Самодовольный наглец

Глава 4

Антониа

Тихо ступаю по клубу и кладу шлем на деревянную стойку бара. Взгляд падает на мужчину, стоящего за ней, и из горла вырывается стон. Как можно сделать ужасный день еще хуже? Встретить парня, которого, по моему мнению, я когда-то любила.

Серхио, более известный в наших краях как Хаунд (прим. перев.: бабник), отворачивается от полностью заставленных алкоголем полок и встречается со мной взглядом. Приподняв проколотую бровь, он буквально впитывает меня в себя. Было время, когда его взор возбуждал и заставлял чувствовать себя желанной. Потом я поняла, что не особенная, что он одинаково смотрел на всех с сиськами и вагиной — отсюда и его прозвище.

— Так, так, так. Неужели сама принцесса пожаловала, — игриво поддразнивает Хаунд.

Уголки моих губ приподнимаются. Жаль, что он такой придурок, потому что в постели он просто рок-звезда, и на него приятно смотреть. Он намного более суровый, чем красавчик-коп, и его взгляд далеко не такой пьянящий. Господи.

Я только что призналась себе, что нахожу взгляд полицейского пьянящим?

Что, черт возьми, со мной не так?

Качая головой, отвлекаюсь от бывшего соседа по кровати и захожу за барную стойку.

— Отвали, Хаунд, я не в настроении, — ухмыляюсь, хватая бутылку текилы с полки.

— Эй, я еще не записал ее в журнал, — предупреждает он, пытаясь вырвать текилу у меня из рук.

Игнорируя его, я откручиваю крышку. Не теряю времени даром и, потянувшись за рюмкой, подношу бутылку к губам, делая большой глоток. Жжение распространяется по горлу и согревает грудь. Еще пара рюмок и, может, мне удастся забыть о сегодняшнем дне.

— Вау, — говорит Хаунд. — Возможно, стоит быть аккуратнее с этим, принцесса. Текила — жесткая хрень. Но ты ведь любишь пожестче?

Вот идиот.

Убрав бутылку ото рта, вытираю губы тыльной стороной ладони и закатываю глаза.

— Знаешь, что я ненавижу больше всего на свете? Когда кто-то называет меня принцессой.

— Все здесь зовут тебя принцессой с тех пор, как ты появилась в утробе матери, — отвечает Хаунд. — Теперь это внезапно стало проблемой?

Нет, это является проблемой на протяжении многих лет, но никто не хочет этого признавать. Все говорят, что я избалована, и называют меня сучкой. Для всех, у кого есть нашивка мотоклуба, я неблагодарная заноза в заднице, которую они вынуждены защищать. Принцесса Танка ДеЛука.

Неприкасаемая.

Неебабельная.

В которую нельзя влюбляться.

К Хаунду относилось только первое и третье. У него не было загвоздок с тем, чтобы трахать меня, о чем мой отец так и не узнал. Боже упаси, чтобы нашивка Хаунда оказалась под угрозой из-за меня, маленькой сучки.

Сделав еще один глоток из бутылки, ставлю ее на стол и встречаюсь взглядом с парнем.

— Где Маус? — спрашиваю я, теряя терпение.

— Зачем он тебе? — интересуется Хаунд, убирая бутылку из зоны моей досягаемости. Я не спорю с ним. Вместо этого наблюдаю, как он выписывает чек в планшете и возвращает текилу на полку, откуда я ее стащила.

Маус — технарь, единственный из «Восставших из Ада», у кого есть талант к чему-то полезному. Он может сделать документы на новую личность и миллион долларов на оффшорном счете, и все это одним взмахом руки. Это также означает, что он может на скорую руку раздобыть копию моего водительского удостоверения, и я завтра начну работу стажера без каких-либо проблем.

Однако я не обязана Хаунду ничего объяснять.

— Можешь просто сказать, где он?

Он секунду обдумывает мой вопрос, кладет планшет на стойку и скрещивает руки на груди.

