Акт бунта

Теперь это уже не имеет значения. Я приехал на Корсику, чтобы повеселиться, потрахаться и хорошо провести время, а не для того чтобы встретиться со своей будущей гребаной женой. И как бы ни было приятно провести еще один день, погружая свой член во все идеально сформированные, тугие, красивые маленькие дырочки Маргариты, на этом острове есть много других привлекательных женщин, которые просто ждут, когда кто-то вроде меня придет и собьет их с ног.

Я не собираюсь их разочаровывать.

Как только удостоверюсь, что «Контесса» в безопасности, и у меня есть деньги и паспорт, я отправляюсь на охоту за едой. Мне нужны углеводы. Нужно хорошее пиво, сыр и немного этого восхитительного хрустящего хлеба. Оливки, и вяленые помидоры, и…

Черт!

Вероятно, следовало обратить немного больше внимания на то, в каком направлении уходила Маргарита, когда покинула проклятую лодку. Я заворачиваю за угол, следуя за запахом, мечтая обо всех местных деликатесах, которые намереваюсь съесть, и бум! Вот она, блядь, плачет на мощеной булыжником улице, ее тушь теперь растеклась по всему подбородку. Волосы в беспорядке. И она дико жестикулирует самому высокому, широкоплечему и подлому ублюдку, которого я когда-либо видел в своей жизни. Он под два метра ростом. О шее и говорить нечего. И есть неровный, уродливый шрам, идущий от его левого виска, через рот и вниз по подбородку — такой шрам, которым гордился бы любой злодей Бонда. Его лицо становится ярко-фиолетовым, руки сжимаются в кулаки. Нет, не кулаки. Его гигантские руки заканчиваются молотками для мяса.

Я осторожно отступаю и ныряю за угол, холодный пот проступает на спине, несмотря на густой, влажный корсиканский ночной воздух. Было чертовски близко. Если бы я постоял там еще секунду, этот безумный ублюдок поднял бы взгляд и увидел меня — безошибочно похожего на американца с бритой головой и татуировками — и все было бы кончено. Я был бы чертовски мертв.

Я слышу голос Рэна в своей голове, когда возвращаюсь тем же путем, которым пришел, и направляюсь в противоположном направлении, исчезая в другом, более узком переулке. Мой друг ясно выразился, прежде чем дал мне код безопасности, чтобы подняться на борт яхты:

— Если поцарапаешь краску, я сделаю тебе больно. Если разольешь содовую по всем сиденьям или оставишь еду гнить в холодильнике, я сделаю тебе больно. Если на борту одновременно будет больше четырех человек, я это выясню, Пакс, и сделаю тебе больно. Если сделаешь что-нибудь, что вызовет неприятности, Пакс, я… сделаю… тебе… больно. Все ясно?

При любых других обстоятельствах я бы не беспокоился о небольшой размолвке с местным головорезом, но Рэн был серьезен, как сердечный приступ, когда напутствовал меня. У этого парня никогда не было чувства юмора. Он не увидит ничего смешного, если я позвоню ему с просьбой вызволить меня из корсиканской тюрьмы. Скорее всего, он оставит меня гнить за решеткой только для того, чтобы доказать свою правоту. Не говоря уже о том, что Рэн стал чертовым занудой с тех пор, как завел себе подружку. Парень под каблуком. Его девушка говорит прыгать, и Рэн не только спрашивает, как высоко, а еще сколько раз и как долго, черт возьми. Яйца моего друга больше не висят у него между ног — они свисают с брелока Элоди Стиллуотер. Это печальное положение дел я оплакивал в течение нескольких недель.

Я нахожу место, где не слишком людно и, что более важно, достаточно далеко от пристани, чтобы не беспокоиться о том, что Маргарита и ее тупоголовый друг найдут меня в ближайшее время. Из-за всех телевизоров, установленных на стенах заведения, это место похоже на спортивный бар, хотя сегодня все экраны показывают один и тот же канал новостей. Бармен — высокий темноглазый парень с небольшой бородой — небрежно кивает мне, когда я сажусь за стойку и просматриваю меню.

