Гобелен судьбы

Спал Никола крепко, без снов. Проснувшись, сел на кровати, протёр глаза. Дёрнулся. По правой руке щекоткой пробежали мурашки. Смотрит, вокруг запястья уверенным узлом обвязалась шерстяная нить и извилистой дорожкой уходила под подушку, где с вечера прятался от чужих глаз и кошачьих лап клубок пряжи.

Сак в дорогу Никола собрал быстро: сложил сменную рубаху, мешочек скопленных колобашек, свечу деда Захара. Подумал с минутку да фонарик разноцветный прихватил — тоже пригодится. С самого верху положил клубок — нить на запястье перерезать не стал, аккуратно распутал, намотал на клубок, заправил за соседний виток. Оделся в тёплое и спустился к родителям.

Мать тут же почуяла неладное, уронила скалку, запричитала.

— Эх, мамань, не отговоришь ты меня, — обняв старушку за мягкие плечи, сказал Никола. — Душа на части рвётся. Надо мне ту ткачиху повидать.

— Да на что ж тебе? — утирала слёзы мать. — Дед, на что ему, а?

Отец пожал сухими плечами, вложил сыну в руки мешочек со сбережениями, флягу в меховом чехле и дал наставление:

— Коли чуешь, что надо, значит, так тому и быть. Ступай с миром, только нас с матерью не забывай.

Мать, поняв, что на её сторону встать больше некому, забегала по кухне, собирая сыну в дорогу съестного.

— Вот тебе, Николенька, пирожки картофельные, вот мясные. Тут блиночки, тут маслице. Да солонинку не забудь!

Она завернула всё в тряпицы и, передала Николе. Он сложил всё в сак и направился к выходу.

— Ах, чуть не забыла! — Мать всплеснула руками. — Вот тебе новые носки Валиной работы.

Никола утеплился, как в зиму положено: валенки, тулуп, рукавицы да шапка-меховушка. У ног вился Заяц.

— Ну, дружок, не забывай мышей гонять, — Никола погладил котёнка, ткнул пальцем в мокрый нос. Тот мурлыкнул и отправился по своим делам.

— А вы, родители, не скучайте, не тоскуйте. Я только с ткачихой свижусь да на гобелен её взгляну, а там уж будь что будет: найду ответ на свои вопросы — ладно, не найду — значит, так тому и быть, всё одно — домой ворочусь. Ждите меня к Смене года.

— Это ж через тринадцать деньков, — всхлипнула мать в платок.

— Дак ведь и путь не близкий, — отозвался отец. — Ступай, сынок, не тревожься за нас. Пусть тебе дорога скатёркой стелется, да пусть добро тебя в дороге стороной не обходит. И ты не забывай про добро-то.

Обнялись на прощание, и вышел Никола из дому с рассветом.

Шёл бодро, улыбался зимнему солнцу, проходящим мимо людям, пробегающим собакам. Птицы чирикали над головой — пели прощальную песню. Пение их было не печальным, а напротив — радовало сердце, подбадривало.

— Счастливо оставаться, пташки! — кричал Никола, задрав голову к ветвям деревьев, откуда раздавалась трель. — Я вернусь! Вернусь и буду знать, что я умею!

Одна особо смелая пташка закружила вокруг головы, задержалась на уровне глаз, весело прощебетала что-то на своём птичьем и взмыла к ветвям. Никола помахал рукой и вышел из Градолесья на лесную дорогу.

Топал через лес до высокого солнца, а как стало оно скатываться, остановился у пенька, присел пообедать материнской стряпнёй. Проглотил пяток блинов, два пирожка с картошкой и снова в путь.

Как сумерки спустились, стал думать, куда ж его понесло, где заночевать, сколько еще идти до ночлега и будет ли вообще подходящее место или под деревцем прикорнуть придётся. Да и где ж его, деревце-то, сыскать — вон поле сплошное, до горизонта один снег. Опечалился. Остановился съесть мясной пирожок, а пока в саке копался, наткнулся на клубок. В ладонях его сжал. Тепло даже без рукавиц стало, что хоть и вовсе из рук не выпускай. Да и сердце оттаяло, печаль отступила. Перекусил Никола и припустил вперёд. Идёт, слышит, лошадь гогочет. Ускорился.

