Принц со шрамом

— Но некоторых людей невозможно спасти. А тебя возможно спасти, Антоний?

Он качает головой.

— Они все так говорят, — мои пальцы лежат на впадинке между ключицами, прямо под его шеей. — Если бы я надавил прямо здесь, это повалило бы тебя вниз и перекрыло дыхание, но только на мгновение. Ты знаешь, каково это — задыхаться несколько часов подряд?

— Нет, — хнычет он.

— Я могу показать тебе, если хочешь, — я делаю паузу. — Или ты можешь сказать мне правду и понадеяться, что я стану твоим спасителем.

Его глаза сужаются, и даже сквозь боль, в его радужке отражается вызов.

— Вы не спаситель. Просто изуродованный урод.

Гнев накатывает на меня, и моя рука вырывается прежде, чем я успеваю её сдержать, звук моих колец громко ударяется о кость в бетонной комнате. Он отлетает в сторону, стонет, когда кровь выливается у него изо рта. Сплевывает, и зуб летит на пол. Не обращая внимания на его хныканье, я поднимаю ногу и ударяю ею по его лицу, мой живот напрягается от подъема и опускания ноги, когда я наступаю на его щеку, чувствуя, как кость ломается под моей пяткой.

Красная жидкость собирается вокруг моих ног, и я отступаю назад, закрывая глаза и задыхаясь от огненного ливня, который обрушивается на мои внутренности от его слов.

— Все всегда недооценивают меня, — я вздыхаю и снова делаю шаг вперед, на этот раз, чтобы надавить ногой на его запястье над сломанной костью. — Но ты ошибаешься, Антоний. Потому что прямо сейчас? Я — твой бог.

Я скрежещу носком ботинка, и он стискивает зубы, из его сжатых губ вырывается протяжный стон.

— Не стесняйся, милый, — я хихикаю. — Ты можешь кричать так громко, как тебе угодно. Никто не услышит.

Его рабочая рука летит к моей голени, его ногти пытаются вцепиться в мою плоть сквозь ткань брюк. Наклонившись близко к его лицу, я понижаю голос до шепота.

— Всего несколько жалких слов, Антоний, и все это может закончиться. Скажи мне, что ты видел.

— Вы... вы отпустите меня? — плачет он.

Смеясь, я раскуриваю косяк, и пепел дождем сыплется на его потное, залитое соплями лицо.

— Я обещаю отпустить тебя на свободу

— Я видел вас и леди.

Его слова деформированы, буквы звучат не так, как должны, и каждые несколько секунд он сплевывает еще больше крови у моих ног.

Я ослабляю давление на его запястье.

— В оконном стекле, это... это выглядело так, как будто у вас была интимная близость. П-п-пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас... Милорд.

Удовлетворенный вздох вырывается из меня, возбуждение пробегает по моим венам, даже когда его слова напоминают мне о том, каким глупым и безрассудным я был.

— Я ценю твою честность, — иду позади него, мои руки скользят по его шее и сжимают ее прямо под ушами. — И к счастью для тебя, я милосердный бог.

Я выкручиваю до тех пор, пока кости не трескаются и не расходятся. Его безжизненное тело падает на землю подо мной, его глаза широкие и пустые, лужа крови образуется там, где она вытекает изо рта.

— Будь свободен, Антоний.

Я подношу косяк к губам, делаю последнюю затяжку, прежде чем бросить его на труп, позволяя зажженному концу прожечь глаз льва в центре его груди, и странное чувство удовлетворения проникает в меня, когда я наблюдаю, как он превращается в пепел.

13.Сара Б.

— Я бы хотела поговорить с дядей Рафом, — говорю я Ксандеру, который сидит напротив меня, пока Шейна закалывает мои волосы. Она беззаботно сплетничает с Офелией, которая вяжет крючком в стороне.