— Ты в курсе, что твой отец ищет тебя? — произносит Хаунд. — У него чуть крышу не снесло, когда я сказал, что ты сегодня устраиваешься на работу. — он делает паузу и упирается обеими руками в край стойки. Наклонившись вперед, Хаунд опускает взгляд на мой рот, и на долю секунды меня охватывает знакомое притяжение.

Может, он все-таки не придурок?

Может, это я?

Дура.

Дура, которая все еще реагирует на него, потому что одинока и несчастна.

— Почему ты не сказала отцу, что получила стажировку?

Самое плохое в том, что я вышвырнула Хаунда из своей постели и порвала связи с его членом — то есть потеряла в клубе свое единственное доверенное лицо. Быть дочерью Танка — неблагодарный труд, и иногда после занятия сексом, я говорила с Хаундом о происходящем в моей жизни. О том, чего я хотела достичь, и том, что надеялась увидеть. Не думаю, что он обращал внимание на мои откровения, но лежал тихо и не перебивал.

— Чтобы он отговорил меня? — отвечаю я со вздохом.

Хаунд качает головой. Выражение его лица становится жестким, когда он сердито прищуривается, глядя на меня.

— Ты когда-нибудь думала, что есть причина, по которой он так о тебе беспокоится? По которой тебе небезопасно разгуливать без охраны? Ради всего святого, как ты думаешь, почему он перевез тебя в клуб? — вскипает Хаунд.

Гнев переполняет меня и прежде, чем я успеваю передумать, хватаюсь за край столешницы и копирую стойку парня.

— Я не знаю, почему он перевез меня в клуб, он ни хрена мне не рассказывает. Лишь командует, будто я какая-то маленькая марионетка… будто я собственность. И вы все относитесь ко мне одинаково. Словно «Восставшие из Ада» владеют мной!

Хаунд придвигается ко мне еще ближе, и в его глазах мелькает нечто такое, что я не могу точно определить, но моя позиция не меняется. Когда ваш отец — король, вас мало что пугает.

— Срочные новости, принцесса, ты действительно принадлежишь нам, и тот факт, что ты постоянно ведешь себя безрассудно — является еще одной проблемой, которая не нужна клубу. Особенно сейчас, когда все так…

— Хаунд! — рявкает отец позади меня. — Достаточно.

Парень стискивает зубы от раздражения, когда его взгляд скользит за мое плечо. Не говоря больше ни слова, он отступает от стойки и поднимает руки вверх, словно сдается.

— Она вся твоя, Президент. Удачи.

— Что, черт возьми, это значит? — набрасываюсь я.

— Антониа, — отрезает отец. Его бруклинский акцент звучит сильнее, чем обычно. — В кабинет. Сейчас же, — грубо приказывает он.

Прекрасно.

Если я пойду туда, то знаю, что произойдет. Он скажет уволиться с работы или найдет какой-нибудь способ контролировать меня. Танк Де Лука всегда так делает. Он не хочет причинить вреда, просто не знает другого способа.

Когда хаос и беспредел являются проклятием существования, ничего нельзя с собой поделать. Вы пытаетесь контролировать то немногое, что можете. Например, дочь. Но я устала от того, что меня контролируют. Дело не в том, чтобы бросить вызов моему отцу, а в том, чтобы стать самой собой. Может, работа в «Спроси Иду» и не мое место. Давайте будем честными, если я продержусь неделю — будет чудо. Но это шаг в правильном направлении. Подальше от клуба.

Не желая встречаться взглядом с отцом, я отодвигаюсь от стойки и поворачиваюсь к нему спиной.

— Нет, — возражаю я.

Хаунд бормочет проклятие.

Прерывисто выдыхая, я заправляю волосы за уши и делаю шаг к двери.

— Антониа, куда, черт возьми, ты собралась? — снова рявкает отец. — Я сказал…

Я останавливаюсь на полпути и, наконец, разворачиваюсь к нему лицом. Его темно-карий взор мгновенно смягчается, и на минуту я становлюсь не женщиной, которая просит своего отца отпустить ее. На одну-единственную минуту я — его маленькая девочка. Маленькая девочка, чьи волосы он заплетал в косу, когда все дети в школе смеялись над ее дикими кудрями.

