просто обязана заценить этот фасад!

Бегун? Опять? Что за дурацкие привычки — он бегает уже второй раз за последние двенадцать часов. И мне незачем на него смотреть, не больно-то он мне нужен. И все же я выглянула в кухонное окно, откуда был хорошо виден приближающийся силуэт. Я отхлебнула кофе. Прекрасное солнечное утро! Идеально подходит для завтрака на террасе.

Вот так сложился наш ленивый утренний распорядок на ближайшие две недели. Загадочную тетину овсянку дети ели на кухне, а потом мы с моим двоюродным братцем пили на террасе мой любимый кофе, настоящий напиток богов. Бегущий Человек невольно сделался соучастником нашего ритуала. Фонтейн обнаружил, что можно незаметно рассмотреть бегуна как следует, лежа в шезлонге и глядя между перил террасы. Хотя иногда мы вставали и даже махали руками в знак приветствия, как туристы со второго этажа туристического автобуса. Все зависело от того, в каком состоянии с утра была моя прическа.

— Тебе надо вывести собак погулять, — заявил Фонтейн в один прекрасный день, глядя вслед Бегущему Человеку. — Когда он побежит мимо, собаки привяжутся к нему, и тогда у тебя появится возможность заговорить с ним и представиться.

В животе ухнуло, как в тот миг, когда ты вдруг видишь, что к твоей машине пристроился дорожный патруль, и спрашиваешь себя, не превысила ли ты скорость.

— Не хочу я никому представляться! Эти две недели были лучшими в моей жизни. Мне и так хорошо, и я не собираюсь все портить дурацким знакомством.

Фонтейн в задумчивости склонил свою темноволосую голову.

— Послушай, девочка, мудрый совет, — сказал он. — Все равно тебе придется вернуться в строй. Когда ты последний раз скакала на своем пони?

Я машинально отхлебнула кофе. Внезапно он показался мне каким-то прогорклым. Как я сама.

— Когда я скакала на пони? Не твое дело! — Я не собиралась обсуждать интимные вопросы даже с Фонтейном, с которым, поверьте, могла бы не стесняться. Поднявшись с шезлонга, я рывком затолкала его подальше под стеклянный стол.

— Неужели так давно? — Фонтейн покачал головой и тоже отхлебнул кофе.

— Не так уж и давно. — Я вытерла пятно со стола краем рубашки.

— А у тебя был кто-нибудь после Ричарда? — Братец вытянул ногу, и, чтобы войти в дом, мне пришлось бы переступить через нее.

Я, конечно, ходила несколько раз на свидания после разрыва с Ричардом, но, увы, все они были неудачными, одно хуже другого, притом по нарастающей. А последнее прошло так кошмарно, что после него мне хотелось спрыгнуть в шахту лифта.

Фонтейн навострил уши, как пума в засаде:

— Ох, да. Тебе явно есть что рассказать. Ну, колись, кексик!

Я щелкнула его по лбу и зашла в дом. Фонтейн не отставал, чуть не наступая мне на пятки. Придется ему что-нибудь поведать, а то вцепится, как клещ.

— Тебя устроит, если я просто расскажу, что на последнем свидании я допустила ужасную ошибку, и он мне больше не звонил? — Я подобрала с пола ботинки Джордана и отправила их к тем, что вчера выстроила рядком у двери.

— Ну, такое бывает. — Он наградил меня кивком всезнайки, плюхаясь на диван в гостиной. — Но ты не должна себя упрекать. Все мы можем так ошибаться. И именно поэтому нельзя останавливаться. Ты же не можешь допустить, чтобы этот идиот оказался последним?

— Ты такой же напористый, как твоя мать. — Я отодвинула коленом кофейный столик. — Она полагает, что я должна встречаться с этим уродом, сыном Аниты Паркер. Помнишь, тем самым, который в детстве кидал мне червяков в волосы? Вот уж спасибо. Мне и одной неплохо.

