Самодовольный наглец

Глава 6

Антониа

Избавившись от Хаунда и попрощавшись с симпатичным полицейским, я заперлась в доме своего детства и заказала пиццу — с пепперони и сосисками — лекарство от всех болезней. Проглотив большую часть пиццы и посмотрев серию «Мыслить, как преступник», почувствовала себя гораздо лучше. Можно даже сказать, расслабилась. Редкость, с тех пор как отец приказал ночевать в клубе. Однако возвращение домой, чтобы отдохнуть от «Восставших из Ада», стало как раз тем, что нужно для заряда энергией.

Я знала, что это было лишь мимолетно. Хаунд появился здесь вчера не по своей воле. Он не из тех, кто бегает за девушками. Ни, когда хочет залезть к ним в штаны, и уж точно не после того, как с ними порвет. Вот почему, услышав рев его байка, я поняла, что парня послал мой отец. Я также была в курсе, что папа, вероятно, приказал Хаунду притащить меня обратно в клуб, и на минуту я ожидала, что тот именно так и поступит — потащит меня, брыкающуюся и кричащую, через лужайку, и привяжет к заднему сиденью своего мотоцикла.

Вот тут-то и пригодился Марко. Я рассчитывала сказать Хаунду, что у меня свидание, и он отстанет. Раз он не бегает за девушками, то и не борется за них. Ну, по крайней мере, я так думала. Поэтому не ожидала, что он ударит Марко в челюсть, однако прежде чем успела все проанализировать, Марко скрутил его в ответ и почти раскрыл, что работает полицейским.

Так вот, одно дело, когда дочь Танка Де Луки просто встречается с мужчиной, и совсем другое — когда этот мужчина является офицером полиции. В попытке удержать Марко от того, чтобы он не проболтался, я ткнула его локтем в ребра и пошла разбираться с Хаундом. Как и предполагалось, тот потребовал, чтобы я поехала с ним. Этот пещерный человек был сексуален, когда доставлял мне оргазм, но терял свою привлекательность, как только застегивал штаны и переходил к следующей цыпочке. Хаунд был никем, чтоб мной командовать. Он не мог вести себя так, будто я его собственность — даже если это было по приказу моего отца. И уж точно не имел права диктовать, с кем мне встречаться. В итоге Хаунду пришлось отступить. Мы обменялись парой слов, и я предложила ему места в первом ряду на моем фальшивом свидании с Марко, от чего Хаунд благополучно отказался.

За что ему большое, черт возьми, спасибо.

Понятия не имею, как бы я выкрутилась. Одно дело заставлять полицейского, которого едва знаешь, притвориться твоим парнем, и чертовски неловко вслед за этим просить его раздеться.

В конце концов, Хаунд сдался. Оседлал свой байк и уехал восвояси. Все, чего я хотела — это двадцать четыре часа покоя. Никаких бывших любовников, вмешивающихся в мою жизнь, и никакого чрезмерно заботливого отца, пытающегося контролировать меня.

У меня едва осталось двенадцать часов, но это уже хоть что-то.

Вздыхая, я захожу на кухню, и вдруг натыкаюсь на отца. В следующий раз, когда решу побыть наедине с собой, то, возможно, сначала сменю замки.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, переводя взгляд на два стаканчика кофе из «Данкин Донатс», которые папа держит в руках.

— Я дал тебе время, Тоня, — отвечает он, подталкивая ко мне один из стаканчиков.

Встречаюсь с ним взглядом и замечаю, что в его глазах отражается незнакомое чувство отчаяния. Чем больше я смотрю, тем старше папа выглядит, и я начинаю считать морщины на его лице, задаваясь вопросом, сколько из них появились по моей вине, и сравнимы ли они с теми, которые являются результатом проделок его любимого клуба.

Выбрасывая подобные мысли из головы, беру кофе и вздыхаю.

— Пап, давай потом, а? Мне пора на работу.

— Антониа, разговор больше не может ждать, — настаивает он.

По его тону можно сказать, что он теряет терпение. Я просто хотела бы, чтобы мне было не все равно.