— Тоня, — бормочет папа со вздохом, проводя рукой по лицу.

Не знаю, сколько раз мы будем вести один и тот же разговор. Мечтаю, чтобы кто-нибудь просто подсказал, как мне ему объяснить, чтобы он понял. Я люблю отца, но ненавижу то, что он олицетворяет, и я устала чувствовать, что застряла на месте.

Сглотнув, заставляю себя посмотреть ему в глаза.

— Это — твоя жизнь, твой выбор, и никто не может отнять его у тебя. Все, чего я прошу — дать мне шанс выбрать ту жизнь, которую люблю я. — Папа не отвечает, но в этом нет ничего нового. — Я домой, — делаю паузу, чтобы проглотить комок, застрявший в горле. — Домой, папа, где находятся все наши семейные фотографии и стоит бабушкин фарфор в шкафу.

Домой, где нет места коррупции и хаосу.

— Пожалуйста, не ходи за мной.

* * *

Наверное, не следовало выбегать из клуба, не пообщавшись с Маусом по поводу водительского удостоверения, но нет, я повела себя как маленькая девчонка и проявила эмоции. Это до меня доходит, как только я въезжаю на своем «Харлее» на подъездную дорожку и опускаю подножку.

Без удостоверения Пенелопа не сможет принять меня на работу… Похоже, вместо того чтобы сортировать завтра скрепки и стикеры, придется подавать заявление на пособие по безработице.

Чувствуя себя обескураженной, снимаю шлем и перекидываю ногу через борт байка. Роюсь в заднем кармане в поисках ключа от дома, и желудок урчит, когда я направляюсь к двери. Еще одна вещь, которую следовало сделать — остановиться, чтобы поесть. Ни я, ни папа не были дома больше месяца. Если в холодильнике что-то и есть, то, скорее всего, оно протухло.

— Кудряшка Сью.

Да ну нахрен.

Жду, когда парни со скрытыми камерами выскочат из кустов, и пригласят меня на одно из тех шоу, где предлагают денежный приз за то, что напугали до смерти.

Медленно оборачиваюсь и, конечно же, встречаюсь взглядом с Марко. Чувствую, как в мое существо закрадывается истерика, и недоверчиво качаю головой.

— Прежде чем ты продолжишь и скажешь, что я преследую тебя, клянусь, я здесь не поэтому поводу, — защищается он, и мои глаза расширяются еще больше.

Такими темпами они просто вывалятся из головы.

— Тот факт, что ты стоишь на моей лужайке перед домом, доказывает обратное. Что ты здесь делаешь, и откуда, черт возьми, ты знаешь, где я живу?

— Ну…

— Нет, — перебиваю я, поднимая руки к голове. Запускаю пальцы в кудри и делаю шаг к нему. — Не отвечай. Разумеется, ты знаешь, где я живу, и, скорее всего, знаешь мою группу крови и какого цвета нижнее белье я ношу.

Марко приподнимает бровь.

— Группу крови не знаю, но если хочешь сказать цвет своего нижнего белья, то мне вероятно, придется сначала угостить тебя ужином.

Необходимо постараться, чтобы лишить меня дара речи — ну, по крайней мере, я так думала. Очевидно, все, что нужно — чтобы коп подкрался ко мне и пригласил на ужин.

Он ведь пригласил, верно?

Я снова качаю головой, выталкивая нелепую мысль из головы.

— Послушай, у меня был тяжелый день. Правда. И я больше ничего не смогу вынести, так что, если ты здесь, чтобы выписать мне еще один штраф или, еще лучше, арестовать меня, тогда сделай это уже.

Сокращая расстояние между нами, Марко останавливается и одаривает меня улыбкой. Не знаю, что более смертоносно — его улыбка или аромат туалетной воды. Решив, что всего сейчас слишком много для меня, я делаю шаг назад. Что это за штука, о которой все говорят? Что-то о меркурии и ретроградности, мол, когда это случается, весь гребаный мир переворачивается вокруг оси. Все выходит из-под контроля. Это, по всей видимости, оно самое.