Канахкон

Я изо всех сил напряг память. Что-то было в названии озера связано с оленями! Открыв на ноутбуке карты, я внимательно изучил всю территорию Великих Озер, но ничего подходящего не приметил. Была «Оленья тропка» - речушка на границе, был «Олений Дол» - город далеко за территорией Великих Озер - и это все. Фотографии со спутников так же ничего не затронули в душе. Вскоре, утомленный, я отправился спать, а песнь ночных сосен, как обычно быстро убаюкала меня.

Мне снилось то самое Озеро, окруженное со всех сторон скалами. Солнце, садящееся за гребнем одной из них, ложилось теплыми полосами на его воды и каменистый берег. Снилась деревушка, расположившаяся у самой воды – ладные деревянные и глинобитные домики - и красивый веселый народ, проживающий в ней. Снился бабушкин дом – просторная вилла, задним краем цепляющаяся за скалы, а передним - выпирающая далеко вперед над поверхностью воды и подпертая множеством массивных, покрытых тиной и ракушками свай. Я видел Анри, убегающего по берегу прочь с ватагой местных ребятишек. Видел совершенно непохожую на себя – спокойную и счастливую – маму, собирающую в широкополую соломенную шляпу ягоды ежевики. Видел и бабушку – высокую и худую, в длинном темном старомодном платье с белым кружевным воротничком вокруг жилистой шеи. Бабушка во сне сидела на широкой террасе в лучах заходящего красного солнца и держала на коленях обтянутый кожей массивный барабан.

«Хочешь ударить в него, крошка Пьерри? Беги тогда за молотком».

Последнее, что явилось мне – это обычный мой кошмар. Встревоженное лицо отца и его слова, направленные поверх моей головы: «Немедленно выводи машину, а я заберу Анри». За спиной отца простиралось Озеро. Но непонятным образом искаженное, неправильное, растерзанное, внушающее ужас.

Я резко сел на кровати, крича по своему обыкновению и хватая ртом воздух. Обычно этот кошмар на весь день выводил меня из равновесия, и я не мог ни работать, ни думать, ни есть. Но на этот раз, как только сердцебиение утихло, а дыхание выровнялось, я торопливо поднялся и почти бегом направился к ноутбуку.

Я кое-что вспомнил, и зацепку дал мне мой собственный спящий мозг – бабушка с барабаном на коленях! Я не мог вспомнить название Озера, потому что это было индейское название! Дословно «Барабан из шкуры оленя», и найти ничего оленьего я накануне не смог, потому что искал на карте английские слова!

Через полчаса маршрут до озера был проложен, и я его распечатал, не надеясь, что в тех дебрях, через которые мне предстояло пробираться, GPS будет работать. Озеро Канахкон располагалось в нескольких десятках миль к северо-востоку вглубь от канадской границы. На карте оно выглядело крошечной капелькой по сравнению с Эри и Мичиганом, но далеко не самой маленькой каплей из имеющихся. Фотографии не вызвали никаких ассоциаций – обычная круглая скальная чаша, наполненная водой, посреди бескрайних лесов. Я так же выяснил, что в том районе располагаются резервации нескольких индейских народов – Могавков, Гуронов и Инну – в настоящее время крайне малочисленных и в скором времени грозящих полным исчезновением. «Канахкон» - это было слово из языка индейцев Могавк, которые сами себя называли – Каниенкехака или Люди Кремня. Разглядывая в интернете старые фото их суровых гордых лиц, я внезапно испытал нечто вроде тоски по Родине. Наверное, это заговорила во мне та самая, доставшаяся от далекого предка, капля крови.