Вскоре сравнялся с лошадкой, что плясала рядом с телегой. Всё бы ничего да телега с дороги съехала, в снегу увязла, а вокруг мужик копошится.

— Доброго звёздного! — поприветствовал Никола.

— И тебе, — вынырнул мужик из сугроба. — Да только сам видишь, хорошего мало.

— Чего приключилось-то?

— Да ехали себе спокойно, а тут собака. Лошадёнка моя испугалась да и свернула с дороги. Собаку-то я лопатой отпугнул, она погавкала да убежала, а мы в снегу увязли, ни туда, ни сюда. Вот помаленьку откапываю.

Никола погладил лошадку по гриве, та фыркнула.

— Ничего, глядишь, вдвоём побыстрее управимся, — Никола натянул рукавицы и принялся вручную откапывать телегу.

И правда, вместе вскоре откопали, вытянули на дорогу. Перекусили. Никола Сергея пирожками угостил, а тот его — сыром.

— Сыра такого нигде в округе не сыщешь, — нахваливал новый знакомец. — Сестрица моя — мастерица. Еду этот сыр на ярмарке в Градолесье продавать.

— А я оттуда иду, — отозвался Никола. — Доберёшься, загляни в харчевню «Терем», там родители мои живут, они тебе и кров, и пищу дадут. Только скажи, что Никола-Бок им весточку шлёт — рады будут.

— Спасибо тебе, Никола-Бок, загляну, — обрадовался Сергей. — А сам куда путь держишь?

— В Сусеки я иду, — вздохнул Никола, — к ткачихе за гобеленом. Больно уж мне её расхвалили.

— До Сусек далёко будет. Ни сегодня, ни завтра тебе не дойти. Зато часа через три доберёшься до моей родной Еловой, там сестрица моя Дарья с мужем Волькой живёт. К ним-то на ночлег и попросись, скажи, что от Серого. Они тебе рады будут.

— Что ж, спасибо, друг!

— И тебе спасибо. Без тебя бы полночи я тут копошился, а так вон как мне свезло. Ну бывай! Сестрице привет!

— И моим родным!

Попрощались и разошлись в разные стороны.

Вскоре стали попадаться Николе ёлочки да всё больше, да всё выше. А дальше огоньки замелькали, знать, домики там промеж ёлок-то. Так и есть, дошёл до Еловой. И собаки его уж заслышали, лай подняли. Из окна высунулся мужичок, глянул на пришельца.

— Доброго звёздного! — крикнул ему Никола. — Мне бы дом Вольки найти.

— Шагай до первого поворота, налево уйдёшь, а там третий дом у тебя по правую руку как раз его и будет.

Деревня пахла морозом и дымом. Снег хрустел под ногами и поблёскивал в мягком свете, льющемся из окон. Кое-какие избушки уже уснули, погрузились в темноту, иные подмигивали Николе двигающимися внутри тенями. Такой была и Волькина.

Никола остановился у ровного деревянного забора, поздоровался, повысив голос. Из нутра собачьей будки вытекло ленивое бурчанье. Калитка была не заперта, и Никола вошёл во двор, укрытый снежным одеялом. Три идеально вычищенные дорожки вели к дому, к бане и к сараю. У дома сторожем стоял снеговик с ведром на голове, намотанным шарфом и лопатой в руках-ветках. Никола прошёл мимо, вздрогнул: подмигнул ему глаз-пуговица или показалось? Кошкин-йод! Ноги будто обмякли, но то ведь от усталости — целый день же в пути.

Поднялся Никола на крыльцо, отряхнул снег с валенок, постучал.

Дверь открыл высокий жилистый паренёк с всклокоченными отросшими ниже ушей волосами и торчащей во все стороны широкой бородой. Прищурил слегка жёлто-зелёные глаза.

— Извиняюсь за беспокойство, — улыбнулся гость, — меня Николой зовут, брата вашего Сергея в пути встретил, он сказал, что вы в ночлеге не откажете.

Густые брови хозяина расслабились, в усах заиграла острозубая улыбка.

— А как же! Проходи! — воскликнул он, спотыкаясь о звук «р». — Жена, неси на стол, у нас гости.

