Бог Разрушения

Зачем я рассказываю ему все это? Почему я копаюсь пальцами в старой, зараженной ране, хотя это больно?

Во всем виноват алкоголь. Наверное, дело в алкоголе.

Лэндон встает, и я слишком медленно слежу за его движениями. Не успеваю я опомниться, как он оказывается рядом со мной. Он снимает пиджак и накидывает его мне на плечи, затем осторожно прижимает к себе.

В этот момент я понимаю, что дрожат не только мои руки, но и все тело.

Лэндон опускается так, что его лицо оказывается на одном уровне с моим. Запах его одеколона оказывает на меня странное успокаивающее действие, и я вдыхаю его, вдыхаю так сильно, как только могут выдержать мои легкие.

Разве не безумно, что я нахожу покой в монстре?

Мои глаза встречаются с его темными глазами, но по какой-то причине они кажутся более светлыми, блестящими, как небо перед закатом.

— Я пьяна, — показываю я. — Забудь все, что я сказала.

— Наоборот, я буду помнить каждое слово, — он убирает прядь за ухо, и я прислоняюсь щекой к его теплой руке. — Никто не смеет красть что-то у тебя, а потом продолжить дышать, маленькая муза. Я позабочусь о том, чтобы ты вновь обрела свой голос, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Мое дыхание сбивается на короткие интервалы, но прежде, чем я успеваю что-то сказать, Лэндон опускает голову и прикусывает мою нижнюю губу.

Затем он одним движением опускается вниз и с неистовой страстью впивается в мой рот. Он не просто целует меня, он пирует на мне. Его язык вьется вокруг моего, обшаривая, пробуя на вкус и покусывая.

Лэндона всегда больше интересовал секс, но он редко целовал меня. Однако этот поцелуй – больше, чем просто поцелуй.

Это прошептанное обещание.

Непререкаемое требование.

Новое начало.

Потому что я знаю, я просто знаю, что после этого мы с Лэндоном никогда не будем прежними.

Глава 28

Лэндон

Вся эта чехарда с практикой сопереживания оказалась более утомительной, чем моя сексуальная неудовлетворенность.

И это еще мягко сказано, учитывая, что мой член был в буквальном смысле слова мудаком10 с тех пор, как мы были закрыты для деловых предложений.

Забудьте о попытках потрахаться с другими женщинами. Я не могу даже смотреть на них, не представляя себе мягкое лицо Мии, пухлые губы и яркие глаза, которые смотрят на меня, как моя собственная Богиня секса.

Когда-то, до ее появления, я ходил в секс-клубы, чтобы найти женщин, которые увлекаются теми нечистыми извращениями, что и я. Но после знакомства со сладкой киской и яростной борьбой Мии одна только мысль о том, чтобы прикоснуться к кому-то еще, вызывает у меня неприятный привкус в горле.

Так что теперь я не более чем напряженная сущность, наполненная раздражением и насилием. Существование, которое невозможно ни измерить, ни сдержать, и которое с каждой секундой становится все больше и больше.

Мой зверь царапает и раздирает стены моего рассудка, требуя выхода. Чем безумнее, тем лучше.

Я бы не хотел ничего, кроме как дать ему почувствовать вкус эйфорической анархии. Но минус в том, что тогда Мия больше не будет уделять мне время. Я стану психом и могу пойти на радикальные меры, чтобы заполучить ее.

И хотите верьте, хотите нет, но это, по словам Брэна, который стремится к святости, разрушит все и заставит меня потерять ее навсегда.

Не будет никаких поздних ночных свиданий на крыше, как несколько дней назад. Она не станет встречаться со мной за шахматами или для скучной прогулки по пляжу, как какая-нибудь викторианская пара.

Она не будет открываться мне и пытаться понять меня. Не будет больше ни волшебного смеха, ни застенчивых улыбок, ни колких взглядов, которые только и могут, что вывести мой член из состояния спячки.

Эта возможность нависла над моей грудью и рассудком, как опасная кирпичная стена, которая грозит разрушить все, что я строил.