Он поправляет очки, подносит толстую сигару ко рту и попыхивает концом. Запах табака, сладковатый и дымный, попадает мне в ноздри и напоминает о том, как я часами сидела в кабинете отца, пока он работал. Тоска по дому пронзает мое нутро, заставляя скучать по солнечным дням в Сильве.

— Я всё устрою, — говорит Ксандер.

Я заставляю себя улыбнуться. Дядя говорил мне, что Ксандер будет моим доверенным лицом. Тот, на кого я смогу положиться; козырь в замке. Но чем дольше я здесь нахожусь, тем больше недоверие сменяет уверенность, с которой я приехала.

— Шейна, Офелия. Оставьте нас, — говорю я.

Их болтовня прекращается, и они обе без единого слова выходят из комнаты. Офелия не оглядывается, но Шейна оборачивается, ее широкие глаза скользят между мной и Ксандером, прежде чем она поворачивается и закрывает за собой дверь.

Последние пару дней она была тише, чем обычно, и когда я наблюдаю за ее уходом, я беспокоюсь, что она несчастна здесь. Если бы представилась возможность, она сбежала бы домой и оставила меня в окружении незнакомых мне людей. Это не будет концом света, но она меня утешает. Маленький кусочек чего-то знакомого в неизведанном месте.

Я скрещиваю руки на коленях, глядя на Ксандера, позволяя тишине затянуться надолго после их ухода. Может быть, я и женщина, но я не дура, и я больше не позволю ему обращаться со мной, как с таковой.

— Кузина, — начинает он.

— Не кузинкай мне, Александр.

Он застывает в своем кресле.

— Я устала сидеть здесь, как будто ничего не происходит, — продолжаю я. — Твой отец сказал мне, что я могу доверять тебе. Могу ли я правда?

— Сара, пожалуйста, — он барабанит пальцами по деревянной ручке кресла. — Ты здесь из-за меня. Но на все эти дела нужно время, они хрупкие. Деликатные.

Моя грудь напрягается.

— Время движется гораздо медленнее, когда тебя используют как реквизит.

Он насмехается, качая головой.

— Ты хоть представляешь, что для этого потребовалось? Что потребовалось, чтобы доставить вас сюда? — стул скрипит, когда он наклоняется вперед, опираясь локтями на колени. — Я знаю, что трудно ждать, но все становится на свои места. Тебе просто нужно терпение.

— Ничего не происходит, — я смахиваю упавший локон с лица. — Сколько мне еще сидеть здесь и притворяться, что я счастлива, сплетничая с придворными дамами? Я хочу отомстить за своего отца, Ксандер. Может быть, ты не понимаешь этого, потому что никогда не чувствовал боли от потери единственного, кого любил.

Он покатал сигару между пальцами.

— Через час ты отправишься на городскую площадь с Его Величеством, где он пообедает с тобой и сделает предложение на глазах у всего народа. У нас будет бал в честь помолвки, — он делает паузу. — Там будут все.

У меня перехватывает дыхание, облегчение сменяется напряжением, которое узлом завязалось в моем позвоночнике.

— А потом мы сделаем ход?

Ксандер кивает.

— Тогда мы сделаем свой ход, — он качает головой. — Происходит что-то еще?

Теперь это моя поза выпрямляется, вспышки вчерашнего дня проносятся в моем мозгу.

— Что еще может происходить? Я совершенно одна в огромном замке, где нет ничего, кроме моих мыслей и моего... доверия.

Ксандер поджимает губы.

— Ну, как только будет объявлено о твоей помолвке, ты станешь гораздо более занятой. Курсы этикета и планирование свадьбы, конечно же.

Я морщу нос.

— Не забывай, зачем ты здесь, кузина. Для чего все это, — умоляет он, понижая голос и наклоняясь ко мне. — Мы должны действовать точно, а не поспешно.

— Я знаю, — я вздыхаю. — Но от этого не легче.

Он проводит пальцами под оправой очков, сжимая переносицу.

