Выпитое солнце

Глава 5

Шершавые толстые пальцы обожгли холодом бедра. Дыхание у уха тяжелое, частое, горячее. Сглатывает. Запах чистого белья смешивается с его запахом. Колючая щетина царапает ухо. Спешил. Без одежды уже холодно, но придется ждать, пока тепло вернется. Это случится не сразу.

Потолок в квартире матовый, отражения не видно, и Октябрина рада, что наблюдает за ними как за двумя размытыми пятнами, подсвеченными лунным светом. Мерные покачивания, тихий скрип подголовника кровати, стук о стенку. Хорошо, что соседей у Ромы нет, никто не услышит. Сильная рука сбоку от головы, вены над ладонью набухли. По лбу Ромы стекает соленая капля, и Октябрина следит, как она течет сначала над правой бровью, потом перемещается на переносицу и останавливается на кончике носа. Октябрина закрывает глаза и поворачивает голову. Капля падает ей на ухо, и Октябрина поворачивает голову снова, вытирает ее о подушку. Роман широкий, каким и должен быть мужчина его возраста. Тяжелый, если не будет удерживать себя на руках, раздавит Октябрину. Иногда она задумывается о том, что их разница в весе – почти ее вес. Словно их разница в возрасте лежит на ней горячим грузом. В Романе две Октябрины, одна настоящая, а другая – скрывающаяся. Октябрина закрыла глаза. Все-таки Роман не просто как никогда не включал свет.

Они редко засыпали вдвоем, но в этот раз он не отпустил. Накрыл одеялом, притянул к себе рукой и громко задышал в ухо. Кажется, все еще не отдохнул.

– Я так скучал по тебе, – говорит он и целует в макушку. До шеи тянуться неудобно.

– И я, – отвечает Октябрина, не открывая глаз.

Утро наступило быстро. Воскресенье Октябрина привыкла встречать у себя, и обстановка комнаты Романа показалась ей незнакомой. Светлое дерево, дорогой гарнитур, блестящие обои. Его жена приложила руку к ремонту, может, даже две, но она уехала, уехала на неделю, вернется только во вторник. Но на еще один день Октябрина остаться не сможет.

Она услышала голос Романа с кухни: пройти по коридору, свернуть направо. Кажется, она успела разглядеть кусочек гарнитура вчера вечером, когда Роман включал свет. Ванная комната у спальни, удобно. Октябрина сняла с приставленного к стене кресла свою одежду, кое-как оделась. Надевать все глупо, все-таки не клуб. Хотя бы минимально прикрыться от неизвестного чувства, которое в квартире было везде. В светлой ванной две пары зубных щеток, новые полотенца с вышивкой и бусинами, подставка с кремами, о которых Октябрина могла только мечтать. Ей на такие работать и работать, а ведь они кончаются быстро. У унитаза стоит диффузор с запахом хлопка, аккуратные ровные палочки. На стиральной машине стопкой сложены бежевые полотенца. Над ванной на подставке висят средства для душа – два средства для Ромы, остальные для жены. Октябрина выдавила на палец немного зубной пасты и отвернулась. У нее был такой же гель для душа, как и у жены Романа. Кому он подарил его раньше, ей или жене? Не спросить, а хочется.

– Ты проснулась рано. Я думал, ты спишь дольше, – сказал Роман и положил на тарелку два кусочка яичницы. – Даже умылась.

– Рабочая привычка не спать, – ответила она. Кожа еще горела после холодной воды. Вытирать лицо пришлось туалетной бумагой, чтобы лишний раз не прикасаться к чужим полотенцам.

– Кать, как тебе моя квартира? Не помню, была ты тут? Мне кажется, ты тут впервые.

– В отелях привычнее, – сказала Октябрина и оглядела стол, который накрыл для нее Роман. Омлет, жареный хлеб, порезанные яблоки, даже пирог. Он не готовил пирог, не скажет, что не готовил. Не признается, что это пирог жены. Наверное, она старалась.

