Жизнь моя [перевод С. Одинцовой]

* * *

И потому что Майлз — это Майлз. Патрик находился сейчас в самолете на Тулузу, удивляясь, какого черта он влез в это дело.

При всех своих безумных перепадах настроения, не лишенный снобизма Майлз был лучшим другом Патрика. Единственным, кто кинул ему спасательный круг в ту первую, ужасную неделю в Оксфорде, когда у Патрика совсем не было денег.

Тогда Майлз в своем грязном «фольксваген-гольфе» чуть не сбил его на перекрестке и, обругав предварительно, предложил вместе поесть карри. Хорошенько выпив, он сказал:

— Слушай, Пэдди, или как там тебя, ты не сможешь остаться в Холле, для тебя это будет просто ужасно, ты не встретишь никого стоящего. Почему бы тебе не поселиться в свободной комнате в моем доме?

Что Патрик и сделал.

Дом его друга — Боже мой! Мать Майлза была высококвалифицированным юристом и купила сыну еще один дом в качестве награды, когда тот с третьей попытки пролез в Оксфорд. Для него это было «летнее убежище» на юге Франции. Именно сюда и летел сейчас Патрик, проведя предыдущие два месяца за тренингом лошадей в скаковой конюшне, чтобы подкопить денег.

Никогда раньше он не встречался с миссис Пасмор, и надеялся, что так будет и дальше, поскольку ее голос звучал довольно подавляюще. Он был рад тому, что ни она, ни ее супруг, отчим Майлза, не собирались посещать Ля Бастид во время их пребывания там.

За три года, проведенные Патриком в доме на Норхэм Гарденз, миссис Пасмор ни разу не навестила своего сына. Как и отец Майлза, который был хирургом, как и его отчим, который был судьей. Майлз говорил, что ему все равно, но Патрик думал иначе. И он огорчался из-за этого, хотя и был счастлив, никогда не сталкиваясь ни с кем из них. Ему было неловко принимать благотворительность Майлза, но из-за настойчивости своего друга и вопреки собственным возражениям, он не платил за комнату. В конце концов, для очистки совести он решил, что лучше будет время от времени перечислять некоторую сумму на банковский счет. Майлз их сможет получить потом… Чтобы потратить на наркотики, насколько Патрик знал своего друга…

Друга… Патрика до сих пор поражало: неужели у него есть друг? После ухода его матери он не видел в этом смысла. Зачем привязываться к людям, ведь они могут тебя бросить.

Но Майлз каким-то образом влез к нему в душу. Возможно, потому, что они оба были на пару лет старше остальных на курсе: Патрик — из-за того, что сначала окончил колледж, а Майлз — из-за пересдач, хотя он всем говорил, что был на практике в Гонконге.

Но, как бы то ни было, они прекрасно ладили. Вместе ходили по вечеринкам, где Майлз напивался и дразнил Патрика тем, что тот не пьет; вместе снимали девушек, вместе учились, сдавали экзамены (или, в случае Майлза, проваливали их).

Майлз предпочитал учить Патрика тому, что он называл «предметом первой необходимости». Например, носить воротнички правильной жесткости и не под каким предлогом не закатывать рукава своего свитера, даже если кухня провоняла от жары, и при этом делать вид, что все О.К., — иначе ты будешь выглядеть как ученик начальных классов…

— И скажу тебе еще одну штуку, — вещал Майлз. — Доктор Хант — старый хрен, и против этого не попрешь. Хрен 24-каратный, чистейшей воды хрен!

Это утверждение заставило Патрика рассмеяться: для Майлза каждый был «хреном», включая его самого.

— Майлз, какая тебе разница? Ведь ты не собираешься становиться археологом, ты же будешь генеральным директором Би-Би-Си.

— А ты, Пэдди, мальчик мой, будешь моим персональным психотерапевтом, когда я слягу от напряжения.

— Ясно, ты на этих раскопках не ради трепета находок. Так кто она?

— Я думал, ты никогда не спросишь, дружище. Ах, это Девственница Весталка, чертовски сек-са-пиль-на-я!

С гудением загорелось табло «пристегнуть ремни безопасности». Патрик посмотрел в безоблачное небо, покусал губу. По тому, что рассказал Майлз, Антония Хант казалась персонажем, без которого он мог бы обойтись. Первоклассные английские девушки загоняли его в угол. Они неизменно начинали относиться к нему свысока, как только узнавали, что он из Вайоминга.

— А, это там, откуда ковбои? — спрашивали они. — И, кажется, «Мой друг Флика»? Так откуда, говорите, вы родом? Дюбуа? Это что, город такой?

Он знал, что чересчур остро реагирует на все это, но уже через пять минут начинал чувствовать, что превращается в неуклюжего деревенщину в ковбойке. А эта Антония Хант еще и умная — раздался выстрел с его последней линии обороны.

— Значит, Миранда уже в прошлом?

— Ты имеешь в виду Нериссу?

— Ну да, Нериссу.

Последовал довольный хохоток. Господи, ну какие же вы, янки, старомодные. Это даже умиляет.

— Это означает, что с Нериссой ты не прощаешься?

— А что плохого в том, чтобы сохранить обеих? Бедняжка Тони ничего не знает, так что ее это задеть не может, а Нериссе все равно.

Из того, что Майлз рассказывал о Нериссе, Патрику она не понравилась тоже. Если верить Майлзу, она была точной копией молодой Брижит Бардо и очень серьезного класса. И, в довершение всего, она приходилась Майлзу сводной сестрой. А значит, дочерью судьи от первого брака.

Дерьмо!

У него все сжалось внутри. Такое же ощущение слепящего белого страха он испытал, когда вышел из подземки в свой первый день в Лондоне и лицом к лицу столкнулся с большим количеством прекрасных старинных зданий — зданий, которые лондонцы используют с олимпийским равнодушием, открывая в них рестораны, «архитектурные общества» и так далее. А теперь он держал путь на юг Франции — на юг Франции! Фантастика! Грейс Келли и Кэри Грант, галстуки и крупье, частные яхты и шикарные английские девочки с холодным пренебрежительным взглядом.

Дерьмо!

«Соберись! — сказал он себе. — Ты сможешь. Поставь перед собой цель выше, чем сможешь осилить, и ты это сделаешь. Правда?» Он прочел это в «Ридерз Дайджест», когда ему было девять, на следующий день после ухода его матери. Он прогуливал школу, сидя в аптеке, тупо листая журналы и думая о том, что сделать, чтобы вернуть ее. Поставь перед собой цель выше, чем сможешь осилить.

— Но что я должен сделать? — спрашивал себя девятилетний Патрик. Но он уже знал. Он не хотел закончить, как его отец. Он не хотел быть униженным, живущим в трейлере и вечно пьяным.

Как всегда, подумав об отце, он ощутил знакомую боль. Единственное, о чем мечтал этот бедняга, — он хотел гордиться тобой. А что ты сделал? Ты убил его, и неважно, что говорят доктора. Ты ведь знаешь, что это правда. Ты разбил ему сердце, и теперь тебе с этим жить. Слишком поздно, чтобы что-то изменить.