Спор с Маргаритой, возможно, вызвал у меня головную боль, но многократный трах с ней на палубе яхты вызвал чудовищный аппетит. Прямо сейчас я мог бы съесть лошадь, и это правда. Огромное ламинированное меню предлагает типичные туристические блюда. Много гамбургеров. Фри. Боже, все, черт возьми, жареное. Мой желудок скручивается, когда я сканирую список в поисках закусок или чего-то свежего, что, возможно, было приготовлено за последние семьдесят два часа, но все, что я вижу — это варианты, которые, скорее всего, будут вытащены из морозильника в переулке за рестораном.

— Что тебе принести? — спрашивает парень с американским акцентом.

Поднимаю глаза и вижу бармена, который вопросительно изогнул бровь. Я удивлен, что он не корсиканец с его оливковой кожей и темными глазами.

— Хм.

Парень издает глубокий, хриплый смех.

— Да. Я знаю, о чем ты думаешь. Сюрприз! Лос-Анджелес, родился и вырос. — Улыбка, которая выглядит на грани дружелюбия, начинает расползаться по его лицу. — Тебе что-нибудь кажется привлекательным?

Его слова говорят мне о двух вещах: он не злится на то, что клиент вошел за двадцать минут до того, как парень должен был идти домой. И не будет возражать против того, чтобы взять меня с собой домой, когда уйдет.

Я польщен. Но меня это не интересует. Мне плевать на сексуальные предпочтения людей. Парни. Девушки. Сексуально неопределившиеся личности. Двери. Лампы. Гребаные космические корабли. Кактусы, если они действительно смелые или достаточно странные. Меня привлекают девушки, и я никогда не отважусь выйти за пределы этой категории.

А эта дружелюбная улыбка? Возможно, он просто пытается быть милым, но я гораздо более разборчив в том, с кем дружу, чем с кем трахаюсь, поэтому не трачу энергию на то, чтобы быть милым с людьми, которых не знаю.

— Я возьму бургер. Средний. Маринованные огурцы. Помидор. Без релиша и майонеза. И бутылку «Перони».

Выражение лица бармена немного ожесточается от моего тона. Он читает меня громко и ясно, а это значит, что парень хорошо справляется со своей работой. Наверное, загребает чаевые. Бармен, который читает своего клиента в первые несколько секунд, знает, нужно ли этому человеку плечо, чтобы поплакаться, или просто, чтобы шоты текли рекой и вечеринка началась, или уважение и личное пространство. Или, в моем конкретном случае, чтобы принесли пиво и гамбургер, а затем свалили к черту.

Парень выглядит разочарованным. Вздохнув, он говорит:

— Я должен проверить документы, чувак. Ты сексуальнее, чем грех, с бритой головой и татуировками, но ты молод. А я не собираюсь терять работу из-за хорошенького лица.

Хорошенького лица?

К черту его.

Это не раздражало бы так сильно, если бы не слышал это тысячу раз раньше. Стал бы я работать моделью большую часть лета в Европе, если бы не соответствовал определенным критериям? Черт возьми, нет. Спотыкались бы девушки о собственные ноги, если бы я не выглядел определенным образом? Твердое «нет». Но этот парень переходит тонкую грань. Если он зайдет слишком далеко, это «хорошенькое лицо» выбьет ему передние гребаные зубы.

Злобно глядя на него, я достаю бумажник и протягиваю удостоверение личности. Бармен берет его, посмеиваясь себе под нос.

— Нью-Гэмпшир, да?

— Прям сенсация, — бурчу я ему в ответ.

— «Живи свободно или умри», верно?

Я только хмыкаю.

Он возвращает мне водительские права.

— Что? Не впечатлен? Большинство туристов впечатляются, когда я выпаливаю девиз их штата.

— Твои особые таланты — твое личное дело, приятель.