Октябрина откусила кусочек и почувствовала, как на языке рассыпался привкус ее духов. «Диор», может, «Дольче и Габбана». Октябрина приносила пробники таких духов домой, но не могла позволить себе часто ими пользоваться. Девушка наколола на вилку еще кусочек. Красная начинка, малина, раскалывается и красит тарелку брызгами алого. Она видела ее. Она знает ее. Если бы у Романа был ребенок, вполне мог учиться у нее в классе, отвечать на уроках или вовсе быть ее однокурсником в университете. Он мог бы даже закончить раньше на пару лет, если бы Роман и его жена затеяли ребенка чуть раньше, чем ее родители. Октябрина снова отколола кусочек пирога. Кажется, Октябрина съедает ее по кусочку. Между зубами застрял короткий волосок, прорезал полоску по десне. У жены Ромы короткие светлые волосы. Октябрина видела ее на фотографиях.

– Тебе нравится моя квартира? – повторил Роман и подлил ей кипятка в чай. – Ты вечно пьешь холодную воду, а не чай. Так не принято.

– Не принято кем? – попыталась улыбнуться Октябрина и уже пальцами отломила еще кусочек пирога. На вкус как пальцы. Еще немного и почувствуешь хруст ногтей на зубах.

– Везде, где я был, пьют горячий или теплый чай. В холодном чае вкус чайных листьев не раскрывается, – сказал Роман и протянул руку за телефоном. Он взял его одной рукой, уложил в центр ладони и второй, уже свободной рукой, начал листать ленту новостей. – Курс опять повысился. Но все равно придется покупать здесь хотя бы часть. Мне еще с двумя пересадками лететь.

– Почему не купить там? – спросила Октябрина, сделала глоток чая и обожгла язык. – Там… Там же должна быть валюта.

– Иногда они не выдают больше определенной суммы наличными, а мне на карту переводить нельзя. – Роман отпил чай и снова замахал пальцем по экрану. – Я лучше наличку в карманах привезу, чем заплачу огромные налоги.

Пирог жены на тарелке быстро кончился, а брать больше Октябрине показалось неприличным – она уже достаточно принадлежавшего жене Ромы потрогала и отобрала, чтобы съедать ее пирог. Куда Роман уезжал, Октябрина толком не знала. Он работал в международной компании, названия которой никогда не говорил, занимался продажами и часто бывал на заводах – от его костюмов, даже после стирки, иногда пахло дымом. Начинал, как и многие мужчины его поколения, инженером. Так бы и работал, наверное, на рабочим заводе, если бы в девяностые не подсуетился и не начал бы дружить с правильными людьми. Октябрине он вот уже второй год говорил одно и то же: «Дружи с правильными людьми, бери пример с меня», но так как «правильных друзей» у Октябрины так и не появилось, а со своими друзьями Роман ее знакомить не собирался, слова его оставались просто словами.

– Сколько тебе еще дней работать? – спросил Роман и раскрыл леденец.

Он пил чай с леденцами или странными конфетами с приторной сладкой начинкой, от которой у Октябрины сводило зубы. Октябрина поглядела на вазочку с конфетами и заметила среди трюфелей, австрийских конфет с Моцартом на обертке и упаковок, которых Октябрина раньше не видела, «Коровку» и батончики Рот Фронт. Иногда Галина Георгиевна приходила из магазина и выкладывала на кухонный стол пакетики с конфетами. В каждом пакетике не больше шести конфет, «на попробовать», и среди пакетиков всегда были «Коровки» и батончики с красных обертках.

– Дней? Не знаю, совсем немного, но я особо не считаю, – прошептала Октябрина и сглотнула. Привкус «Коровки» она ощутила даже не откусывая от конфеты и кусочка. Вязкий, ядерно-сладкий, приклеивающийся к зубам вкус, который не запить даже горячим чаем.

– Ну, в июне ты свободна будешь? – Скомканный фантик раскрывался с потрескиванием словно выброшенный из костра уголек.

– Не сразу, но буду. А что?

– Хотел съездить с тобой куда-то. – Роман провел рукой по выбритый щеке и пригладил седевшие волосы. – Мы ни разу вдвоем никуда не выезжали. Отдохнуть бы тебе не помешало.

Светлые стены слепили. Белая кухня, стол из бежевого дерева, такие же стулья. Тарелки с цветочной каемкой, фигурные столовые приборы: ручки с узорами, с птицами и растениями. Оранжерея на подоконнике, каждый цветочек в новом горшке. Под часами совместная фотография Романа с женой: стоят на фоне водопада. Октябрина хочет спросить, где этот водопад, но другой вопрос срывается с языка:

– Ты женат, как это возможно?

