Сводные. Дилогия

Глава 28

Оксана возвращается домой после полуночи.

Это все еще ее дом. Даже, несмотря на то, что мой отец мог убить ее сына прямо на тротуаре перед рестораном, если бы не патруль, который оттащил его в сторону, Оксана все равно возвращается сюда.

Почему? Что ее держит здесь? Любовь? Деньги? Что?

Мне очень хочется все бросить и уйти после вопиющего отцовского поступка, просто испариться, не сидеть в этой розовой комнате, которая убрана чужими руками и теперь как будто и не принадлежит мне. Но я знаю, что хватит с меня бегства. Москва мне доказала, бегством я ничего не решу. Хотя бы кто-то один из Дмитриевых должен начать думать головой, а не эмоциями.

Я все рассказала. Легче пока не стало, но Ксения Михайловна говорила, что однажды все-таки станет. Костя говорил правду, мой отец никогда не будет готов к таким новостям и рассказать надо было раньше.

Закрываю глаза и снова вижу, как отца оттаскивал патруль, а до этого мы вдвоем с Оксаной его от Кости.

А сам Костя мне так ничего и не сказал. Никак не отреагировал на эту новость.

Глупая, а когда ему было говорить хоть что-то? Между тем, как ему прилетело ногой по ребрам или, может, когда папа рассек ему бровь?

Оксана оставила его одного в больнице и вернулась. Как так можно?

Обнимаю себя обеими руками и плачу. Сижу на краешке застеленной кровати, в той же рубашке, которую натянула на себя еще в квартире Розенберга, потому что она оказалась со мной. Во-первых, она теплая, а во-вторых, это оказалась единственная свободная верхняя одежда, которая у меня есть. Вся остальная подчеркивает живот слишком очевидно. Оказывается, раньше я носила невероятно узкие и обтягивающие вещи.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть на месте.

Открываю дверь. Там отец. Лицо как маска. Хочется броситься в объятия, заплакать, обнять, но он стоит на расстоянии. Показывает рукой на кухню.

— Оксана пришла.

— Я слышала.

Иду следом за ним. Оксана разливает горячий чай. Теперь она отвечает за то, где хранится чайник и заварка. Папе больше не надо ломать голову над этим, но почему он не стал от этого счастливее?

Он занимает место у окна, складывает руки на груди и спрашивает:

— Когда это произошло?

— Что именно ты хочешь узнать, папа? Как это было, где или сколько раз мы это делали?

Я все еще зла на него.

От моей дерзости глаза у отца становятся ядовито-зеленые. Бабушка, когда он злился, говорил: «А ну не выпучивай на меня свой крыжовник» Это всегда помогало, он смеялся, но думаю, мне уже не поможет.

— Не зли отца, — машинально говорит Оксана, опускаясь со мной за стол. — Он пытается сделать, как лучше.

Что может измениться от моего ответа? Детально расписывать подробности своей личной жизни я все равно не буду.

— Это произошло десять недель назад, — отвечаю, вскинув подбородок. — Большего тебе знать не нужно. И не следовало так сильно его бить, — смотрю только на отца.

Если Оксана не готова противостоять ему, то это сделаю я. Никто не имеет права махать кулаками. Это я знаю твердо. Даже если у нас с Костей не сложится, папе не стоило реагировать так бурно.

— Он не один виноват в том, что случилось, — продолжаю. — Я тоже участвовала, папа. Будешь и меня бить ногой по ребрам?

Зелень в его глазах зашкаливает.

Я не узнаю собственного отца, но даже когда мы ссорились раньше, он никогда не смотрел на меня вот так.

— Юленька, — мягко откашливается Оксана. — Не говори так с отцом.

— Почему вы защищаете моего отца, а не Костю?

— С Костей все хорошо, девочка. Нет причин для беспокойства. Платон ведь не убил бы его, в самом-то деле, — как-то неуверенно говорит она.

Бросает испуганный взгляд на моего отца, а потом снова в чашку. Неужели Оксана настолько слишком держится за новую семью? А почему уже списала со счетов сына?