Я снова стану пустым, как сказал дядя Эйден.

И если раньше меня вполне устраивала моя абсолютная пустота, я даже гордился ею, то теперь такая возможность вообще не обсуждается.

Поэтому я направляю свою энергию на что-то более продуктивное, точнее, на кого-то, о чем я уже давно подумываю.

— Ну что? — спрашиваю я, когда Глин стоит посреди моей комнаты, как потерянный ягненок.

Брэн смотрит на меня со своего места на диване рядом со мной. Скажем так, ему слишком нравится эта миссия «научим Лэндона эмоциям».

Он жаден до праведности и любит думать об эмоциях других людей. Постоянно. Как психопат.

Я искренне считаю, что ему нужны срочные уроки апатии от вашего верного слуги. Но это уже тема для другого дня.

Глин испускает протяжный вздох, медленно садится на стул напротив нас и убирает пряди волос за уши. Ее движения настороженны и немного неловки, как тогда, когда она не могла понять, где ее место в нашей чрезвычайно артистичной семье.

Ей часто казалось, что она наименее талантлива, сколько бы мама ни говорила ей, что у разных людей искусство проявляется по-разному.

Я впервые научил ее делать наброски, когда ей было около трех лет. Почему-то сейчас, когда я наблюдаю за ней, меня поражает тот волшебный взгляд, который был в ее больших зеленых глазах, когда она смотрела на меня тогда.

Трепет, удивление и полное очарование, которые были в ней, когда я рисовал на бумаге ее маленькими пальчиками. Конечно, это было мое творение, но Глин взяла эту бумагу и побежала к маме с криком: «Смотри, чему меня научил Лэн!».

Я с чувством легкого дискомфорта понимаю, что тогда я испытывал эти всплески гордости и радости по непонятным причинам. Естественно, эти моменты были редкими и уменьшались с возрастом, но они были.

Как напоминание о том, насколько велика была пустота внутри меня. Я отказываюсь больше терять свою власть в угоду демонам, таящимся в темных уголках моей души.

— Ты уверен, что это правильный поступок? — Глин спрашивает Брэна, а не меня, поскольку он здесь полиция морали.

— Он не хочет причинить ей вреда, — отвечает Брэн со спокойствием древнего монаха.

— И все же. Разве это не нарушение частной жизни – говорить о том, что семья скрывает?

— Нет, если у меня есть информация, которой нет у них, — я делаю глоток пива, безуспешно пытаясь скрыть ухмылку.

Я горжусь тем, что Мия рассказала мне то, о чем никогда не говорила своей семье. В том числе с придурком Николаем и напыщенной Майей.

«А ты не думал, что она сказала тебе это, потому что верит, что тот, кто узнает, будет убит ее похитителем?» — часть моего мозга, желающая получить пулю, шепчет, как ублюдок пятой степени.

Кроме того, я мог бы спросить Мию об остальной части истории, и она в конце концов рассказала бы мне, но я не хотел, чтобы она заново переживала инцидент с похищением, когда ее уже мучают кошмары.

— Но… — Глин опускает глаза и играет с молнией своего крошечного рюкзачка, в который, к моему удивлению, может поместиться что-то большее, чем мышь.

Кстати говоря, я бы предпочел оказаться в компании своей собственной маленькой мышки, но, видимо, нам не суждено часто встречаться.

Когда я спросил ее, не прячет ли она меня от своей семьи, она ничего не ответила, и этого было достаточно. Она до сих пор стыдится меня, возможно, отказывается сказать своему брату и его банде дураков-мешочников, что встречается со мной.

И будет встречаться еще очень долго.

Но это не страшно. Все встанет на свои места. Не потому, что я безнадежный романтик – это отвратительно – а потому, что я сделаю так, чтобы это случилось, нравится ей это или нет.

Я готов на все, включая повторное изучение всей этой гребаной мировой истории и видение ее в радужных тонах вместо человеческой жадности, но отпустить ее – это не вариант.

