Медведь для Маши

Глава 5

Маша

Мне хочется кричать, топать ногами и бить посуду, но я молчу. Крик давно стал для меня недосягаемой роскошью, а устраивать истерики и идти наперекор родительскому решению, и подавно большой грех.

Надо бы радоваться и благодарить бога и батюшку за шанс стать женой и матерью, но не получается. Горечь обиды изнутри всю душу разъедает. Они сосватали меня за Гришку! За этого рыжего, конопатого, лопоухого и нескладного юношу, который вдобавок и младше меня на четыре года!

Как представлю, что вся деревня будет меня видеть в свадебном одеянии рядом с ним, завыть белугой хочется. А ещё и детей от него рожать! Они же такими же конопатыми и лопоухими будут! А если девочкам черты отца достанутся? Разве сможем мы им потом хороших парней сосватать? Вон, Гришкины родители рады-радёхоньки, что хоть кто-то на их сыночка позарился. Пусть и от безысходности, от невестиного недостатка, зато какая красавица женой их пугала станет.

Тут же себя одёргиваю и начинаю молитву читать. Гордыня — это страшный грех! Надо с благодарностью принимать свою судьбу. Бог терпел и нам велел. Родители мои уже отчаялись немую дочь замуж выдать. Многие в нашей деревне думают, что это кара господня на меня и мою семью обрушилась.

Онемела в семь лет, да так и не заговорила. И без толку родители всех уверяли, что это случайность, сильный испуг. Волка я тогда в лесу увидела. Далеко от дома отошла по глупости, и хищник на меня выскочил. Я помнила, что отец сказывал тихо себя вести, когда на зверя дикого наткнёшься. Вот я и замолчала.

Стояла столбом ни жива, ни мертва от страха и только господу молилась, чтобы он меня спас.

Я ведь от рождения бойкой девчонкой была, говорушкой, непоседой. В разные неприятности влипала с завидным постоянством. А сейчас стояла и молила про себя о спасении, обещая, что больше ни слова не скажу, если жива останусь. Ведь и батюшка меня всё время попрекал длинным языком.

«Жена должна быть кроткой и молчаливой, должна мужчину слушаться, а ты как бесёнок маленький. Кто тебя замуж возьмёт?»

Что если батюшка прав, и моя разговорчивость от лукавого? И господь решил избавить родителей от такой напасти?

Я закрыла глаза, ожидая страшного. Волк уже на меня шёл, скаля зубастую пасть. Но тут прогремел выстрел. Оказывается, неподалёку, на моё счастье, охотники были. Господь спас меня, и я стала нести, данный ему обет.

Родители долго вымаливали мой недуг, а потом сдались, решив, что на всё воля божья. А как стукнуло мне семнадцать лет и пришло время мне жениха подбирать, никто не изъявил желания. И в восемнадцать никто не явился, и в девятнадцать, и в двадцать.

Я так надеялась, что Иван сватов пришлёт, всё время на него украдкой поглядывала, но ему нашли невесту в другом селении. А потом и Коля женился, и Саша, и Вася…

И из других деревень в наш дом сватов не спешили засылать. А меж тем время младшей сестры подошло. Нехорошо, когда меньшая раньше старшей замуж выходит. А женихи уже стали порог обивать. Настёна тоже красоткой выдалась — всем на зависть, парням на усладу. И всё остальное в ней ладно было. Не невеста — загляденье. А тут я бельмом на глазу у семьи и всей деревни. Вот и пошёл батюшка на такой шаг от отчаяния.

В селении давненько говаривали, что ни одна девка за Гришку по доброй воле не пойдёт. Коли у меня голос был бы, и я б не пошла. Но немота дала ответ вместо меня. Вот и решили две семьи породниться, избавившись каждая от своей ноши.

Гришка и рад-радёхонек. Никакие проклятия его не пугают. А мне хоть в болоте топись, как представлю, что с ним надо спать ложиться да по утрам миловаться. Как эта картинка перед глазами всплывает, сразу беспросветная тоска накатывает.

И аккурат в день сватовства решаю я сбежать, чтобы хоть ещё на денёк свою участь отсрочить. Невмоготу мне было, хотя и корила себя, и призывала к смирению. Но всё пустое.

Слёзы с самого утра душили, а родители думали, что я от радости реву. А я даже написать о своих страданиях не решалась, чтобы их не расстраивать, да на гнев батюшки не нарываться. Могла ведь указать, что не хочу за Гришку замуж, но так и не посмела супротив господа да отца своего пойти. Знала, какой это грех и позор.

Да не удержалась всё-таки, убежала в лес. Хотя до самого вечера уговаривала себя покориться. А как сбежала, так меня такое чувство стыда и раскаяния накрыло, что невмоготу было домой возвращаться и родителям в глаза смотреть.

Представляла, как им из-за меня краснеть пришлось, как Настёне тошно из-за такой сестры нерадивой да невдалой, и слёзы сами собой из глаз градом на мёрзлую землю катились.

Проревела до самого вечера, а когда собралась с духом, чтобы домой идти да родителям на глаза показаться, услышала, что в селении что-то неладное творится стало. До меня долетали крики, выстрелы и рёв моторов. А потом лес заревом огненным полыхнул.

Очень страшно было, но я пробралась к околице незаметной тропкой и за кустами притаилась. Видела, как страшные мужчины, что не однажды к нам в поселение хаживали, поджигают дома с людьми, запертыми внутри.

Мне кричать хотелось, броситься к своим, но я только наблюдала за зверством, происходящим в эту минуту передо мной. Я чувствовала ещё тогда, когда эти люди к нам с миром приходили, что страшнее дикого зверя они. Опаснее, беспощаднее. Да и батюшка это понимал…но просили они у нас невозможного — укрыть беглых заключённых, чтобы потом их переправить вниз по реке. Лодки у нас имелись, сноровка и знание диких мест.

Говорили, что денег дадут очень много. А на что нам деньги? Мы всегда к ним относились как к фантикам от конфет.

Но эти люди были настойчивыми. Они стали приходить чуть ли не каждый день. Сначала торговались, а потом к угрозам перешли. Но никто не верил, что они решатся на подобное зверство.

Как же хочется сейчас кинуться к своему дому, но я словно в землю вросла. Ненавидела себя за трусость, взывала к господу в безутешной безмолвной молитве, слыша крики своих родных. Но всё было тщетно. Огонь безжалостно пожирал всё, что мне было дорого, а я смотрела и поверить не могла, что это всё наяву происходит.

Батюшка ведь всё время повторял, что ежели жить по Канону, не грешить, не гневить господа, то всевышний обязательно заступится, поможет, убережёт.

Почему же не спас? Неужто я его своим самовольством и гордыней прогневила? Неужто по моей милости столько невинных душ погибло?

В грудине болело так, будто мне живьём всё нутро вынимают. Упала на землю, проваливаясь в бездонную чёрную яму. А когда в себя пришла, к селению уже другие люди подъехали.

Отползла как можно дальше, чтобы ненароком себя не выдать. Что мне теперь делать? Как выживать одной в холодном лесу? Пешком ведь не дойти живой до соседнего селения. Оно в ста километрах от нашего, если прямиком по реке. Мы туда с родителями несколько раз на лодке плавали. Но теперь и её не стало. Я видела, как страшные люди в ту сторону шли. Наверняка они забрали все лодки. Знали они, что на ней можно быстро скрыться, и следов не найдут.

Обхватила дрожащими руками дерево и тихонько поднялась. Ноги отказывались слушаться, всё тело сковала слабость, а душу одолело отчаяние.

А потом я увидела большого небритого мужчину, который приходил с теми страшными людьми.