Исчезнувший дом

– А я помню. Я тогда думал, что ты ненастоящая. Ну, в смысле, не настоящая девочка, а фея. А ты почему не ушла.

– Мой отец никогда бы не бросил Графа. Значит, это не он.

У лестницы залаяли Моника с Бриджит. Эльвира Прохоровна подпрыгивала с ними на руках, всматривалась в спускающихся.

– А где мой муж? И сын. Где Толик?

Родители Макса и Ники отводили глаза.

– Они на другую лестницу попросились, – гоготнул Егор.

– Зачем на другую, если я здесь? Как же так?

Эльвира Прохоровна поникла и как будто даже уменьшилась. Вдруг с надеждой обратилась к Егору:

– Егорушка, а пригласи меня, а?

– Не-не, Эльвира Прохоровна, у меня и так перебор. Вы другого кого попросите.

Родители Макса и Ники поспешили поскорее подняться. Зато к подножию спускался Алексей. На своих ногах.

– Лёшенька, пригласите меня? – Умоляюще проговорила Эльвира Прохоровна.

Он отмахнулся:

– Мне своих сперва надо найти.

Дочь с зятем уже бежали к лестнице.

– Следуйте за нами в мир грёз! – выкрикнул им Алексей.

Они миновали невидимую преграду, обняли его, и все вместе отправились к облакам. На Эльвиру Прохоровну даже не оглянулись.

Римма Генриховна провожала взглядом Ольгу, пока её не скрыли облака, затем вернулась к ребятам:

– Вы целы? Вот и славно. Не лезьте туда. Чувствую, это ловушка.

К лестнице важно шествовал Марк Феликсович:

– Ну, кто пригласит мэра?

Стоящие на лестнице и у её подножия рассмеялись. Никто не кинул приглашения. Мэр в недоумении чесал бороду. Тут с улицы донёсся вой сирен. Мэр побледнел, бухнулся на колени перед ступенями:

– Братцы, не погубите! Пригласите кто-нибудь, Христом Богом прошу!

– Феликсович, пойдёшь ко мне в лакеи? – ухмыльнулся Егор.

– Да хоть в шуты! Какая разница, перед кем прогибаться! Там хоть не посадят.

– Понятливый ты мужик, – смилостивился Егор. – Следуй за нами в мир грёз!

– Туда ему и дорога, душегубу, – фыркнула Римма Генриховна.

По ступеням спускались всё новые люди и уводили с собой ожидающих у подножия. Эльвиру Прохоровну так никто и не позвал. Она уже не просила, только тихо плакала.

– Мама! Где моя мама? – пронеслось над толпой.

Римма Генриховна встрепенулась, охнула, схватилась за сердце:

– Леночка! Живая!

И как заворожённая пошла к лестнице. Ника с Максом кинулись за ней:

– Стойте! Туда нельзя! Вы же сами…

Но Римма Генриховна не слышала. Лена, ничуть не изменившаяся, ждала её на нижней ступеньке.

Макс схватил Нику за руку:

– Подожди, не надо её останавливать.

– Почему?!

– Как она будет жить, если снова потеряет дочь? Голуби – плохая замена.

Ника подумала и кивнула.

Вокруг не осталось никого из знакомых. Люди уходили в мир грёз, но толпа не становилась меньше: к лестнице шли всё новые желающие найти лучшую жизнь.

Ника потянула Макса к высотке:

– Давай с балкона посмотрим. Графу здесь не нравится.

Они поднялись на пятый этаж. Исход продолжался до ночи. Уходили поодиночке и семьями. К закату поток иссяк. Толпа становилась всё меньше. Наконец последние, получившие приглашение, миновали преграду и начали подъём. Ступени под ними становились прозрачными и исчезали, как только идущие переносили с них ноги. Внизу осталась одна безутешная Эльвира Прохоровна.

К растворяющейся лестнице мчалась скорая. Завизжали покрышки, оставляя на асфальте чёрные полосы. Машина чудом успела встать у края котлована. Из кабины выскочил человек в белом халате, взобрался на крышу и запрыгал, пытаясь ухватиться за нижнюю прозрачную ступень. Поняв, что проиграл, он сполз на землю и накинулся с упрёками на коллегу:

– Из-за тебя не успели! Дался тебе этот дед. «Не довезё-ём», – прогнусавил он, передразнивая. – Надо было с ним сюда гнать.