— А вот в это я не верю. — Он облокотился на диванную подушку.

— Почему? Ты считаешь, что я не могу о себе позаботиться?

— Да можешь, можешь, конечно, но ведь люди — существа социальные, и одиночество — это ненормально, уж поверь мне. Я просто специалист по ненормальному поведению.

— А с этим я могу поспорить. — Я швырнула ортопедическую подушку на диван рядом с ним, а игрушку, которую постоянно грыз Фацо, — в собачью корзинку. — Но не хочу даже разговоров заводить на тему свиданий. Вот прямо сейчас мне неинтересно встречаться с какими-то там очередными парнями. А может, и вообще неинтересно.

— Ну и ладно. — Фонтейн надулся, поглаживая бородку.

Я чувствовала, как его внимательный взгляд преследует меня, пока я пыталась навести минимальный порядок в коллекциях хлама его матушки. Я собирала пушинки с ковра и перекладывала журналы до тех пор, пока укоризненное молчание, повисшее в комнате, стало невыносимым.

— Прекрати! — наконец не удержалась я. — Ты начинаешь меня бесить!

Его глаза озорно блестели, как тогда, когда нам было по шестнадцать и он уговорил меня покурить травки за лодочным сараем, а закончилось всё купанием голышом в озере. На следующее утро я проснулась вся в тине. Подушка была вымазана растаявшим мороженым.

— Ты только что подала мне идею, — сказал он.

Я нахмурилась:

— Ну нет уж, не нравятся мне твои идеи.

— Но эта, может, и понравится! Просто послушай. Я же дизайнер интерьеров, так?

— И что? — Я настороженно смотрела на него, держа в руках очередную собачью игрушку.

— Когда я захожу к людям домой, я обычно вижу мусор. Тонны мусора. Везде.

— И что?

— А то, что ты обожаешь убирать мусор. Прямо как робот-пылесос, как их там… а, «Румба»[6]! Только ты — человек-«Румба»… Этакая «Чумба», понимаешь? Это жутко завораживает, кстати.

— Ты хочешь сказать, что я должна стать уборщицей? — Я отправила еще одну собачью игрушку в корзину и поставила поднос на кофейный столик.

— Нет, малышка! Ты можешь стать, например, профессиональным организатором пространства.

Услышав это заявление, я так расхохоталась, что сама себе удивилась.

— Организатором? Черт подери, Фонтейн. Я думала, ты о чем-то серьезном. Да никто мне за это не заплатит.

— Нет, булочка, еще как заплатят! Тут полно богачей с кучами ценного барахла, которые нуждаются в помощи. Ведь они слишком заняты, чтобы самим его раскладывать. А у тебя настоящий дар! Нет, правда. Ты только посмотри, во что ты превратила этот гадюшник всего за две недели.

Я проследила за его указующим перстом. Да, кое-чего мне удалось добиться. По крайней мере, когда я расчистила путь из кухни в столовую и дальше, на террасу, жить здесь стало немного проще. Я даже убедила тетю перенести фигурки из «Звездных войн» в гостевую спальню, чтобы они не торчали среди бабушкиных старинных хрустальных ваз. Теперь бы еще уговорить ее вынести из гостиной рогатое чучело.

Тем временем Фонтейн продолжил:

— Я продумываю шикарный дизайн для своих клиентов, а они всё портят, разбрасывая кругом бумаги, клюшки для гольфа и пульты от Wii[7]. Они понятия не имеют, как навести порядок. Но для тебя это так же естественно, как… сарказм, например.

Что верно, то верно. Сарказм мне давался легко. Я всю жизнь была придирчивой. Я изводила свою сестру Пенни, когда мы играли в куклы. К примеру, она просто хотела, чтобы Барби-из-Малибу поцеловалась с Кеном-с-пляжа, я же заставляла бедных кукол сначала аккуратно сложить одежку и убрать крошечные туфельки под игрушечную кроватку.