Отец переводит взгляд на Оксану. Он держится преувеличенно далеко. От нас обеих, а мы с ней сидим за столом, будто мы одна команда. Почему? Что между Оксаной и отцом пошло не так и что нас с ней объединяет, если не Костя, которого она и не думает защищать?

— Есть новости, Оксана? — бесцветным голосом спрашивает ее отец.

— Нет, — отвечает она. — Давай завтра поговорим, Платон.

О чем? Чувствую себя лишней.

— Что ты будешь делать, Юля? — Отец опять переводит взгляд на меня.

— Что бы ты ни решила, Юленька, — встревает Оксана. — Позволь дать совет, как женщина… кхм, женщине…

— Вы ведь тоже рано забеременели, — перебиваю ее я. — Когда вы поняли, как поступить с ребенком?

Оксана водит пальцем по узору на скатерти. Мой бестактный вопрос ее не злит.

— Девочка моя, мы с тобой в очень непохожих обстоятельствах и нас совершенно бесполезно сравнивать. Это было давно и сейчас уже не так важно, о чем я думала, но раз ты спросила… Представь себя одну, без семьи и поддержки. В чужом городе. Ты не поступила сразу в университет, уже пропустила учебный год и к этому времени потеряла деньги, которых и так было немного… Это было очень сложно, Юль. Просто знай, что бы ты ни решила, мы с отцом, никогда не будет тебя попрекать этим выбором. Правда, Платон?

Отец молчит.

— Даже если я сделаю аборт?

— Конечно! — с жаром отвечает Оксана. — У тебя карьера на носу! Выпускной экзамен! Европейские театры будут ждать тебя уже этим летом! Разве не глупо отказываться от всего этого? Да если бы у меня все это было, да я бы…

Отец отлипает от подоконника, и Оксана осекается.

Крыжовник в его глазах превзошел всю допустимую концентрацию.

— А что тогда произошло с вами, Оксана? — спрашиваю очень тихо. — Вам не позволили сделать аборт? Вы пропустили сроки? У вас не было денег? Вы ведь хотели. Хотели от него избавиться.

Оксана замирает, так и не поднеся чашку до губ.

— С чего ты решила, что я…

— Вы до сих пор совершенно не любите его.

— Костю?! Да что ты такое говоришь, Юля! Я вырастила его! Одна! Я ночами не спала из-за него, училась, работала, чтобы дать ему все самое лучшее! А он…

— А он родился. В этом его единственная вина.

Оксана вскакивает из-за стола, опрокидывая чашку.

— Не суди о том, чего не знаешь, девочка, — в ее голосе наконец-то проявляется металл, который всегда был там, когда она говорила с Костей.

— Мы не такие уж и разные, — говорю. Вспоминаю свою панику, страх и бегство. — В чем-то мы очень похожи. Думаю, не только мы. Все женщины.

И моя мама.

Тоже испуганная, со слезами на глазах, но после того, как она рассказала папе, для нее все изменилось. А я никогда толком не думала, через что им пришлось пройти с ней и что я вот так повторю ее судьбу.

— Да ну?! — взрывается Оксана. — В чем же мы похожи? Может, тебе придется работать беременной, чтобы купить первые распашонки? Может, придется бегать за моим сыном, чтобы он признал этого ребенка и помог хотя бы копейкой? Не придется! Костя не переставал улыбаться всю дорогу до больницы и даже на рентгене, где другие орали от боли, когда им щупали ребра, этот идиот улыбался! Как только ходить сможет, жди его на пороге! Но я тебе так скажу, вы оба понятия не имеете о том, что такое оказаться на руках с ребенком, которого даже некому отдать хотя бы на несколько часов! А он только и может, что плакать! Думаете, это сказка? Счастливый финал? Как бы не так! Это гребанный День Сурка, который никогда не кончается! Делать детей куда веселее, Юля, чем растить их всю оставшуюся жизнь. Они появляются и меняют всё: твое тело и твою жизнь, не спрашивая у тебя разрешения на это! Они болеют, когда тебе больше всего нужно быть свободной! Они не спят ночами, когда ты уже падаешь с ног от усталости! Тебе повезло, что у тебя есть такой отец, который с тебя пылинки сдувает. Он наймет тебе нянек, фитнес-тренеров, сделает все, чтобы ты вернула свою форму и вернулась в свой балет! А мой безмозглый сынок всю жизнь говорил, что воспитает своего ребенка так, как я не смогла. Вот и доказал! Он специально это сделал, Юля! Косте нужен был только ребенок, а тут ты подвернулась! Но не принимай его сладкие речи на веру, которые он начнет тебе лить в уши, когда он вернется из больницы, а ты его сразу же простишь за все! Костя очень быстро наиграется! Увидишь, вам обоим надоест, но это не щенок и не котенок, которых можно отнести в приют или найти новых хозяев! И тогда вы скинете этого ребенка нам с Платоном. Но не думай, что я буду сидеть с ним, пока вы будете гулять и наслаждаться молодостью. Нет, нет и еще раз нет! С меня достаточно бессонных ночей!

