Золотая бабушка

Как давно это было. Сколько с тех пор он пережил всякого. Он падал и разбивался, а потом вновь и вновь собирал себя по кусочкам, продолжал жить и творить. Его подставляли коллеги, жена молила остановиться, окружающие водили носы от зависти и ненависти. Но что они значат, когда ты продолжаешь делать то, для чего тебя создал сам Бог? Тебе ли перечить Ему? А ведь тот мальчик, который нарисовал эту шею ещё ничего не знал. Он не мог знать будущего, но в этих линиях уже виден знаменитый художник.

— Что ты делаешь? Колдуешь? — спросила Люба.

— Нет, пытаюсь хорошо запомнить.

— Зачем?

— Чтобы дома слепить, тогда ты останешься со мной навсегда, — Кислый прищурился своими лисьими глазами.

Но Люба лишь тяжело вздохнула. У мужика волосы седые, а он всё продолжает вести себя, как ребёнок. Ей ведь уже не 18 лет, чтобы вестись на такие глупости. Лучше бы таблетки от давления подарил или смазал петли дверей, чтобы не скрипели. Почему мужчины не взрослеют?

Отсутствие реакции смутило Кислого. Он-то рассчитывал, что Люба оценит его внимательность к деталям. Однако женщина даже не бросила одобряющий взгляд. Что ж… Вызов принят! Люба могла строить из себя хоть императрицу Екатерину, но Кислый знал её. Без осторожности и неловкости мужчина взглянул на холст, за которым сидела Люба.

— Что пишешь?

— Окно.

На полотне действительно было изображено окно, рядом с которым сидела Люба. Кислый развел руками.

— Не понимаю, зачем же ты рисуешь его таким… Какое оно есть взаправду? Я помню, что ты сама говорила: картины — это отражение мира через призму творца. Где же тут призма? Фотография получается.

Любовь Михална закатила глаза.

— Мне нравится, а ты не смотри, уходи и духоту забери с собой, — строго сказала женщина, не взглянув на Скульптора.

Он был унижен. По крайней мере, так себя почувствовал. Раньше Любу легко было вывести на дебаты по поводу искусства, и они долго рассуждали об истине и предназначение. Люба всегда считала ответ «мне нравится» ниже своего достоинства. Творец должен объяснить и отстоять свою позицию! Это его долг, нет, даже миссия. Теперь она Кислого просто отбрила.

— Может… — попытался продолжить мужчина, — ты видишь в этой фотографичности особый смысл? Или ты вообще ищешь другие смыслы?

— Нет, — просто ответила женщина и замолчала.

Ничего, это ещё не конец. Было в арсенале Кислого ещё одно безотказное оружие, сближавшее их когда-то. Он сел так, чтобы она не могла не видеть его, подпёр руку щекой и стал смотреть. Безудержно смотрел, как Люба рисует. Обычно её это так смущало, что она либо злилась и ругалась, либо посмеивалась и сама завязывала разговор.

Кислый смотрел на свою старую любовь очень внимательно. У неё были всё те же карие глаза. Они его испугали в молодости. Вокруг всегда были люди с блеклым цветом глаз, а тут не очи, а огни. Страшно в таких сгореть заживо. А если она ещё зыркнет так, как умеет, то можно и рабом стать.

Прошло две минуты.

Удивительно, как спустя столько лет, Люба осталась так хороша. Возраст придал красоте глубину. Зря женщины переживают о своих сединах: солидных и умных мужчин уже не заманишь молодостью, им подавай что-то больше, что-то интереснее, что-то загадочнее. Мужчин морщины не пугают — только женщин. Получается, что люди, и правда, сложнее животных. Недостаточно одного инстинкта, чтобы просто быть вместе.

Прошло семь минут.

Есть в азиатках что-то притягательное. Трудно понять, что именно. Дело, конечно, не в разрезе глаз, тогда бы на всех подиумах мира красовались только азиатки. Может, несмотря на многонациональность России, из поколений в поколения славянам передаётся генетический код, который заставляет их удивляться азиатским лицам и считать их особенно притягательными?