— Хорошо. Понял тебя, — говорит он, пожимая плечами, затем достает мое пиво из одного из холодильников позади него. Откручивает крышку и ставит бутылку «Перони» на салфетку передо мной.

— Без стакана? — подначиваю его. Трудно остановиться, как только я начал.

— Нет. Ты настоящий мужчина, а настоящие мужчины не пьют пиво из стакана. Верно?

Мне нечего на это сказать. Он прав. Если бы он сразу предложил мне стакан, я бы отказалась именно по этой причине. Мой отец устроил бы мне сотрясение мозга, если бы когда-нибудь застал меня за потягиванием пива из стакана. То есть так бы и было, если бы он не был мертв.

Хотя я точно знаю, каким был этот ублюдок. Знаю, какой была бы его реакция на любую ситуацию или обстоятельства, и легко могу заполнить пробелы.

Меня отправляют в шикарную школу: Гребаная киска. Думаешь, ты теперь слишком хорош для нас, а?

Я получаю хорошую оценку: Что, хочешь гребаную медаль, парень? Чертов неженка. Если хочешь заработать себе медаль, вступай в чертову армию.

Я осмеливаюсь надеяться или мечтать: Забудь об этом, принцесса. Ты что, считаешь себя чем-то особенным? Ты слишком глуп, чтобы что-то из себя сделать. Сдавайся, пока ты на коне, придурок. Избавь себя от разочарования.

Меня раздражает, что все еще веду себя определенным образом из-за того, как, я знаю, отреагировал бы мой старик, но эта привычка так глубоко укоренилась во мне, что, кажется, я не могу избавиться от нее. Забавно, что то дерьмо, которое наши родители делают с нами, выходит далеко за рамки их срока жизни. Меня бесит, что этот нахальный придурок-бармен может увидеть что-то подобное во мне за километр.

Я одариваю его натянутой, очень невеселой улыбкой, над которой он смеется, а затем уходит.

Пиво исчезло в три долгих глотка.

Нужно было заказать сразу два.

Еще одно было бы в самый раз, но мне не хочется так скоро снова вызывать своего пассивно-агрессивного бармена, поэтому я просто сижу, вращая пустую бутылку, наблюдая, как она качается, почти падая, но затем ловлю, прежде чем та успевает опрокинуться.

Там, в Нью-Гэмпшире, мои единственные друзья в мире отсиживаются в нашем доме в академии, занимаясь бог знает чем. На самом деле они хотели приехать, но не приехали. И слава богу. Дэш взял бы Кэрри, а Рэн — Элоди, а только этого мне и не хватало. Легче приезжать в такие поездки в одиночку. Никто не высказывает свое мнение, никто ничего не хочет, не занимает место и не действует на нервы. Уверен, что многие люди были бы несчастны, отправившись в отпуск в одиночку, но я бы не хотел, чтобы все было по-другому…

Я все еще держу бутылку в руках, замирая, когда мой телефон вибрирует в кармане.

Это не текстовое сообщение. Я получаю их достаточно часто. При входящем сообщении бывает только один продолжительный вежливый гудок. Это же гораздо более длительное, более агрессивное, продолжительное жужжание. Как только оно прекращается, все начнется сначала. Мне кто-то звонит. Какого хрена?

Поигрывая бутылкой еще немного, я позволяю телефону продолжать звонить. Что может быть отвратительнее, чем разговаривать с кем-то по телефону? Я не могу придумать ничего хуже.

Однако мой мозг автоматически не возвращается к мыслям о путешествиях в одиночку. Он остается уравновешенным и спокойным, ожидая, что произойдет дальше. Телефонные звонки настолько редки, что для меня это новый опыт. Я слегка вздрагиваю, когда телефон снова начинает жужжать после короткой паузы. Достаю сотовый и изучаю номер, хмурясь на код города. Девять один семь? Девять один семь? Это код Нью-Йорка, но я не узнаю остальную часть номера.

Кажется, кто-то незнакомый.

Нажимаю зеленую кнопку и подношу динамик к уху.

— Да?