Пустая страница

– У него глаз подбит. Это Дориан сделал, – подсказывает мне Шайла.

– Шайла, прекрати, – одергиваю её я.

Уильям берет слово и долго говорит о том, что он положит свою жизнь на борьбу с коррупцией и наладит дела, которые, казалось, были запущены.

Люди снова хлопают в ладоши, но уже без особого энтузиазма. Мэр подходит к микрофону, а его сын, поклонившись, спускается со сцены.

– Объявляю ярмарку открытой! – заявляет мэр.

После этих слов аплодисменты звучат куда громче, кто-то даже присвистнул.

Наблюдаю, как одна за одной женщины выходят на сцену и рассказывают о своей еде, а потом ждут, когда некий мужчина заплатит им за это. Мой номер тридцать два, и я жду его объявления с какой-то странной тревогой и трепетом. Я так давно не испытывала подобных чувств, что совершенно неважным становится то, отчего они во мне появились.

Улыбаюсь сама себе. Чувствую себя живой. Эмоции настолько изменчивы, что я ощущаю необычайный прилив сил.

– Номер тридцать, Рене Гелли.

Бросаю взгляд на сцену и наблюдаю, как "та самая" Рене становится в центре помоста, она рассказывает о своём нереально-крутом-и-вкусном-торте, и тут начинаются торги. Её торт улетает молодому мужчине в самом центре толпы за триста долларов. Отличный результат. Но я совершенно случайно обращаю внимание на то, что Дориан в торгах не участвует. Даже с Рене.

Тридцать первый номер – это девчонка тринадцати лет. Её быстро сметают за пятьдесят долларов.

– Номер тридцать два, – объявляет мэр.

А вот и я.

Фух.

Поправляю сарафан, нацепляю на лицо милую улыбку, беру горе-шарлотку и выхожу на сцену.

– Что же у вас, миссис…

– Просто Кайла, – отвечаю я, и мне в лицо пихают микрофон.

– И чем ты нас удивишь, Кайла?

Ну что ж, да здравствует позор.

– Шарлотка, в лучших традициях её приготовления, – всё с той же улыбкой отвечаю я мэру.

Толпа шушукается, словно меня и нет на сцене. Становится неловко и тут раздаётся голос у подножия помоста.

– Пятьдесят, – говорит… Кто? Сын мэра?

– Сто, – уже знакомый мне голос из центра площади. Это Брэдли.

Улыбаюсь ему в знак благодарности, и Уильям Рид предлагает сто пятьдесят.

– Триста, – говорит Дориан, и я немного расслабляюсь.

Всё же он участвует в этом цирке.

– Четыреста, – говорит Уильям.

– Пятьсот, – тут же бросает полицейский.

– Продано! – восклицает ведущий-мэр, и я хочу придушить его. Моя шарлотка могла и больше получить за счёт каких-то там счётов двух мужчин. – Кайла, ты можешь подойти на стойку за сценой и дождаться там своего спутника на вечер.

Индюк! Авторитарно заявляю – мэр Скайвилля ужасный человек, он только что утащил у меня из кармана пару сотен.

Спускаюсь со сцены и возвращаюсь к столу, где обитала до торгов. Ставлю шарлотку и морщусь от вида растекающихся сливок. И за это Дориан отдаст мне пятьсот долларов? Но внутри я рада, что именно он выиграл торг. Полицейского я уже отчасти знаю и отужинать с ним это далеко не самое ужасное, что могло сегодня произойти.

– Кайла? – окликает меня знакомый голос.

Оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Рене. Рядом с ней находится молодой человек, что выкупил её супер-пупер блюдо.

– Рене, – говорю я.

– Будь осторожна, – бросает она и, развернувшись, уходит под ручку со своим кавалером.

Что это было? Угроза или предупреждение? Мою улыбку сдувает, словно её никогда и не было, а по рукам пробегают назойливые мурашки.