По зову рода

— А чего они так рвались в город? — спросил Казимир стоящего рядом мужика, который тоже собирался уходить назад к своему костру, решив, что всё веселье закончилось. — Это ж нурманы, они привычны в своих драккарах по волнам трястись…

— Чего-чего… — хохотнув, ответил воин. — Ты с дальнего похода чего больше всего хочешь?

— Поесть, — равнодушно пожал плечами ведун.

— Понятно, — ещё больше развеселившись буркнул мужик, покровительственно поглядывая на ведуна. — А нурманы, видишь ли, большие неженки… им не пожрать, а тепла хочется… и желательно женского, вот тут! — смеющийся воин указал себе под ременную бляху.

Казимир покраснел, не найдясь, что ответить. Заметив, что вокруг уже посмеиваются другие витязи, он хотел было уйти прочь, но не смог совладать с любопытством снова спросил.

— А кто эти трое? Ну, наши, которые его не пускали.

— Боровички мы их зовём, — добродушно пояснил мужик. — Троица как на подбор, братья родные, друг на друга похожи, иной раз и не отличишь. Все трое статные, крепкие, приземистые, ну чистые боровики!

— Понятно, — кивнул ведун, улыбнувшись. — Доброе прозвище, мне нравится.

— Да ты ж не местный, — догадался мужик. — У нас их, поди, каждый малец знает. Тот, что первым стоял на пути нурмана, это Владимир или Воля, как его называют братья, он самый младший из тройки и самый спокойный, рассудительный и головастый. Радомир или Ра — старший, лихой, будьте здрасте, но добрый и отзывчивый парень, последнюю краюшку хлеба отдаст, ему хоть бы хны. Средний у них Яромир или просто Яр, тихий с виду, смешливый, но рука тяжелая, моё почтение, ежели в морду даст, дня три моргать не сможешь.

— Я недавно в городе, ещё не встречались, — улыбнувшись, заметил Казимир. — Хорошие у вас люди живут, — добавил он, и вдруг что-то про себя осознав, тотчас признался. — Я рад, что с вами иду.

Мужик, довольно оскалившись, хлопнул его по плечу.

— Мне ребята сказывали, что за лесом на речке живёт какой-то ворон, — весело сообщил он. — Думали, ты страшный!

Мужики вокруг тотчас загоготали, но в этом смехе не было издёвки. Его весело подначивали, но делали это как-то… по-доброму. Едва Казимиру стоило сесть подле костра, какой-то незнакомый парень впихнул ему в руку ломоть хлеба и миску супа, другой справился, с кем ведун завтра поедет, чтобы подготовить тому место в обозной повозке. Казимир, пожалуй, в первые в жизни чувствовал себя на месте. Заглядывая в искрящиеся в отблесках костра весёлые лица, он видел простых людей, которым выпало суровое испытание, — идти на чужбину с оружием в руках. Он, как возможно и они, не знал зачем и почему это надо делать, ведуна одолевали сомнения и страхи… Но теперь сидя у тёплого и уютного костра, прихлёбывая из деревянной миски наваристый бульон… Казимир, вдруг, понял — он для них нынче свой. Он дома.

Вспомнив об избе, что ждёт его на острове, ведун не нашёлся, как с ней поступить. Стоян не знал про предстоящий военный поход, предупредить бы его, а то неровен час искать попрётся. Но что сказать? Изволь, ещё немного обождать, покуда я смотаюсь на чужбину? Казимиру и без того было стыдно раз за разом признаваться перед избой, да и перед самим собой, что ему неведомо, как снять ворожбу, подчинившую и заклявшую душу чомора в дерево.

— Послать бы весточку, — пробормотал ведун, обдумывая судьбу Стояна.

— Чегой, говоришь? — вопросил сидящий рядом воин.

— Да вот, думаю, как домой сообщить, что ушёл надолго… Я ж не знал, что не скоро вернусь, когда за мной посылали.

— Я могу отправить сынишку, он сбегает, — предложил ратник, отозвавшийся от другого костра. — Завтра же жена отправит. А кому передать-то? У тебя там кто?