Прошло двенадцать минут.

А Люба продолжала игнорировать Кислого. И это переходило все границы. Удивительно, как стали они далеки друг от друга. Что ему ещё сделать, чтобы привлечь внимание этой женщины, Кислый никак не мог понять. Разговор не шёл, контакт не налаживался, а ведь раньше всё было так просто…

Несколько десятков лет назад, когда не было скульптора Кислого, а только Пашка Кислый, молодой аспирант сидел на стуле и кис. Из головы совершенно не выходила нахальная студентка, которая пыталась спереть его бронзового осла. Ладно бы просто красивая девчонка. Таких красивых полон Ленинград, но эта — шабутная, живая, горящая. И, безусловно, наглая. Она наорала на Пашку за то, что тот не давал унести воришкам скульптуру. Этот осёл Пашке не нравился, тут студентка верно подметила, но разве ж это даёт право забирать его бронзового животного? Она грозила своим маленьким кулачком, говорила, будет беречь такого замечательного осла куда лучше хозяина. Забавно, вроде и похвалила, а вроде и накричала.

Надо было увидеть её снова. Пашка не знал зачем, что скажет ей, но это точно нужно было сделать, может, тогда она покинет его голову. Он поспрашивал у своих и узнал расписание вообще всех первых курсов. На каком факультете она учится — неважно, он будет хоть всю неделю караулить у дверей аудиторий.

Пашка был решителен. Уже одно то, что он наконец принялся действовать вернуло его к жизни, вернулась и бодрость духа. Вот только прошёл понедельник, затем вторник, среда, настал четверг. И парень ума не мог приложить, куда пропала красивая студентка. Никто её не видел, никто её не знал, словно не существовало такой вообще.

Сестра Оксана летала над Пашкой коршуном. Она подливала масла в огонь, говоря, что брат сошёл с ума, лучше бы занялся делами, помог бы ей с анатомией. А ему сейчас на эту анатомию со всеми делами Академии… Ничего не интересно. Ушёл от приставучей Оксаны подальше: решил побродить по вечернему Марсову полю. Конечно, не лучшее место на свете, но хотя бы деревья есть, вот уже чего настоящий дефицит в Ленинграде.

Тем временем Нина блевала на газоне. Было очень стыдно за неё, но Любочка как верный товарищ держала волосы, пока подруга изрыгала из себя всё выпитое. Любочка горевала. Вот теперь такая жизнь и сами в этом виноваты. Теперь никаких пар, а только вечное запивание водкой своего позора. Судачат, что Скульптор их ищет по всей Академии. Попали они лихо. Нечего было брать чужое, но нет, ей справедливость нужна была, а Нинке внимание мужика. Вот теперь и страдайте, девчонки.

В Репина они больше ни ногой. Если он поймает, то, кто знает, что сделает. Тогда Скульптор на Любочку не напал, потому что в аффекте был. Конечно! Она же на него наорала. Ох, вечно гореть ей в этом стыде.

Нина все выблевала и чуть не рухнула в свою же кашу-малашу. Люба её придержала, хотя сама была не тяжелее пера. «Ну, всё, сейчас вместе туда плюхнемся». Девушка держалась из последних сил. Она и сама-то была не очень трезвой. Нинка уснула и окончательно превратилась в неудержимое бревно. Один миг, и они оказались бы обе измазаны в том, что Нинка съела несколько часов назад, но кто-то одной рукой притянул Любочку, а другой схватил падающую Нинку.

Не сложно догадаться, что это был тоскующую Пашка Кислый, который внезапно напоролся на удачу. Вот же она! Та самая студентка!

— Привет, — бодро сказал Пашка. Девушка секунду смотрела на него растеряно, а потом так залилась краской, что даже темнота не могла скрыть пунцовое лицо. Она попыталась вместе с Нинкой убежать подальше, но подруга была так мертвецки пьяна, что бульдозер под ухом не убедил бы её проснуться. В сердцах Любочка уже решила бросить чёртову Нинку, но совесть просто не позволила. Лучше уж тут стоять облитой грязью, чем запятнать душу. Ничего, ничего. Жизнь ещё всех рассудит. Любочка встрепенулась и выпрямилась, насколько позволяла кружащаяся голова.

