Гобелен судьбы

Котёнок взглянул искоса, будто задумался, потом шагнул к мышке, подцепил зубами и переложил к ногам Николы.

— Это не похоже на отказ, — усмехнулся Никола и наклонился к малышу.

Ладонь коснулась нежной шёрстки, под пальцами разошлось тихое клокотание.

— Отпустишь со мной?

— Чего ж не отпустить? — пожала плечами девица. — У нас мышеловов хватает, сам знаешь, а то б не к нам за помощником шёл.

Хозяйка глянула на рыжего, тот уже зацепился коготками за моток.

— Брысь!

Котёнка и след простыл, а спасённый клубок вернулся на место.

— Верно, — согласился Никола и поставил крынку со сметаной на стол. — А это лакомство для вас да для зверюг.

Девушка улыбнулась.

— А чего это лоб у тебя раскраснелся? Шапка-то из крапивы, что ли, связана? Дай-ка, — она протянула руку.

— Из крапивы, из репья, — промямлил Никола, — кто ж её знает, да только кусается.

Девушка приложила шапку к щеке, поморщилась. Потом приблизила к губам и зашептала, как подружке на ушко.

— В следующий раз моё вязание бери, оно не колется, — она вернула шапку, ставшую заметно мягче.

— Вот спасибо! — просиял Никола. — Я-то думал, ты с кошками говоришь, а ты вон чё — шерсть заговариваешь!

— С кошками-то у меня беседы, как у всех — накормить да за ушком почесать. А вот с шерстью — тут уж я говорю, а она будто слушает и подчиняется, да к тому же слова, словно живые, сами с губ слетают, я и придумать-то их не успеваю.

— Ничего, научишься, — донеслось сквозь жужжание прялки. — С даром сжиться надобно, чтоб он не только с губ слетал, но и мысль твою доносил.

— Эх, мне бы со своим даром хоть разочек свидеться, — вздохнул Никола. — Я бы сжился так сжился!

— Всему своё время, — подбодрила девушка. — Отыщешь свой дар, никуда он не денется. Мой тоже недавно только показался. Седмицы две тому назад.

— Не денется, говоришь, — закручинился Никола, — как бы я сам куда-нибудь не делся. А то ведь как пустое место. Возьму так однажды да растаю, испарюсь, и разнесёт меня ветер по полям. Какой от меня тогда прок? Вот бы познать себя наконец да пользу начать приносить.

— Слыхала я, — заговорила пряха, — есть в наших краях ткачиха одна, больно уж способная. Толкуют, что она гобелены судьбы плетёт. Тот, кто себя ищет, на работу её глянет и все ответы найдёт.

— Где же ты такое слыхала, мамонька? — удивилась девушка.

— Давеча купец захаживал, много мне пряжи на следующий раз заказал — вот и поведал, что такая искусница завелась, да ниток требует.

— Где ж её найти-то? — встрепенулся Никола. — Куда идти за её гобеленом?

— Слыхал про деревню Сусеки? Там-то она и живёт, если верить купцу.

— Сусеки, значит. Что ж, спасибо вам, хозяюшки, и за кота, и за шапку, и за совет добрый.

Обратный путь Никола проделал чуть ли не бегом, торопясь прибыть в харчевню до наплыва обеденных посетителей. Котёнок устроился за пазухой, навострив острые ушки.

— Знаешь, где такие Сусеки? — пыхтел на ходу Никола, говоря ни то с собой, ни то с котом. — Вот и я не знаю, не бывал, слышь, никогда за пределами Градолесья. Сколько же туда добираться?

Котёнок дёрнул ухом.

— Ладно, это я поспрашаю. А ты знай, что теперь мышей будешь в нашем доме ловить. А то устроили в погребе беспорядок. Но помни, кормить сытно тебя и без того будут, поэтому есть мышей совсем не обязательно, главное — прогонять, ну знаешь, показать им, кто в доме хозяин. Понял? — Никола потрепал котёнка по пушистой головке. Тот в ответ заурчал. — И к матери мышей не таскай, а то визгу не оберёшься.

Котёнок мяукнул.

— Звать-то тебя как? — опомнился Никола. — Хм, серый, лопоухий. Зайцем будешь?