— Мне жаль, что ты чувствовала себя такой одинокой и в неведении. Это никогда не было моим намерением. Я исправлюсь.

Путаница в моем животе ослабевает.

— Спасибо.

— Свадьба состоится через шесть месяцев, — он встаёт, застегивая пуговицы на своем черном пиджаке, его рука проводит по волосам.

— Шесть месяцев? — мои глаза расширяются.

Он пожимает плечами, его глаза становятся серьезными, когда он смотрит в мои.

— Никто не говорил, что ты должна тянуть до шести месяцев. Используй это время, чтобы сыграть роль... чтобы мы могли вырвать их с корнем.

— Я знаю, что делать, — огрызаюсь я.

Его губы трогает небольшая ухмылка.

— Хорошо. Тогда никаких забот(Hakuna Matata в переводе с суахили – Никаких забот).

— Абсолютно никаких, — я поднимаю руки вверх, ухмыляясь.

Этот разговор должен успокоить меня. В конце концов, он наконец-то говорит со мной, как будто я часть планов. Но есть что-то в том, как разрежается воздух, что посылает тревогу, щекочущую мою кожу, заставляя волосы вставать дыбом, и меня осеняет, что, возможно, мой кузен Ксандер не такой человек, каким его считает мой дядя.

Тошнота в моем желудке усиливается, нарастая, как надвигающаяся буря.

——————

— Леди Беатро, Вы выглядите потрясающе.

Голос Майкла разносится по двору, пока я с моими фрейлинами идёт к автомобилям, выстроившимся у ворот.

В воздухе витает прохлада, хотя на дворе уже сентябрь; и когда на небе нависают тучи, я снова начинаю скучать по солнечному свету Сильвы. Меня удивляет, как два места в одной стране могут быть настолько разными, но при этом сосуществовать в одних и тех же границах.

Полагаю, это потому, что границы созданы человеком, а мать-природа не ограничивает себя человеческими правилами.

Если бы только нам всем так повезло.

— Спасибо, Ваше Величество.

Я делаю реверанс, когда подхожу к нему, жесткие косточки корсета делают мое дыхание поверхностным. Я уверена, что Офелия затянула его слишком туго, но я не обращаю внимания на дискомфорт.

— Куда Вы меня сегодня ведете? — спрашиваю я, глядя на Тимоти, который стоит у задней двери с протянутой рукой.

Майкл машет рукой, пока Тимоти помогает мне сесть в машину.

— Не беспокойтесь об этом, — говорит он, как только мы оказываемся на задних сиденьях. — Просто наслаждайтесь этим днём и всем, что приходит с Вашим нахождением со мной.

Я сдерживаю издевку, которая так и норовит сорваться с моего языка, и наклоняю голову, глядя на него. Почему люди находят его очаровательным? Как по мне, он высокомерный и самовлюбленный.

— А разве может быть по-другому?

Тимоти пересаживается в сидение напротив нас, и мой взгляд падает на герб на его груди, а мысли возвращаются ко вчерашнему дню — к охраннику, который ушел с Тристаном. Я была глупа, позволив принцу загнать меня в угол так, как он это сделал; такие простые действия могут иметь катастрофические последствия. И кто он для меня?

Никто.

Хуже этого.

Фааса.

Но это не мешает моему желудку подпрыгивать при воспоминании о том, как он прижимался ко мне в темном углу. Его руки касались меня так, как никому не позволено касаться.

И тогда я думаю о том охраннике — о том, кто не сделал ничего, кроме того, что оказался не в том месте и не в то время — и хотя я не могу сказать наверняка, что произошло, когда они ушли, в глубине души я знаю правду. Когда глаза Тристана встретились с моими, между нами было сказано нечто большее, чем то, что мы произнесли в воздух.

Я не желаю смерти невинным душам. Но иногда приходится идти на жертвы ради общего блага.

Автомобиль подъезжает к воротам, и мой взгляд устремляется во двор, зацепившись за большую плакучую иву вдалеке.