Товарищ виновато разводил руками:

– Я же не знал, что оно кончится.

– Не знал он, – снова передразнил первый и присел, привалившись к колесу.

В кабине надрывалась рация:

– Ребята, меня кто-нибудь слышит? Кто-нибудь, отзовитесь! Вызов с проспекта Победы.

Крикун поднялся со вздохом и ответил:

– Что там?

– Наконец-то! Почему так долго? – обрадованно прошипела рация.

– Больного доставляли. Сами. Водитель ещё до вызова к лестнице сбежал. Только не спрашивай ничего, говори адрес.

– Победы сорок три, пятнадцать. Пациент с высоким давлением.

– Принято. Выезжаем.

Виноватый переспросил удивлённо:

– Выезжаем?

Крикун отключил рацию и обернулся к нему:

– Да, блин! А что нам ещё остаётся?

Ника вздохнула:

– Вот и всё. В целом мире осталось пять человек и три собаки.

– Не драматизируй. Есть ещё диспетчер и пациент с давлением. Ник, думаю, осталось намного больше. Не все же пришли к лестнице.

– Наверное. Пойдём домой. Граф со вчерашнего дня не ел.

– Вообще-то, мы тоже.

– Да? Я и не помню.

Ника вдавила кнопку лифта.

– Плохая идея, – покачал головой Макс. – Если мы застрянем, нас некому будет вытащить. Давай по лестнице!

Высотка с тёмными окнами казалась безжизненной. Ника поёжилась.

– А фонари горят. – Макс показал на освещённую улицу.

– Это значит, что на ГЭС остались люди?

– Не знаю. Сейчас всё автоматизировано.

Эльвира Прохоровна по-прежнему сидела у края котлована. Рядом скулили Моника и Бриджит.

– Может, подойдём? Не ночевать же ей здесь, – предложила Ника.

Макс пожал плечами:

– Ночь на улице – не самое страшное. От неё все отвернулись, даже семья. Мы её не утешим.

– Пожалуй, на её месте я бы тоже не хотела никого видеть.

– Римма Генриховна, наверное, помогла бы. Но её нет. Идём, Ник.

Ника проснулась от тишины. Светило солнце, чирикали воробьи, шелестела листва, но не было звуков города. Даже по выходным слышался шум дороги, голоса людей, где-то играла музыка. А сейчас ничего.

По полу зацокали когти Графа. Ника ещё не пошевелилась, а безошибочное собачье чутье подсказало ему, что хозяйка не спит. На соседнем матрасе заворочался Макс, открыл глаза и прищурился от яркого света.

– Ну, здравствуй утро новой жизни, – пробормотал он сонно.

– Тебе не страшно? – спросила Ника.

– Страшно. Но пути назад нет. Придётся жить.

Ника налила воды в чайник, чиркнула спичкой и поднесла к горелке. Вокруг неё разбежались голубые язычки. Газ есть, уже хорошо. И электричество. Макс включил телевизор. На экране появилась пёстрая рябь. Макс переключал каналы, но ничего не менялось.

– Похоже, телевидению конец, – усмехнулась Ника.

– Или им нечего сказать. Посмотри, интернет есть?

Ника достала телефон:

– Нет. Тоже умер.

– Придётся самим добывать информацию. Куда пойдём?

– Макс, а вдруг дом вернулся? Давай проверим!

– С чего бы?

– Ну, если всех забрали, то зачем он им? А мне бы хотелось жить в своей комнате.

– Вступила в новую жизнь и цепляешься за старое? – улыбнулся Макс. – И я бы не спешил. Не факт, что зимой будет отопление. Если выбирать дом, так уж с печью.

К дому они всё-таки пошли. Просто потому, что надо было куда-то идти. По пустынным улицам ветер гонял мусор. Ни машин, ни людей.

– Как после апокалипсиса, – пробормотала Ника чуть слышно, будто боясь голосом вызвать недовольство тишины.