– Что возможно? – Он взял еще одну конфету, «Мишку на севере», развернул сначала бумажную обертку, потом фольгу и скомкал их в шарик. – Мы же будем отдыхать без моей жены. Ты и я.

– А что ты скажешь своей жене?

– А что я говорил раньше, тебя не волновало. – Он улыбнулся.

– Раньше мы никуда не уезжали.

«Раньше» Октябрина произнесла тихо. «Раньше» – уже почти два года. Два года они видятся, переписываются и скрывают, что знакомы. Никто из подруг Октябрины не знает даже, сколько ему лет и есть ли он на самом деле.

– Если тебя беспокоит, скажу, что уехал в командировку. Летом они тоже бывают. Но она в любом случае против не будет. Мы почти в свободных отношениях.

– А это обязательно? Мы же и так жили, так бы и жили.

– А что бы и не поехать? – Роман улыбнулся. – Я вот тебя у моря часто представляю. Тебе бы очень подошел тот купальник, который я тебе купил. Ты же его не выкинула?

– Не выкинула, лежит у меня дома.

– А ты не надевала его еще? – Роман взял новую конфету.

– Надевала один раз, в бассейн ходила с подругой.

– Надо будет после хлорки постирать. Пусть лучше солью напитается.

Октябрина часто думала о том, что на самом деле делал Роман в командировках. Чем он торговал? Сколько дней на самом деле тратил на одну сделку? Может, в другом городе его тоже ждет какая-то девушка, может, младше и красивее Октябрины, и собирает чемодан в их поездку на двоих, о которой «никто все равно не узнает».

Но ревновать глупо. Особенно, когда изменяют с тобой. Особенно, когда утверждают, что в этом нет ничего дурного и что жена не против.

– Я хочу отдохнуть, понимаешь? – спросил он. – Куда-то подальше отсюда, в другую страну.

– У меня нет «заграна». Его делать сейчас долго.

– Это не проблема. Я все решу.

Он сказал это так, как говорил и раньше. Он говорил так в первый год почти каждый раз, когда Октябрина сталкивалась с трудностями.

Октябрина помнила, как они познакомились. Многое в жизни забывала, но это воспоминание зарубцевалось в ней навсегда. Это случилось еще в университете – Роман приехал в их корпус заключать договор на поставку чего-то в университет. Встреча в лучших традициях кино: пересеклись взглядами в коридоре, Роман улыбнулся, Октябрина – потупила взгляд. Она помнила этот день так, словно каждый раз, когда они с Ромой встречались, день случался заново. Фойе университетского корпуса: стойка охранника, играющая у него телепрограмма на телевизоре за стеклом, шум спешащих после третьей пары студентов, шелест тетрадных листов в пустоте, грохот банок из-под энергетиков, отправляющиеся в мусорное ведро, звуки расстегивающихся молний, руки, достающие из боковых карманов и со дна сумок студенческие билеты, шум кофейного автомата, у которого стоит Женя и ждет, пока в маленький пластмассовый стаканчик наберется ее напиток (кофе без молока, даже тогда Женя уже отказывалась от порошкового молока), что-то говорит, но Октябрина не слышит. Роман стоит напротив входа, разговаривает с кем-то из управления университета. Он говорит с мужчиной в водолазке, а смотрит на нее и улыбается. Ровна спина, почти военная выправка, но расслабленная, чистый и выглаженный костюм светло-голубого цвета, чтобы его сразу было заметно, а под длинными брюками со стрелками – белые кроссовки, которых, казалось, не касалась пыль. Может, он летел над землей или остановил машину у входа, чтобы не испачкаться. Октябрина видит, как человек в водолазке уходит, а Роман остается. Октябрина говорит Жене, чтобы та шла на пару без нее. Женя спрашивает, что случилось, а Октябрина говорит, что нужно срочно сходить в отдел практик или что-то в этом роде. Сказала что-то, чему Женя поверила. Женя ушла. Запах порошкового кофе из автомата, явно не стоивший столько, сколько за него просили, затерялся в волосах Октябрины. Роман пошел в ее сторону, и Октябрине показалось, что он пройдет мимо, но у автомата остановился.