Уже счастлива

Глава 4

Домой я вернулся злой. Хорохорился, настраивал себя на то, что на фиг мне не сдалась эта Марина. Пусть катится к своему клоуну, с которым легко и просто. Я не пропаду, и уж точно один не останусь. Пальцами щелкнуть и все — толпа желающих утешить набежит. Выберу себе девку новую. Молодую. Скромную. Что бы ни с кем кроме меня никогда и нигде. Женюсь. Справлю такую свадьбу, что даже в новостях покажут. Тут же заделаю ей ребенка, и будет у нас все замечательно.

А бывшая жена будет завистью давиться, рядом со своим неудачником. Тоже мне принцесса! Думает убиваться из-за нее буду? Нет, не буду! Даже не подумаю. И вспоминать больше не стану.

Все свободна.

Хорошо быть решительным. Сказал, как отрезал. Только, к сожалению, в отношениях это так не работает. Я не мог о ней не думать. Просто не мог. Ложился спать — проигрывал в голове наш диалог, что надо было сказать, как сказать. Вставал — снова в голове она. Душили воспоминания о наших совместных пробуждениях. Когда она теплая, сонная, лезла ко мне под бок. Или как смеялась, когда пытался поцеловать ее в шею небритой физиономией.

Проклятье. Мне этого не хватает.

С каждым днем. Все больше и больше. И уже кажется, что вижу ее в лицах прохожих, в облаках плывущих по весеннему небу, в отражениях витрин. Я все еще жду, что она позвонит, скажет, что ошиблась и хочет вернуться. Я бы ее принял. Ни слова бы не сказал, просто принял. Потому что без нее никак. Не дышится.

Я не могу переключиться с мысли, как она там с ним. Он ее обнимает? Целует? Они спят вместе?

Конечно спят. Взрослые люди. Но так хочется думать, что между ними ничего нет. Просто разговоры. Что она до сих пор только моя.

Я не знал, что от ревности может быт настолько больно.

Идиот.

Периоды злости сменялись апатией, когда не хотелось ничего. Я то был готов крушить весь мир, а то запирался дома, чтобы просто сидеть, смотреть в стену, думать, вспоминать. Мечтать. Да-да, я мечтал, как сопливый ребенок, о том, что сейчас дверь распахнется и войдет она, такая счастливая, с улыбкой, сияющими глазами и скажет, что остается, что хочет быть только со мной.

Невыносимо.

Я не выдержал. Наплевал на гордость, на мужское самолюбие, вообще на все и, как побитый пес, пополз к ней. Приехал к цветочному магазину за два часа до закрытия и все это время просидел в машине, наблюдая за тем, как Марина словно пчелка вьется вокруг роз, лилий и хризантем. Как обслуживает покупателей. Как улыбается.

Меня просто завораживала ее задумчивая улыбка. Такое чувство, будто она тоже о чем-то мечтала. Пусть это самонадеянно, но мне хотелось думать, что эти мечты обо мне.

А еще, она больше не блондинка. Покрасилась в темный-шоколад. Почему-то это убивает.

Когда она выходит на улицу, я сигналю фарами, привлекая к себе внимание. Марина выныривает из своей блаженной задумчивости, тут же становится серьезной, как-то раздраженно качает головой и идет к машине.

Открывает дверцу и садится на соседнее сиденье.

— Что опять, Сереж? — спрашивает устало, и сколько я не вглядываюсь не могу найти и тени той улыбки, что не сходила с ее губ, но протяжении последних двух часов, — Мы вроде уже поговорили и все выяснили.

— Не все, — я просто так отступать не собираюсь.

— Ну что еще?

— Вернись, пожалуйста.

— Ты издеваешься, да? — интересуется аккуратно, будто общается с агрессивным слабоумным.

— Не могу без тебя, понимаешь? — голос садится от волнения, — прихожу домой и на стены бросаюсь от одиночества.

— Так пригласи к себе Юлю. Или кого-нибудь еще.

— Я не могу. Не хочу. Мне ты нужна.

Марина сокрушенно качает головой.

— Ковалев, ты пьян? Вроде нет. Болен? Тоже не похоже. Я не пойму, к чему ты завел этот разговор и на что рассчитываешь.

— На то, что ты простишь меня и вернешься.

— Прощу? А тебе разве нужно мое прощение.

Я внезапно понимаю, что за все это время так и не извинился, не признался, что был неправ, что сожалею о том, что делал ей больно.

— Марин, прости меня, пожалуйста. Я был…сволочью. Самовлюбленным козлом.