— Костя улыбался? — повторяю с глупой улыбкой.

— Это все, что ты услышала?! — всплескивает руками Оксана, но натыкается на ядовито-зеленый взгляд отца. — Платон... Ты не так все понял!

— Думаю, будет лучше, если мы не будем откладывать и окончательно проясним ситуацию, — произносит он и тянется к телефону.

— Что ты делаешь, Платон? Перестань… Я просто пыталась образумить девочку. Она не знает, что такое ранняя беременность, только и всего. Я пыталась объяснить ей, что это не сказка в ее возрасте… С ненадежным парнем такой, как мой сын! Платон!

— Ты забываешь, что я тоже сам ее вырастил, Оксана. Мне было девятнадцать, а я похоронил жену и остался с дочкой. У меня не было ничего из того, что есть сейчас. Все, о чем ты говоришь, я знаю. Слишком хорошо знаю, поэтому не надо запугивать мою дочь. Ты не имеешь на это никакого права.

Оксана оседает обратно на стул. А я окончательно перестаю понимать происходящее.

— Ты мужчина, это другое… — слабо сопротивляется Оксана. — А я сейчас совсем другого мнения о беременности. У нас подходящий возраст, мы можем…

Они хотели детей?! Или уже завели?!

— Конечно… Алло, справочная? Мне нужна клиника, где можно сделать УЗИ…. Нет, не завтра. Да, сейчас… Да, прямо горит. Еще шутки будут или, может, займетесь делом?

— Платон, не надо.

А если он собирается отвезти меня на аборт и не так понял наш разговор?!

— Папа! Я не буду делать аборт! — кричу почти в голос. — Что ты делаешь? Я не поеду на УЗИ!

Он вдруг преодолевает кухню в два широких шага и крепко прижимает меня к себе одной рукой, второй по-прежнему прижимая к уху телефон, ожидая ответа справочной.

Целует в макушку, и я понимаю, что снова плачу. Потому, что он все-таки меня обнял. Потому что это его запах, родной, мой единственный отец, который тоже ошибается, но умеет признавать свои ошибки.

И потому что это он меня вырастил. А еще стал надежной опорой моей маме, когда отдала всю себя, чтобы я все-таки родилась. Совершила необратимое. И Оксане не стоило рассказывать папе о том, каким может быть самопожертвование ради своего ребенка.

Отец тоже мог обозлиться. Мог ненавидеть меня. Мог оставить бабушке, но он не сделал ничего из этого. Он работал, но приходил ко мне домой. Он оплачивал мой балет даже, когда у нас еще не было денег. Он находил их, а я только и делала, что танцевала на носочках возле зеркала и говорила, что буду «балелиной».

— Ты прощаешь меня? — шепчу. — Не злишься?

— За что мне на тебя злиться? Что влюбилась? Злюсь, конечно, но что я могу сделать?... Уже ничего. Что бы ни было дальше, Юля, я буду рядом. А твоему парню мозги я вправил… Может, перестарался, признаю. Но думаю, лишним не будет… Да, я все еще здесь! Диктуйте адрес... Оксана, поехали.