Казимир призадумался.

— Домовой в избе живёт, — нехотя признался ведун, решив не вдаваться в подробности того, что там обитает не самая светлая душа — чомор. — А лодка есть?

— У меня нет, у Ваньки имеется, — ответил мужик. — А тебе зачем?

— Это не мне, — рассеянно сказал Казимир, решаясь. — Ванька сможет твоего сына отвезти туда?

— Ну, сможет, — сказал третий мужик, видимо, отец или брат Ваньки.

— Пускай, вдвоём тогда отправляются… дней через десять, не раньше… — медленно протянул ведун, представляя, какой истерикой разразится Стоян, — Из лодки вели им не выходить, лучше прямо с воды и покричать, мол, Казимир вернётся, но не очень скоро, — и заметив подозрительные взгляды, пояснил. — Домовой у меня с придурью.

Ведун допоздна просидел у костра, погружённый в свои мысли, флегматично ворочая поленья костра палкой. Далеко на западе облака и верхушки деревьев окрасились в розовое сияние.

— Будет ветрено, — подметил Казимир, бросив полнящийся благоговения взгляд.

Уже давно пора было почивать, а он глядел в полное звёзд, безмятежное тёмно-синее небо, размышляя о грядущем. Дурман полевых трав, мягко ласкал ноздри, наполняя голову покоем. Казалось, что сейчас самый важный день в году. Важнее не будет даже потом, когда они сразятся с грозным врагом, и, конечно же, победят. Сердце ведуна то и дело замирало от трепета. Набрав полные лёгкие воздуха, от медленно выдохнул, и подняв ладонь вверх, принялся ловить кожей тончайшие потоки ветра. Повинуясь сиюминутному порыву, Казимир встал, и подойдя к телеге со знахарскими припасами, начал наощупь собирать высушенный букет: ромашка, крапива, полевой хвощ, первоцвет, ятрышник, змеиный горец, щавель и сныть. Увязав пучок таким образом, чтобы он стал тугим, ведун подпалил его у костра и принялся обходить палатки и догорающие костры, медленно шепча под нос.

Тёмное небо узрит наши души,

В час, когда властвует жёлтое око.

Дорожная пыль опадает, как пепел,

Путника тень пляшет прочь одиноко.

Полнится грустью ретивое сердце,

Волны угаснут, как в озере камни,

Нечего больше желать в белом свете,

Грянут мерцающих гроз наковальни.

Плачут росою, рассыпав, мерцая,

Камни дождя, что не выпали прежде,

Высохшей ивой, в степи одинокой,

Шепчет без слов, ворожея глухая.

Вспыхнет рассвет, освещая прозревших,

Хладных, как лёд и горячих, как пламя,

Черных, как свет и сухих, словно море,

Твёрдых, как сено и мягких, как сталь.

Размахивая сплетённым из трав веником, Казимир шагал и шагал, не слушая самого себя, не думая ни о чем, и не замечая заинтересованных взглядов, что, то и дело, провожали его спину. Когда дорожки сизого дымка, прочертили несколько десяток линий по тёмному полю, окутывая засыпающее воинство Велерада, ведун остановился, бросив почти истлевший травяной факел к ногам. С десяток раз глубоко вдохнул и выдохнул, так, что слегка закружилась голова, а затем тихонько, но в то же время твёрдо, и будто бы, даже любовно, прошептал закрыв глаза:

— О, Стрибог, повелевающий ветрами! Даруй нашим ногам лёгкость, нашим коням силу, а нашим стрелам прыть! Сегодня я прошу тебя и кланяюсь. Благослови грядущий день, мы выступаем под твоими крыльями!

Ведун низко поклонился и замер. Когда его спина разогнулась, налетел неистовый порыв ветра, завывающего в ушах. Огни костров, что ещё отбрасывали последние языки пламени, взметнулись единым порывом, да так, что на миг стало светло будто днём. Казимир улыбнулся и тихо уснул прямо под открытым небом, на кровати из полевых цветов и трав.