Под пальцами Николы продолжало растекаться мурлыканье.

— Значит, будешь, — улыбнулся он уже на пороге дома.

— Где ж ты был? — всплеснула руками мать.

— Да вот, за мышеловкой ходил, — он показал родителям нового жильца и сотрудника харчевни.

Мать схватила котёнка и прижала к груди.

— Мамань, сколько до деревни Сусеки топать?

— А тебе на что?

— Говорят, ткачиха там живёт, всё-всё про каждого показать может. Хочу у ней про дар свой узнать.

— Ишь как раскраснелся-то с дороги, — мать приложила прохладную руку к щеке Николы, и тот только сейчас ощутил жар, пылающий на лице. — Ну-ка сядь у окошка и остынь, ишь румяный какой.

Мать усадила его на скамью, пристроила котёнка на колени и пошла в кухню, а вернулась с молоком. Никола осушил кружку, глянул в окно и соскочил.

— Некогда сидеть, мамань, вон дед Захар на обед идёт. Работать пора.

— Вот и ладно, — обрадовалась мать.

Листья падать перестали. Как и предсказывал отец, снег лёг через пару дней. Да сразу такой, что утро пришлось начинать с лопатой в руках, иначе ни один посетитель до них не доберётся.

Шепнуть бы лопате чего-нибудь, думал Никола, и тропинка готова. А ещё лучше, чтоб снегу скомандовать, а он бы, подобно отцовским листьям, с земли поднимался да сам горкой складывался. Вот бы жизнь пошла: детишкам на главной поляне можно было бы целый городок построить! С горками, с избушками, с ледяными истуканами. Эх, радости бы было! Но снег лишь липнул к валенкам да утяжелял лопату.

Никола досадовал не долго. Тело просыпалось после сна от работы на воздухе, свежая прохлада покалывала в носу, наполняла грудь, глаз радовался отблескам фонарного света на снегу. Дверь из дома приоткрылась — пушистая фигурка вырвалась из темноты, стрелой пронеслась по расчищенной тропинке и камнем плюхнулась в мягкий сугроб. Котёнок вынырнул из снега в белоснежной шапке между ушей и в два прыжка вновь оказался на тропинке, весь сияя в свете фонаря налипшими снежинками. Он встрепенулся, отряхнулся и распушился, как щётка трубочиста.

— Куда ж, ты, дурень? — Никола поднял мальца, обсушил рукавицей и сунул в карман тулупа. — Лапы отморозишь.

Котёнок мяукал, но покорно сидел, высунув серые уши из укрытия. Никола закончил работу и направился в сарай прибрать лопату. Скоро солнце встанет, скоро народ набежит.

Хрупая снегом под ногами, разгорячённый работой Никола, вернулся к дому. Пахло блинами и дровами. Никола выпустил котёнка на вязаный половик, тот мяукнул и рванул к скамье в дальнем углу.

— Доброго раннего, — раздалось из того угла.

Только сейчас заметил Никола, что со скамьи поднялась вязальщица Валентина и шагнула ему навстречу. Заяц тёрся о её ноги и не отставал, будто прилип.

— Доброго, Валентина! Прости, не заметил, не ожидал так рано.

— Я специально пораньше пришла, — сказала девушка. — Матушка твоя пуховый платок на зиму заказала да носки тёплые, вот я и принесла пока у вс пусто, чтоб от работы не отвлекать.

Девушка полезла в сумку доставать заказ.

— Что ж, благодарю, — сказал Никола и гаркнул в кухню, — Ма-ам!

Валентина зажмурилась и притворила клапан сумки, будто и не собиралась ничего извлекать.

Мать вышла из кухни, расплылась в улыбке.

— Здравствуй, Валюша, садись скорее, блинами тебя накормлю, — прощебетала мать и снова скрылась в кухне, на ходу командуя, — Дед, иди помогать!

— Мамань, да я сам, не суетись, — успокаивал Никола.

— Отец пущай самовар греет, а ты иди в погреб за тыквенным вареньем, — распоряжалась она.

Никола через трапезную направился к погребу.

— Погоди, — позвала его гостья.

Она вновь запустила руку в сумку, но тут спустился отец, улыбнулся густыми усами.