— Теперь я понимаю, что, возможно, был не самым лучшим отцом для тебя, но я старался изо всех сил. Если ты хочешь уйти из клуба, мы можем поговорить об этом… в будущем. Сейчас не время вести себя как капризный ребенок.

— Капризный ребенок?

— Что, ты не думала, что твой старик знает такие слова?

Честно? Нет.

Но я не говорю ему об этом, не тогда, когда вена у него на лбу выглядит так, словно вот-вот взорвется. Папа ставит свой стаканчик на стойку и подходит ко мне.

— Тоня, я полностью за то, чтобы ты расправила крылья, но, может, ты сделаешь это, когда клуб не будет на пороге очередной войны, и когда под нас не будет копать полиция Нью-Йорка, мечтающая посадить нас за решетку? — рычит он, грубо проводя пальцами по своим седым волосам.

Клуб всегда находится на грани войны. Если не с конкурентами, жаждущими вторгнуться на территорию отца, то с обычными уличными бандитами, стремящимися сделать себе имя. Что касается полицейских, то, разумеется, они что-то вынюхивают. И всегда хотят арестовать кого-нибудь за то или иное преступление. Если в мире когда-нибудь кончится туалетная бумага, полицейские смогут подтереть свои задницы всеми протоколами на «Восставших из Ада». Это должно их успокоить.

Отставляю в сторону стаканчик с кофе и хватаю ключи со стола.

— При всем моем уважении, папа, мы с тобой оба знаем, что такое время никогда не наступит, и просить меня подождать начать свою жизнь, несправедливо. — делаю паузу, отводя от него взор, потому что не в состоянии выносить выражение сожаления в его глазах.

Не хочу, чтобы он чувствовал себя так, будто плохо справился с моим воспитанием. Я не знаю, как достучаться до него. Если вежливо попрошу, папа меня отговорит. Время идет, а я остаюсь неотъемлемой частью мира отца.

— Впервые в своей жизни я делаю свой собственный выбор. Учусь чему-то новому и пытаюсь понять, что делает меня счастливой. Эта стажировка может ничего не значить, но я горжусь собой за то, что получила ее, и не хочу все испортить, поэтому еду на работу прямо сейчас. И в течение восьми часов буду Антонией Де Лука. Не дочерью Танка, не принцессой «Восставших из Ада», а самой собой.

Кем бы я ни была.

Папа играет желваками и сжимает руки в кулаки.

— Это небезопасно, — ругается он. — Ты должна находиться в клубе, где я смогу защитить тебя. Не спать здесь и не работать в каком-то офисе, к которому у меня нет доступа. — он делает паузу, и кривит губы от отвращения, когда произносит следующее предложение. — Хаунд сказал, вчера вечером ты была на свидании.

Есть одна вещь, которую мы с отцом не обсуждаем — это моя личная жизнь. Для преступника, который мало чего боится, мысль о том, что его маленькая девочка проводит время с мужчиной, пугает до чертиков. Однако я не жалуюсь.

Мне было одиннадцать, когда у меня впервые начались месячные, и мой отец совершенно потерял голову, пытаясь объяснить мне, что это такое. Было чертовски неловко, и последовавший за этим поход в аптеку оставил у меня шрамы на всю жизнь. Когда пришло время встречаться с парнем, папа заставил Сэнди, свою тогдашнюю подружку, отвести меня в аптеку за презервативами. Затем попросил Бутча, капитана клуба, показать мне, как надеть один из них на банан. Да, шрамы, возможно, слегка мягко сказано. На данном этапе игры я не собираюсь обращаться к психотерапевту. Последнее, что мне нужно — разговор о том, с кем я сплю… или притворяюсь, что сплю.

— И?

— И… — выдыхает папа. Его брови взлетают вверх, и он крепче сжимает стаканчик, чуть не раздавив его. — Где ты с ним познакомилась?

Я в отчаянии вскидываю руки.

— Какая разница?

