Первозданная

Глава 3

«Я — человек, который все время в пути из ниоткуда в сторону счастья». Рю Мураками «Дети из камеры хранения»

Когда два месяца назад на дисплее телефона высветилось имя бывшего начальника, брови мои взлетели ввысь, будто это был их звездный час. Я настолько плохо ушла с прошлого места работы, что не надеялась когда-либо услышать его голос. А учитывая, что номер я сменила, это было еще невероятнее. Но ведь нет ничего невозможного, когда у тебя повсюду связи, правда?

— Здравствуйте, Арман Амаякович.

— Привет, Сатэ. Ты все еще в Армении, это хорошо.

Переваривала фразу, недоуменно разглядывая узор скатерти. Ни тебе как дела, как поживаешь.

— Где сейчас работаешь?

— Не работаю. Пока…

— В общем, место есть в нашем Министерстве. Пойдешь туда заниматься закупками?

Я не специально выдерживала паузу. У меня реально отнялся язык.

— Не отказывайся сразу. Я тебе номер скину по смс. Подумай, потом ему позвонишь.

И всё.

Я отвела руку с телефоном в сторону и гипнотизировала черную матовую поверхность после завершения вызова долгих минуты четыре.

Как я могла не пойти? Перспективы, зарплата, карьерный рост. Сколько можно было отсиживаться у дедушки, зализывая раны? Почти год прошел…

Я бы помучилась вопросом, почему мужчина вспомнил обо мне спустя такой промежуток времени, но это было бессмысленно. Его поступки в большинстве случаев не поддавались законам логики. Он был конченым циником, поступающим по своему усмотрению при любом раскладе. При этом не могу сказать, что Арман Амаякович был плохим человеком. У него было много ценных качеств, но они на чаше весов уступали другой половине.

Сейчас сижу и думаю, какого хрена я могла поверить в то, что это хороший знак?

Роберт очень детально расписывал алгоритм действий во время проведения централизованных закупок, показывал мне небольшую презентацию с примером и обращал внимание на острые углы.

А я боролась с желанием закрыть глаза и застонать в голос.

Потому что ОН здесь!

Потому что та же самая неведомая сила ласково душит мое горло, издеваясь над сознанием.

Потому что скулы болезненно сводит от взгляда этих холодных глаз.

В них был мой личный ад. Ледяной, мать его, ад!

И плевать на такой примитивный оксюморон, эта фраза была полнейшим отражением действительности. От которой я лечила себя больше года.

— Я пересмотрю технические характеристики и займусь текстом извещения. Состав комиссии уже известен?

Старательно игнорирую мурашки по телу в тех местах, где — точно знаю — останавливается тяжелый взор Адонца.

— Да, приказ уже готовится. Секретарем назначат тебя. Но ты уверена, что справишься? — с беспокойством стучит по поверхности стола.

— А ты со всеми своими сотрудниками так нянчишься, Роберт? — подается вперед наш собеседник. — Если бы не справлялась, сюда бы её не рекомендовали. Прекрати сюсюкаться.

Я так давно не слышала этот выворачивающий наизнанку металлический тон, что замерла, вбирая в себя каждую вибрацию.

Я, черт бы его побрал, любила даже это в нём.

Понимая правдивость замечания, мой начальник кивает мне, давая добро на то, чтобы я ушла и занялась делом. Что я с удовольствием и выполняю.

Присаживаюсь на свое рабочее место, открывая нужную папку, а перед глазами плывёт, унося в события полуторалетней давности…

«Бывает такое, утром ты встаешь с постели с ярко выраженным чувством тревоги, четко зная, что сегодня произойдет что-то… Скорее, плохое. Ни солнце, ни зелень за окном, не щебет птиц — ничто из того, что всегда радовало — не помогает унять это ощущение.

Вот в тот день оно возникло у меня впервые за пять лет жизни на родине. Даже во время войны 2020 года я его не испытывала.

Чуть не упустив момент, когда с шипением пенка готова разлиться через край джезвы, обожгла пальцы, хватая ручку, чтобы переставить на другую конфорку. А на включенную расположила маленькую кастрюлю с замоченной с вечера гречкой.

Налила кофе в любимую чашку, украшенную узорчатыми буквами армянского алфавита. Аромат немного успокоил, но тревожность никуда не ушла. Даже подумала, кортизол, что ли, проверить? Странно как-то. Пила неспешными глотками, пролистывая новостную ленту. Ничего нового, оппозиция гавкает своими гадостями на Премьер-министра, а он в ответ — своими.

Ненавидела, ненавижу и буду ненавидеть политику, геополитику, всю эту мерзопакостную тему, клоунов этих алчных! Кому из них на хрен по-настоящему сдалась страна?

Стараюсь отключить голову, намечается важный день, долбанная министерская проверка.

Через час с практически безмятежным выражением лица вновь отпиваю глоток горячего напитка. Традиционный кофе-брейк с коллегами из соседнего отдела материально-технического снабжения это святое. Утренний ритуал, как всегда, сопровождается шутками и забавными репликами Гаюши, старшего специалиста этого самого отдела и просто горячо любимого мною позитивного человека.

— Корова наша примчалась, — состроила она вдруг недовольную гримасу, завидев в окне начальника. — Скотина лысая!

Не могу удержаться и хихикаю. Нет, не из-за прозвищ, а ее неповторимых интонаций. Это нечто! Хотя, до сих пор недоумеваю, почему она называет его именно коровой. Гаянэ поспешно выпивает остатки кофе и мчится в кабинет, на ходу бросая:

— Сатик, даже не вздумай! Я сама помою чашки! Скоро вернусь!

— Угу… — мурлычу в ответ.