Свободный Граф бежал впереди. Вдруг он застыл напротив въезда в один из дворов. Макс с Никой остановились и прислушались. Из-за домов доносилось отчётливое ширк-ширк-ширк. Они заглянули за угол и тихо рассмеялись: дворник, как ни в чём ни бывало, подметал пустынные дорожки.

Чем ближе к котловану, тем плотнее становилось скопление брошенных машин. Встречались даже с распахнутыми дверями.

– Им что, настолько невмоготу здесь было? – недоумевала Ника. – Вроде не бедствовали. Вон, какие машины оставили.

– Они не от бедности бежали, а за мечтой.

– Интересно, нашли они что искали?

– Думаю, мы этого никогда не узнаем.

У входа в супермаркет толпились кошки всех пород и расцветок. Граф дёрнулся было, но тут же вспомнил о благородном воспитании, сел, отводя взгляд от зверьков и делая вид, что в упор их не замечает.

– Чего это они тут собрались? – удивился Макс.

Автоматические двери открылись, выпуская старушку с ходунками. Перед собой она толкала тележку, полную пакетиков корма. Макс с Вероникой подбежали к ней.

– А, ребятки, – продребезжала старушка. – Помогите пакетики открыть, а то у меня руки совсем не слушаются.

Она растопырила раздутые артритом пальцы.

– Конечно, поможем. – Ника принялась открывать пакетики. – Это что, ваши кошки? Все?

– Нет. Их оставили. Не нужны они в мире грёз.

– А вы почему не ушли со всеми? – спросил Макс.

– Меня дети забыли. А сама бы я не дошла.

– Попросили бы кого-нибудь отвезти.

– Зачем? – отмахнулась старушка. – Раз дети обо мне не вспомнили, значит, не заслужила я рая.

– Думаете, там рай?

Старушка замолчала, втянула тонкие морщинистые губы и смотрела на кошек. Наконец тихо проговорила:

– Я думаю, это сама Земля людей с себя стряхнула. Отравили мы её унынием, усталостью, вечными жалобами. Вот она и отправила всех за счастьем.

– Почему же тогда мы остались? – спросила Вероника.

– Я осталась, чтобы о них заботиться. – Старушка показала на кошек. – А вы зачем – сами ответьте.

Макс собрал в тележку пустые пакетики. Сытые кошки разбежались по своим делам.

– Бабушка, вам помочь до дома добраться?

– Чего мне там делать? – хитро прищурилась старушка. – Хватит, насиделась! Мне теперь везде дом.

И пошла по улице, царапая асфальт ходунками.

Макс посмотрел на двери супермаркета:

– Ник, подожди меня здесь. Дело есть.

– Какое дело? Я с тобой.

– Ладно, идём.

В магазине было пусто, но свет горел, на полках в обычном порядке лежали товары. Макс взял на кассе два больших пакета и отправился к прилавкам со вчерашним, уже зачерствевшим хлебом.

– Без Риммы Генриховны голубей некому кормить, – пояснил он.

– Макс, а правда, для чего мы остались?

– Я – чтобы о тебе заботиться.

– А я о тебе?

– Обо мне, о Графе, о голубях.

– Как-то это неправильно. Мои родители всегда знали, чего хотят, но они исчезли. А я, разброд и шатание, здесь.

– Может, Земле и нужны такие. Которые ищут. Ник, я сам ничего не знаю. Идём к голубям, а то они заждались.

Дом не вернулся. Вместе с лестницей из котлована исчезла и паутина. Его стены утратили глянец, стали самыми обычными, с осыпающимся грунтом. Макс подцепил носком кроссовка булыжник и скинул в котлован:

– Скоро он зарастёт чапыжником, и никто никогда не узнает, что здесь был дом.

– И узнавать будет некому. – Ника посмотрела на парковку. Жёлтая машина Егора покрылась слоем пыли, утратила яркость. – Тут всё такое… Будто уже в прошлом. А где Эльвира Прохоровна?

– Не знаю. Давай голубей накормим и поищем.

Голуби ждали Римму Генриховну на прежнем месте. Им было невдомёк, что мир со вчерашнего дня перевернулся. Они так же жадно хватали хлеб из незнакомых рук и ворковали благодарность на своём языке.