— Сережа, давай без самоуничижения. Хватит того, что ты признал свою неправоту.

— Хватит, правда? — я тут же воспринял духом, — это значит, что ты меня простишь и вернешься?

— Это значит, что я тебя давно простила, но возвращаться не собираюсь.

— Марин… Я люблю тебя. Всегда любил. Только тебя.

Она ничего не отвечает. Молчит. Смотрит. А мне хочется орать. Хочется услышать от нее, те самые заветные слова, которые она мне раньше дарила.

— Прошу тебя. Давай попробуем все сначала. Я обещаю. Теперь все будет иначе.

— Сереж, — тихо, но уверенно, глядя мне в глаза, — я люблю ЕГО.

Словно кол в сердце загнали. С размаху. Не жалея.

— Нет, — отчаянно покачал головой, отказываясь принимать горькую правду, — не любишь.

Она не может так поступить со мной. С нами. Просто не может. Не имеет права. Я же люблю ее!

— Люблю, — уверенно кивает.

— А как же я? Меня ты тоже любила.

— Любила, — она не отпирается, — именно в прошедшем времени. Сейчас уже нет.

Этого не может быть. Просто не может. Ведь я-то люблю. Еще сильнее чем раньше, до тряски в руках, до бессонных ночей.

— Лжешь.

Снисходительный, немного усталый взгляд в ответ.

У меня голос пропадает окончательно.

— Я не могу без тебя, — не говорю, хриплю через силу, как раненый зверь, — ты понимаешь? Я просто не смогу без тебя.

— Не переживай, — она улыбается, в этот раз искренне, от души, — все будет хорошо. Ты справишься. Встретишь другую.

Она утешает меня. Говорит тихим, спокойным голосом, даже ласково. Как с ребёнком.

— Ошибаешься!

Я никого не хочу встречать! Я хочу вернуть ее обратно. Мне больше не нужен никто.

— Марин, пожалуйста, — как маньяк хватаю ее за руку, — пожалуйста. Дай мне еще один шанс. Я все исправлю.

— Не могу, Ковалев. И не хочу, — пытается высвободить руку, но я вцепился в нее и не отпускаю. Потому что кажется, что стоит отпустить и все. Мир рухнет, рассыплется на осколки.

— У нас с ним будет ребенок, — произносит со смущенной улыбкой, а глаза начинают сиять, как два бриллианта. А мне от тоски сдохнуть хочется. Мутит.

Я не понимаю, как это возможно, что женщина, которая мне так нужна, беременна от другого и так счастлива, что даже светится.

— И как давно? — спрашиваю, будто это имеет какое-то значение.

— Семь недель. Пока не видно кто там, но я думаю, что девочка. Я так чувствую. Дочка будет.

Внутри пожар и одновременно расползается вечная мерзлота. Это я должен был сделать ей дочку. Я. А не какой-то придурок, которого она теперь любит. Я!

Но Марине видать этого мало. Сама того, не подозревая она продолжает добивать, вколачивать гвозди в крышку моего гроба.

— Я выхожу замуж. Через две недели. Извини, но на свадьбу не позову. Сам понимаешь. Не та ситуация.

— Не надо, — прошу, хотя не имею на это никакого права, — я тебе не разрешаю!

Боже, как по-дебильному, как жалко я звучу!

Марина пропускает этот выпад мимо ушей.

— Поэтому, давай поставим точку в нашем общении. Пожалуйста. Не беспокой меня больше. Не приезжай. Не звони. Не ищи встречи. Я все равно не приду. У меня другая жизнь, и в ней для тебя места нет.

Наверное, в моем взгляде проскакивает что-то такое совсем жалкое, потому что она смягчается, аккуратно высвобождает свою узкую ладошку из захвата и ласково прикасается к моей небритой щеке.

— Все наладится, Сереж. Вот увидишь. Ты встретишь другую. Полюбишь ее. Найдешь свое счастье.

— А ты?

— А я уже счастлива, — еще раз ведет пальцами по моей щеке, улыбается ласково, ободряюще, с какой-то светлой грустью и после этого вылезает из машины.

Я наблюдаю за тем, как она идет прочь, уверенно глядя вперед. С улыбкой, излучая такие мегатонны неподдельного счастья, что прохожие улыбаются в ответ и оборачиваются следом.

Я провожаю ее взглядом, понимая, что все. Финал истории. Счастливый для нее и закономерный для меня, и чувствую, как по щеке, той самой к которой она прикасалась бежит теплая соленая капля.