Нежная

* * *

Семейный ужин ожидаемо превратился в нечто среднее между допросом НКВД и судом присяжных по делу о злостном нежелании "жить правильно". Как именно надо "жить правильно" знала только мама, но сама почему-то так не жила, было у меня подозрение, что потому, что список требований для "правильной жизни" содержал взаимоисключающие и нереальные вещи. Мама вообще была экспертом в риторике любого уровня, ей нереально было что-то доказать, потому что любые аргументы она выворачивала наизнанку и трактовала так, как было удобно ей, а если кому-то всё же удавалось загнать её в угол, она начинала плакать – убойный аргумент, после которого продолжать спор было невозможно. Папа эти вещи давно понял и вообще никогда не спорил, Карина поняла лет восемь назад, но спорить продолжала, доводя мать до слёз и "больного сердца", которое мама диагностировала у себя сама, и лечила тоже сама, потому что "доктора бестолковые и прописывают химию".

Из-за "бестолковых докторов" лечилась самостоятельно и "народными средствами" не только мама, но и вся семья, всю мою жизнь, до того момента, когда Карина устроилась на хорошую работу и стала получать хорошую зарплату. Мне было шестнадцать лет, когда Карина практически за руку отвела меня к первому в моей жизни частному стоматологу, потом к офтальмологу, потом к дерматологу, потом ещё к кому-то. Я считала это лишним и ненужным, пока не поняла, что здоровые зубы – это когда жевать не больно, и когда ты во время еды сосредоточен на вкусе еды, а не на том, каким зубом её жевать, чтобы не попасть на те зубы, на которые нельзя. Я всю сознательную жизнь мучилась, считая это нормой, пока не пришла сестра и не прекратила это, показав, как всё может быть, если принять решение, приложить усилие и потратить деньги.

И так было с каждым аспектом моей жизни, к которому Карина протягивала свою властную руку, вооружённую банковской картой. Меня это дико смущало, я иногда во сне видела эту руку и эту карту, мне снились бездонные пропасти и непреодолимые стены, я пугалась, плакала и не знала, как выбраться, а потом появлялась Карина, прикладывала свою блестящую карту к каменной стене, и стена открывалась, как двери лифта, а сестра смотрела на меня с жалостью и вздыхала: "Чё ты такая нежная?", а я не могла ничего ответить.

"Фамилиё такое, я это фамилиё не выбирала. Бонд, Джеймс Бонд – Нежная, Анечка Нежная, очень приятно, извините."

Карина тоже в девичестве была Нежная, но на втором курсе универа вышла замуж за своего лучшего друга с фамилией Барсов, и диплом получала уже как Карина Барсова, что ей подходило очевидно лучше. Я подозревала, что если бы не фамилия, она бы за бедного Лёшку ещё лет десять не вышла бы, а Лёшка её любил и всё терпел, и всегда всё делал так, как она хотела. Мама её за это ненавидела.

У мамы вообще было странное свойство осуждать за достижения и винить за успехи. В детстве я её даже спрашивала, почему она это делает, она на полном серьёзе объяснила, что, во-первых, чтобы не зазнавались, во-вторых, чтобы не сглазить. В детстве я ей верила на слово и поддерживала как могла, а потом в какой-то момент поняла, что это просто зависть, и перестала ей рассказывать свои хорошие новости. Плохие я перестала рассказывать гораздо раньше, потому что в любых моих проблемах я оказывалась сама виновата, и любые проявления эмоций были запрещены, но только мне, ей было можно.