— Ответь на чертов вопрос! — рычит отец, делая еще один шаг вперед. Сжимает стаканчик и даже не вздрагивает, когда горячая жидкость проливается ему на руку. Такой поступок поражает меня, и я понимаю, что это не просто очередная игра в главного, а отец действительно сходит с ума из-за благополучия своей дочери.

Я подумываю о том, чтобы облегчить его беспокойство, рассказав ему правду о Марко и о том, как я его использовала, но тогда придется упомянуть, что Марко полицейский. А это приведет к тому, что вена на лбу у папы вообще лопнет.

Сглотнув, делаю глубокий вдох.

— Понимаю, ты переживаешь за меня, но я не собираюсь терять работу, которую, возможно, люблю, чтобы сидеть здесь и спорить с тобой. Я обязательно зайду в клуб после работы, и тогда мы поговорим.

— Упускаешь главное, Тоня, — возражает папа. — На работе ты будешь вне поля моего зрения, а это опасно.

— Не больше, чем слоняться без дела в клубе, ожидая нападения, — парирую я. — Держу пари, Кэш тоже думал, что его жена в безопасности и что он сможет защитить ее, но история закончилась совсем не так.

Это удар ниже пояса, и, наблюдая, как плечи отца опускаются от поражения, я тут же жалею о своих словах.

— Я опоздаю, — бормочу я, хватая сумку со спинки одного из кухонных стульев. Не удостоив папу взглядом, поворачиваюсь и направляюсь к двери.

— Антониа, не уходи.

Это не требование, а скорее мольба, отчего я оглядываюсь на него.

— Мы поговорим за ужином. Договорились? — с надеждой спрашиваю я. Его глаза впиваются в мои, но папа не отвечает. Он просто кивает и скрещивает руки на груди.

— Упрямая, — произносит папа, и я улыбаюсь.

Каким бы грубым он ни был, отец питает ко мне слабость.

— Интересно, в кого? — отвечаю я.

Вздыхая, он проводит рукой по лицу и слегка качает головой, прежде чем что-то пробормотать себе под нос.

— Иди сюда, — тихо командует он.

Я не спорю, потому что знаю, что будет дальше. И когда поворачиваюсь, сокращая расстояние между нами, то обнимаю отца, а он заключает меня в огромные медвежьи объятия.

— Позвони мне, как только доедешь до этого офиса, Антониа. Я не шучу.

* * *

Разумеется, как только я вошла в офис, то не стала звонить отцу. Я отдала Пенелопе свое водительское удостоверение, и мы принялись заполнять документы о найме. Час спустя я официально стала сотрудником колонки советов «Спроси Иду» с доступом к серверу с тысячами электронных писем от людей, искавших мудрости.

Сорайя закрылась в своем кабинете на телефонную конференцию с Идой, но оставила конкретные инструкции по просмотру прошлых опубликованных работ. Идея состояла в том, чтобы я почувствовала, как правильно отвечать на вопросы. Очевидно, желать изменяющему мудаку заработать гангрену на члене, не является приемлемым ответом для колонки.

Незадолго до обеда дверь в кабинет Сорайи открывается. Я отрываю взгляд от электронного письма мошенника-подонка и выпрямляюсь на стуле. Сорайя выходит из кабинета, и я сразу же замечаю, что она выглядит взбешенной.

— Боже, эта гребаная женщина бесит! — шипит она, перекидывая свои длинные локоны через плечо. — Пенелопа! — зовет она. — Если Ида снова позвонит, скажи ей, что меня нет.

— И куда же вы ушли? — уточняет Пенелопа.

— Плевать. Скажи ей, что я умерла, если хочешь, только не соединяй меня по телефону с этой женщиной! — отвечает Сорайя.

Вау.

Довольно разительный контраст. Вчера она была такой приветливой и понимающей, а сегодня ведет себя так, будто Ида пописала ей в тарелку с хлопьями.

Должно быть, Сорайя чувствует, что я смотрю на нее, потому что быстро разворачивается ко мне. Выражение раздражения исчезает с ее лица, и она вздыхает.