Так Никола оказался за столом у Вольки и Дарьи. Круглолицая хозяйка в момент разогрела похлёбку, вскипятила самовар, нарезала сыр. Никола достал остатки своей провизии. Волька не отказался попробовать стряпню, хоть уже и поужинал. Нахваливал пирожки, а Никола наслаждался Дарьиным сыром — нежный, чуть солоноватый, он таял во рту, оставляя молочный привкус на языке.

— Дарья моя мастерица, — нахваливал Волька. — Такого сыра по всему краю не сыщешь! А как она его помешивает да чего-то шепчет-приговаривает — засмотришься.

Никола представил легко да мать вспомнил.

— Как ты с нашим Сергеем-то свиделся? — спросил Волька.

Никола рассказал, как помог вытащить телегу из снега.

— Вот бы мне с ним тогда оказаться, вмиг бы снежок его телегу сам и вынес из сугроба, — всплеснул руками хозяин.

— Ты что ль снег умеешь заговаривать? — удивился Никола, вспоминая идеально ровные дорожки во дворе.

— Угадал! — кивнул Волька. — Всё надеялся Серёгу обучить! А у него один ветер в голове.

— Если б то от человека зависело, — вздохнул Никола.

— А ты, чего? Тоже что ль о себе ничего не ведаешь? Не разглядел ещё?

— Не разглядел, как ни старался. Оттого-то меня сюда и занесло.

Так рассказал Никола, куда и зачем путь держит.

— Думаешь, кто-то сможет ответить тебе про тебя лучше, чем ты сам?

— А ты всех по себе не равняй, — вмешалась Дарья. — У каждого свой путь. Тебе твой дар сам открылся, ты его звать не звал, а он тут как тут. А кому-то совет нужен.

— Как ни крути, а в путь я уже вышел, назад дороги нет.

— Это тоже верно, — согласился Волька. — Раз уж пошёл — иди до конца. Я, кстати, до рассвета ещё в Амбарное выезжаю, сыр Дашкин на ярмарку повезу. Нам с тобой по пути, коли встанешь пораньше, вместе поедем.

— Чего ж не встать, — обрадовался Никола, — вместе-то веселее.

— Тогда отдыхай, путник, и мы пойдём.

— А что же вы на ночь дом не запираете? — поинтересовался Никола.

— Нужды нет, — пожал плечами Волька, — видал, какой у нас стражник во дворе стоит? Некого нам зимними ночами бояться.

— Я-то прошёл, — возразил Никола.

— Значит, хороший ты человек, — хмыкнул Волька, — дурного он бы не пустил. Добрых снов.

— Добрых снов.

Улёгся Никола на печку, сак под голову подложил и лишь сейчас понял, как сильно устал.

Только моргнул, а тут уж Дарья горшками загремела к завтраку. Накормила пшённой кашей, свежим хлебом с маслом и сыром, проводила в дорогу.

Рассвет Никола с Волькой встретили в дороге. Травили байки, смеялись, болтали о родных местах. Погода была безветренной, а, может, просто лес густыми соснами охранял путников от холодных порывов. Оно и хорошо, да только и солнце проникало сквозь этот заслон лишь изредка. Так, за разговорами, и не заметили друзья, как сумерки окутали лес синеватым тулупом. Да только сразу зябко стало да уныло, как свету поубавилось. А тут ещё и лошадка зафыркала, заозиралась.

— Устала, видать. Пру, — притормозил Волька. — Давай-ка ноги разомнём, пока Снежинка передохнёт.

— Разумно ли в потёмках останавливаться? — спросил Никола, сам всё же спускаясь с телеги. — Ну-ну, милая.

Он погладил лошадку по белой шее. Почуял её напряжение.

— Это не усталость, она напугана! Поедем-ка отсюда.

Никола рванул к телеге, опёрся руками, чтобы запрыгнуть, да не успел.

— У-ух! — заорал Волька под ржание лошади.

Никола так и повис на телеге.

— А ну пошёл! — Волька схватил ружьё, нацелил вперёд.

Лошадь плясала, неумолимо ржала. За вздыбленной гривой её сверкнули две жёлтые точки, обрисовался оскал. Никола рухнул в снег, соскочил, схватился за сак.

— Не стреляй! — крикнул он Вольке, шаря руками в вещах.