Сейчас, как и всегда, семейный ужин подходил к тому этапу, когда брат, тонко чувствующий нюансы интонаций, отводил глаза и врал, что он наелся, а потом тихонько уходил в свою комнату. Я завидовала ему, но поступить так же не могла, по двум причинам. Первая – я сидела в дальнем углу и не могла встать из-за стола, пока не встанет мама, вторая – я находила в этом какое-то мазохистское удовольствие. Мне нравилось слушать, как мама бешено пытается доказать Карине, что та живёт неправильно, а Карина аргументированно и спокойно оспаривает её аргументы один за другим, пока они остаются в рамках банальной человеческой логики. В какой-то момент земная логика сменялась небесной, в маминых претензиях начинали фигурировать "высшие силы", "мать-природа" и "ангел-хранитель", у Карины начинали сдавать нервы, она била себя ладонью по лбу и начинала задавать риторические вопросы о науке и логике – это было ошибкой, наука с логикой на этой кухне были не в авторитете.

Я слушала эту дискуссию в разных вариациях уже много раз, но каждый раз слушала внимательно, мне казалось, что я таким образом нарабатываю базу знаний, которая мне пригодится тогда, когда Карина окончательно перестанет приезжать в этот дом, и мамины усилия по налаживанию "правильной жизни" переключатся на меня.

"Надеюсь, это будет не скоро. Я не готова, она меня задавит, я расплачусь первая."

Диспут перешёл к предпоследней стадии, когда мама подключала папу и требовала подтвердить, что она права, папа делал философское лицо и многозначительно хмыкал, не принимая ни чью сторону. Я его понимала – это Карина маму доведёт и уедет, а нам с ней потом ещё жить.

Следующим этапом должен был быть скандал либо про деньги, которые Карина тратит неправильно, либо про детей, которых Карине давно пора родить штук десять, я пока не могла угадать, в какую сторону свернёт разговор.

"Лишь бы про деньги."

Про деньги мне было интересно, я в них вообще мало чего понимала, для меня все эти статьи расходов, накопительные счета, налоги, проценты и инвестиции были тёмным лесом. Я пыталась гуглить, но информация в интернете была подана по-дурацки, везде рекламировали какие-то тренинги и книги, помогающие поверить в себя и начать менять свою жизнь и строить бизнес, мне это было не надо. А о том, как прожить на зарплату, почему-то никто не писал – видимо, такие книги плохо продавались, что не удивительно – даже самая маленькая печатная книга сейчас стоила как мой бюджет на неделю.

К сожалению, про деньги послушать не удалось – мама выбрала вариант про детей, о чём Карина говорить не хотела, а она никогда не делала того, чего не хотела. Пару скандалов назад, окончательно отчаявшись донести до мамы свою точку зрения, Карина пообещала, что если эта тема поднимется ещё раз, она просто встанет и уйдёт, даже если это будет самое важное застолье в мире. Маму это не убедило, и она тему всё равно подняла, Карина за свои слова всегда отвечала, поэтому встала и вышла, не доев суп. Мама продолжала с ней спорить даже тогда, когда Карины больше не было в квартире – ей не нужен был собеседник, ей надо было высказаться.

Сейчас Карина тоже осталась себе верна – встала, изобразила руками движение артиста, который закончил выполнение номера, одним махом допила чай, грохнула кружкой о стол и ушла. Мама развернулась к папе и ответила ему, как будто он унаследовал Каринино мнение и обязался его отстаивать:

– Девке двадцать семь лет! Двадцать семь! Она уже старородящая, куда дальше тянуть?! А потом болячки, и будет плакать, будет говорить: "Мама, почему ты мне не сказала?", а мама сказала! Только кто маму слушал, когда своего ума нету, а только деньги в голове и гульки! У тебя тоже! – она перевела взгляд на меня, я вздрогнула и замерла, ощущая в желудке холодный ком, готовый подняться обратно. Я ненавидела это чувство, и ненавидела эти ужины, после которых ощущение, что съел куски сырого бетона, и они там внутри твердеют, и если затвердеют окончательно, то их даже обратно вернуть не получится. Мне было стыдно об этом вспоминать, но я когда-то пыталась, после очередного семейного ужина, который встал поперёк горла, и я не могла уснуть, ворочаясь на кровати, безуспешно пытаясь найти положение, в котором мне не больно лежать. В какой-то момент я приняла решение вызвать рвоту, чтобы избавиться от этого цемента внутри, но у меня не получилось – я не знала, как это делать. В фильмах всё выглядело легко и просто, а в реальности я промучилась полчаса, так и не добившись результата, расплакалась от жалости к себе и от чувства собственной тотальной никчёмности, а потом уснула на полу в туалете, умудрившись ещё и простудиться.