— Да! Хотели спереть осла! — гордо сказала она. — Да, глупость сделали! Но нече нас караулить. Мы свою ошибку поняли! На глаза больше тебе не попадёмся. Только пусти нас, ради всего святого!

Секунда ступора, а после Пашка так расхохотался, когда понял всю ситуацию. Подумать только! Она его боялась! Вот умора! Он спать из-за неё ночами не мог, думая, что красавица лишь привиделась, а ей просто было стыдно показаться ему на глаза. От смеха закололо в животе. Чуть Нинку не выронил. А той всё неважно — спит, как младенец.

— Давай, я отведу вас домой. А там поговорим про осла и как вам загладить свою вину. Нельзя же вечно ходить с запятнанной репутацией, — он подмигнул Любочке и подхватил Нинку поудобнее.

Они друг другу понравились. По правде, Люба влюбилась в Пашку ещё до того, как увидела. Скульптуры молодого художника покорили её сердце, да и на выставку она пошла, только потому что в списке увидела фамилию «Кислый». В Академии красовалась парочка его работ. И это были такие работы… Когда Любочка на них смотрела, то ей казалось, что подобное совершенство просто недостижимо. И вот теперь они шли бок о бок.

А как сам Пашка был счастлив. Его радость была почти маниакальной. Он даже не знал, о чём говорить. Шли, молчали, но ему и этого было достаточно. Сначала он узнал её громкой и дерзкой, а теперь видит, какой Любочка может быть милой и стеснительной.

Улетев в свои воспоминания о молодости, Кислый и не заметил, что Люба поглядывала на него исподлобья. Она тоже погрузилась в прошлое, но вспоминала совершенно другие вещи. Хрен бы с этим вашим Кислым. Надо окно дорисовать. Как же крутили ноги. Уже и сидеть было невозможно. Любовь Михална не могла сосредоточиться ни на чём. Речи не шло о полёте мысли, хоть бы отвлечься от режущей боли. Да, эта боль… Она и крутила, и резала, и давила. От неё никуда не спрятаться. Может быть, лишь пулей в лоб. Пора искать пистолет. Надо срочно найти пистолет. Почему-то раньше Люба об этом не подумала. Звонок в дверь. Как хорошо, что Кислый здесь, Люба бы не скоро открыла. Может, и вообще не смогла бы.

— Толик наконец припёрся. Открой ему и решайте свои вопросы. Только мне дверь поплотнее закрой.

***

Конечно, никакой секретной штучки у Толика не было. И мы с ним выдумали насчёт памятника группе. Надеялись, что все посмеются, когда правда откроется, ведь главное было дать двоим старикам возможность пообщаться наедине, повспоминать былые деньки, чтобы прежние чувства вспыхнули с новой силой. Толик оказался в патовой ситуации, когда на него выжидающе смотрел разочарованный и рассерженный Кислый.

— То есть как придумали?

У Кислого было много причуд. И одна из них — регулярно ходить в спортзал, что он делал на протяжении многих лет. Его не интересовали накаченные мышцы, рельефный торс и вот это: «в здоровом теле — здоровый дух». Он ходил в спортзал, потому что так проще работать: месить глину, тягать гипсовые формы, переносить скульптуры. В итоге, он выглядел почти как терминатор, несмотря на годы. Толику было не по себе. Он судорожно думал, как объяснить ситуацию, но не придумал ничего лучше, чем убежать. Кислый побежал за ним. Кстати, больше всего из спортивных занятий Кислый любил именно бег.

Услышав переполох, Любовь Михална решила разобраться в ситуации. Поднялась со стула чисто на чувстве ответственности. Что ж там эти дураки без неё не разберутся, ей надо урегулировать всё или надавать обоим мандюлей, чтобы успокоились. Мальчишки — кошмар. И это совершенно не зависит от возраста.