Смеемся с остальными девочками, вальяжно расположившимися в креслах и на диване. Вообще-то, эта небольшая комнатка была выделена водителям организации, которые по несколько часов могли ожидать, пока их вызовут. Не на улице же им находиться все это время. Но постепенно каморку облагородили обитатели первого этажа: появилась мебель, кухонная утварь, цветы в горшочках.

А еще здесь много курили, вели пустые разговоры, да и концентрировалась весьма неприятная мне биомасса. Именно поэтому я позволяла себе максимум десять минут утреннего времени, чтобы насладиться обществом Гаянэ. Да и, в принципе, ходила в эту импровизированную кофейню исключительно по ее настоянию.

— Я помою, вы идите, девчонки, — кивнула Асмик, коллега Гаянэ. — Сегодня моя очередь.

Наш отдел, состоящий из трех дамочек, ретируется. К счастью, мой начальник был человеком интеллигентным и абсолютно адекватным. Сам опаздывал стабильно и с завидной четкостью на двадцать минут, а нам никогда замечания по поводу десятиминутных отсутствий всей командой не делал. Арман Амаякович, конечно, идеалом не был, но отменными качествами, как ни крути, обладал.

Рассаживаемся по местам, и тут же помещение наполняется шорохом перебираемых документов, постукиванием по клавиатуре и бесконечными звонками. Рабочий процесс меня всегда затягивал, я уставала, но любила это дело. До сих пор не верю, что преодолела все барьеры — язык, знания, опыт.

Дверь резко открывается — это в стиле нашего начальника, и складывается впечатление, что случился пожар или чего хуже, ибо так пугать людей своим внезапным появлением тупо неприлично при других обстоятельствах. Но, увы, это его манера, и он всегда резво вбегает в кабинет, будто ему лет восемнадцать, а не все шестьдесят два года. Бодренький, подтянутый, аккуратный.

И вдруг смотрит на меня слишком пристально.

— Сатэ, все документы в порядке?

— Да, Арман Амаякович.

— Хорошо. Сообщаю, что «святая инквизиция» по нашу душу прибыла.

Слабо улыбаюсь. Люблю его юмор. Его, кроме меня, редко, кто понимает.

— Ходят слухи, что проверка продлится месяц. Поэтому, очень важно, чтобы все было в норме.

— Я перепроверила отчеты, особенно тщательно те, что по ковиду.

Начальник кивнул и через мгновенье испарился так же стремительно, как и явился. Как всегда, не заперев за собой дверь. Ближе всех к ней сидела я, поэтому, вздохнув, встала с места, чтобы прикрыть ее.

— Все время забываю спросить, у него с детства дворецкие, что ли?

Версию «родился в лифте» озвучивать слишком грубо.

Я даже на место не успела сесть, он вновь стремительно влетел в кабинет.

— Сатэ, пойдем.

Без лишних вопросов иду следом, замечая недовольные лица девчонок материально-технического снабжения, которые шли с многочисленной утварью «кофейни» в свою комнату, будто переезжая.

— Гаюш, что случилось? — шепчу, замедлив шаг.

— Освобождаем апартаменты в пользу министерских шишек.

— А куда водителей денут?

— Да, вон, говорят, пусть у охранников отсиживаются. Где даже охрана еле помещается, — рычит подруга, махнув рукой.

— Ладно, потом поговорим.

Спешу догнать начальника, который уже вошел в эти самые апартаменты.

— Здравствуйте, — произношу твердо, но не смотрю на сидящих, наблюдая, как последней личные вещи уносит Асмик.

Мне отвечают, я поворачиваюсь и взираю на Армана Амаяковича в ожидании. Самой интересно, на кой черт притащил сюда.

— Сатэ — один из старших специалистов нашего отдела, она поможет со всеми возникающими вопросами, если вдруг меня не будет на месте. Это на всякий случай.

— А кто ведет отчетность? — вдруг спрашивает слишком надменный голос.

Вскидываю голову и все же прохожусь взглядом по гостям. Понимаю, что вижу снобов, которые попьют кровушку мою драгоценную в ближайшие несколько недель.

Внимательно смотрю на человека, который так же неотрывно разглядывает меня из-под полуопущенных ресниц. Типа, ничего интересного. Хм. Ты мне, дядя, тоже не особо симпатичен. Никогда не воспринимала мужчин с голубыми глазами. Никогда. Большинство моих братьев — голубоглазые парни, но они на то и братья. А вот именно как мужчины голубоглазые особи мне не нравились всю жизнь. На подкорке сознания они мне кажутся подозрительными. Не мое, короче.

Этот экземпляр выглядит хамовато, хоть и облачен в идеально сидящий синий костюм. Довольно крупный, мышцы прослеживаются даже через плотную ткань пиджака. Волосы, правда, у него очень интересного цвета: он шатен, но верхние выгоревшие пряди темно-русого цвета, и складывается впечатление, будто сделано качественное окрашивание. Прическа, естественно, новомодная. Это когда кажется, что человеку сделали укладку верхней отросшей части волосяного покрова, а по бокам, наоборот, покромсали машинкой, оставив пару миллиметров. Черты лица резкие, волевые, подбородок мощный, рот — прям под стать по-мужски жестко очерчен, хотя губы красивой формы, не могу отрицать. Прохожусь по крупному носу с горбинкой и дохожу уже до глаз под густыми ухоженными бровями.

Теперь смотрит в упор, взгляд хоть и открытый, но властный, слишком хищный. Знает дядя себе цену. И вдруг понимаю, что ошиблась. Не просто голубые. Глаза у него с сероватой дымкой, такие холодные, кристально чистые, будто кубики льда. И сейчас они точно так же оценивающе проходятся по моему лицу.

— Отчеты делает Сатэ, — отвечает Арман Амаякович, пресекая секундные «гляделки», порядком уже напрягающие меня.