"Чё ты такая нежная, Анечка?"

С Карины эти скандалы стекали, как с гуся вода, она через пять минут уже не помнила, шутила и смеялась. Я так не могла.

"Извините."

Я смотрела в чашку, на поверхности чая дрожали волны каждый раз, когда мама от избытка чувств колотила по столу ладонью. У меня внутри тоже были эти волны, от них подпрыгивало сердце, так больно, что я начинала подозревать, что у меня то же самое "больное сердце", что и у мамы, которое она сама себе диагностировала и лечила народными средствами, хотя доктора рекомендовали лечить "химией".

"Где бы мне достать немного этой «химии», вдруг поможет."

В моей фантазии опять появилась властная Каринина рука с волшебной картой, открывающей все двери, на карте лежала горка разноцветных пилюль, которые я могла взять и съесть, и внутри станет тихо и безмятежно.

На самом деле, они у меня были, я их обожала – мои волшебные таблеточки, включающие сердечный штиль. Мне продали их в аптеке без рецепта, я внимательно прочитала вкладыш, убедившись, что никакой "химии" они не содержат, а содержат только одобренные "высшими силами" и "матерью-природой" лечебные травки, и тихонько их пила, балдея от эффекта и осознания того, что у меня есть маленький секретик. Таблетки я всегда носила с собой и надёжно прятала, но недавно меня спалила за их приёмом сестра, отобрала, всё прочитала, что-то погуглила и вернула, сказав, что это не таблетки, а леденцы с травяным ароматизатором, и работают они на эффекте плацебо, и доказанной эффективности не имеют.

"Почему же они тогда так прекрасно помогают?"

Я с сестрой не спорила, я вообще редко спорила в этом доме, поэтому помолчала, покивала и продолжила их пить.

"Маму спасает ангел-хранитель, меня спасают ангельские таблеточки."

Сейчас проблема была в том, что ангельские таблеточки кончились, а новые я купить забыла, потому что не принимала их уже несколько месяцев – повода не было, я не пересекалась с семьёй, потому что задерживалась на работе, а когда приходила, они уже спали. Я пробиралась в свой дом как вор, не включая свет, потом мышью шуршала по кухне, отъедая отовсюду по крошке, чтобы нельзя было понять, что именно я съела, и нельзя было меня в этом обвинить. Утром я вопила, что проспала, молниеносно собиралась и убегала на работу, иногда мама ловила меня у порога и вручала бутерброд, иногда папа подсовывал в сумку конфеты, но это происходило так быстро, что дискуссия не успевала начаться, я сбегала раньше, чем почувствую себя плохо.

"Не сегодня, Анечка. Не сегодня."

Мама прошлась по моей биографии, как пулемётчик, поливая веерным огнём все мои сомнительные достижения – и в школе я ленилась, и на танцах не старалась, и в институт не поступила, и швейное училище бросила, и парня такого хорошего потеряла, а ведь его папа начальник цеха, и мама в отделе кадров работает, уж они бы меня точно устроили, с ними бы я не пропала, а теперь довыделывалась, и сиди.

Я сидела, у меня не было выбора – наш дурацкий стол так стоял, что для того, чтобы выйти из комнаты, мне пришлось бы просить маму встать с табуретки и задвинуть её под стол. У нас было тесно, у нас всегда было тесно, даже когда Антоша ещё не родился, а когда родился, квартира вообще превратилась в кошмар.