— Добро пожаловать! — поприветствовал он.

Девушка отвлеклась, поздоровалась, а Никола поспешил за вареньем. Скрипнула ступенька, керосинка осветила помещение. О пребывании здесь мыши ничего не напоминало: ни мучной дорожки, ни рассыпанной крупы — всё ровно так, как Никола оставил, когда уходил в тот раз. То ли Заяц показал, кто в доме хозяин, то ли сама мышь прислушалась к его советам и смылась подобру-поздорову.

Скрип, Никола вздрогнул, обернулся.

— Это я, — шепнула Валентина.

Она протянула ему моток пряжи. Простой серый, ничем непримечательный, но едва он оказался на ладони, стало тепло и мягко, а на душе сладко, будто в сон погружаешься после тяжёлого дня.

— Не хотела я при всех-то, — смутилась девушка. — Мама эту шерсть пряла, когда ты к нам заходил. А как ушёл, говорит, нить завиваться да закручиваться стала. Она такие дела сразу чует. Говорит, нить к тебе тянется, а от тебя — в Сусеки, к той ткачихе, будто путь прокладывает. Вот и велела мне отнести этот клубок тебе. Говорит, приведёт он тебя к ней, а ты нитки-то ей отдай, пущай в твой гобелен вплетёт, видать и углядишь в нём то, что покоя не даёт. Ну, побегу, пока меня тут с тобой не застукали, — хихикнула девушка и скрылась с глаз.

Никола уставился на клубок размером с яблоко, да так и стоял, пока голос матери не привёл его в чувства:

— Ты чего там застрял?

— Иду! — отозвался, покрутился по погребу, как загнанная мышь, сунул клубок на полку, схватил банку с вареньем да поспешил вернуться.

Весь день Никола с отцом крутились по харчевне с подносами, ни на минутку не присев. Выпавший снег принёс в Градолесье зиму и новые темы для разговоров. Девицы обсуждали, какие платки да шарфы будут носить, какие новые гадания на суженного в праздник Смены года будут пробовать. Мужики сговаривались, кто чего из снега смастерит на главной поляне городка, чтоб детишкам в радость было. Одни делились друг с другом мыслями о подарках, другие — рецептами праздничных блюд, третьи предлагали услуги — кто мастерил лопаты, кто игрушки, кто посуду. Но так или иначе всех взбудоражил выпавший снег и приближающийся праздник, который неизменно отмечали ровно через две седмицы после первого белого ковра.

Как только в темноту вышел последний посетитель, отец выдохнул и сказал:

— Вот и пора кадку с ёлкой нести, — и вцепился в тыкву, закряхтел, стаскивая её с сундука.

— Куда ж ты? Давай я, — Никола отодвинул отца и утащил тыкву в кухню.

После побежал вверх по лестнице — там в родительской спальне дожидалась своего часа подросшая в кадушке ёлочка. Никола аккуратно спустился вниз, водрузил кадку на сундук. Отец уже сменил яркую осеннюю скатерть на белую ажурную. После он принялся развешивать вязаные накрахмаленные снежинки, добавил несколько орешков и шишек.

— Ну и красота! — похвалила мать. — Завтра ещё пряников напеку да карамели наделаю — совсем хорошо станет.

— Жду не дождусь, — просиял отец и пошёл прибирать оставшуюся на столах посуду.

— А ты, сынок, принеси мешок сахара мне в кухню, — попросила мать, — завтра прям с утра и начну.

Никола вновь спустился в погреб и первым делом увидел пушистый серый хвост, копошащийся в углу.

— Ты чего там, мышь поймал? — прошептал он котёнку.

Тот дёрнулся, выскочил из угла, но без мыши. Обе передние лапы обвивала серая нить, даже на ухо намоталась, а клубок выкатился вслед за проказником.

— Ну ты! — фыркнул Никола.

Когда он привёл всё в порядок, клубок руках нагрелся, будто внутри тлели угольки, а на сердце стало одновременно и радостно, и волнительно, будто ожидало его что-то новое и очень важное. Он сунул нитки под мышку, взял мешок с сахаром, отнёс матери, а сам поднялся в свою спальню и припрятал клубок под подушкой, чтобы никто его больше не нашёл.