Ни в этой жизни, ни в следующей, ни в последующей.

— Тебе не нравится врать Киллиану? — Брэн заканчивает за Глин, возвращая меня в реальность.

Конечно, он догадался, что она собирается сказать, просто взглянув на нее. Я тоже догадался, но в основном потому, что я умею связывать точки между собой.

Глин в некоторой степени эмпат, поэтому она отчасти не против раскрыть секрет Мии, если это означает, что она примет участие в оказании ей помощи. А вот что ее не устраивает, так это то, что она будет действовать за спиной этого придурка Киллиана, чтобы помочь мне.

И я, оказался ее братом, черт возьми.

— Он рассказал мне все, что знает, потому что доверяет мне, — говорит она. — Я не хочу потерять его доверие.

— Ты не потеряешь, потому что никто из нас не расскажет, — говорю я более спокойным тоном, чем чувствую. — Подумай об этом так: в этой ситуации хорошее перевешивает плохое. Как ты думаешь, он разозлится, если то, что ты раскроешь, поможет его любимой кузине?

— Ну, я так не думаю, — она расстегивает молнию своего рюкзака и выпрямляется. — Ладно, Килл всегда избегал этой темы, когда бы она ни всплывала, но несколько дней назад, после шоу, которое ты устроил, кое-что изменилось.

Слава богу.

Но я не говорю этого вслух, иначе мои попытки реабилитировать свой имидж в отношениях с братом и сестрой резко пойдут на спад.

Мне вообще-то нравится, что они не напускают на себя выражение ужаса или отвращения, когда я попадаю в их поле зрения. Они приходят в мою комнату без моего принуждения – в случае Брэна это скорее для того, чтобы присматривать за мной.

Они – вещественное доказательство того, что, да, я контролировал их на протяжении многих лет, но, несмотря на мою благочестивую логику, этот процесс так и не привел к хорошим отношениям. Эта более мягкая версия, хотя и не является моей любимой, способна дать лучшие результаты.

— В каком смысле изменилось? — спрашивает Брэн.

Глин наклоняется вперед в своем кресле.

— Итак, он был в ярости, что вполне понятно, поскольку ты, очевидно, назвал ее немой при первой встрече.

— Древняя ошибка, — говорю я.

— Киллиан считает иначе. Он считает, что ты не в состоянии уважать эту ее часть. Поэтому я стала расспрашивать его подробнее, и он рассказал мне то, что знает. Эта история произошла, когда Киллиану было девять, а Мие – около восьми лет. Майя и Мия ехали домой, когда на них напали посреди дороги. Одного телохранителя убили, но второй сумел защитить девочек. Однако один из нападавших добрался до них и забрал обеих. Мия боролась, брыкалась и кусала его за руку, пока он не освободил Майю. В итоге похитили только ее. Другому телохранителю удалось благополучно доставить Майю домой. Три дня у них не было никаких новостей. Ее родители ожидали звонка с требованием выкупа, но так и не получили его. По словам Киллиана, это было самое тяжелое время для их семьи. Ее родители мобилизовали все ресурсы русской мафии, чтобы найти ее. Они закрыли Нью-Йорк и перевернули его вверх дном в поисках нападавшего, но вышли с пустыми руками. И вот, когда они уже были готовы сойти с ума, им позвонили. Похититель требовал перевести двадцать пять миллионов на счет в оффшорном банке, и только когда они сделают перевод, он сообщит им ее местонахождение. Если бы они не согласились на его требования, он все равно сообщил бы им ее местонахождение, но она была бы мертва. Естественно, они сделали перевод, и он отправил им GPS-код. Мию нашли в темном сыром подвале, свернувшуюся калачиком в позе эмбриона. Она была голодной, ее губа была окровавлена и появились рубцы на теле, но она не плакала. Врач сказал, что, к счастью, она не подверглась сексуальному насилию. Но с тех пор она не произнесла ни слова, и специалисты решили, что это было не физическое, а психическое насилие.