Я не стал мешкать и, торопливо позавтракав, покидал в рюкзак несколько комплектов белья, термос с кофе, пару больших бутылок воды и увесистый пакет с бутербродами. Открывая дверь, я в нерешительности остановился на пороге. Обстоятельства требовали оставить какую-то записку, мол, не теряйте, я уехал навестить бабушку, буду дома, когда вернусь… Но понял, что написать даже такую ерунду мне некому. Всю жизнь мы с мамой постоянно переезжали, поэтому друзей я так и не завел. Лишь после ее смерти я осел здесь, рядом с ее могилой, в крошечном городишке на границе с Канадой, но друзья у меня так и не появились. Думаю, потому что этому надо учиться смолоду, у родителей. Жил я на мамины сбережения и на небольшой, но стабильный доход от написания статей в местную газетенку. Ничего острого – чисто наблюдения за погодой, животными и составление объявлений (свадьбы, поминки, юбилеи) на заказ. Соседи вряд ли заметят мое отсутствие даже через год, а единственный друг – Чарли – ушел месяц назад, хлопнув дверью и визгливо заявив, что жизнь со мной та же, что и секс со мной – вяло, пресно и однообразно. Что ж, искренне желаю ему найти более веселое пристанище.

Запирая дверь и усаживаясь в свой старый «жук», я впервые задумался о том, что мама почему-то всегда с ярым фанатизмом изживала тех редких девушек, которые переступали наш порог, и никогда не протестовала против парней, даже таких, как Чарли-предатель. Что ж, теперь я знаю, что и это было не случайно.

…

Не имеет смысла долго задерживаться на подробностях моего путешествия. Продолжу сразу с того места, когда не только шоссе, но и грунтовки закончились, и я углубился в дебри канадской тайги. Некоторое время я опасался, что случись на моем пути встречная машина, то кому-то придется долго пятиться задом до места, где можно будет разминуться. Но мне так никто и не попался. Иногда деревья обступали дорогу так тесно, что я боялся, что дорога – если можно назвать дорогой две густо заросшие травой колеи – вовсе исчезнет, и тогда мне не останется ничего иного, как поворачивать назад и искать другой путь, или вовсе бросить машину и топать пешком. GPS мой давно уже сел, и я без устали нахваливал себя за распечатку карты. По дороге мне встретились несколько индейских поселков. Местные, выходящие из хижин, не пытались преградить мне путь, но глядели настолько хмуро и неприветливо, что я не то, что не притормозил, а даже прибавил газу и заблокировал все двери.

Последнее поселение, которое я встретил, оказалось запущенной деревушкой на пару десятков наполовину вросших в землю хибар. Ее я бы тоже предпочел объехать, но у меня закончились припасы, поэтому я притормозил у покосившейся ветхой лавки и пополнил запасы воды. Хотелось взять что-то и из еды, но я поостерегся, ибо то вяленое мясо, что лежало на прилавке, было неясного происхождения, явно несвежее, и пахло соответственно. Я попробовал завести разговор с апатичной девушкой-продавцом, но разговора не вышло. Некоторое время она абсолютно пустыми глазами наблюдала за моей активной жестикуляцией и отчаянными потугами вспомнить что-то из мохаукского, а потом молча удалилась в каморку за прилавком. В поисках еды я попробовал обратиться к нескольким пожилым женщинам, сидящим у своих хижин и плетущих циновки, но они так же молча вставали и уходили. В конечном итоге я оставил свою затею, а сверившись с картой, заключил, что голодная смерть мне в любом случае не грозит. Оставалось около дня пути, а если дорога улучшится, то и того меньше.

Она не улучшилась, но и хуже не стала, поэтому, несмотря на усталость и недосып, к следующему утру я был на месте. Так ярко помню последний этап моего путешествия – я как раз подъехал к узкому проезду между двух скал, густо поросших древними соснами, и невольно насторожился. Скалы, серые и мрачные в предрассветных сумерках, таили неясную угрозу. Мне это напомнило жуткую легенду про Сциллу и Харибду. Я заглушил двигатель и вышел из машины размяться. Внутренний голос настойчиво советовал бросить все и ехать обратно, увещевал воспользоваться последним шансом, отметая все мои робкие мысленные протесты. Я уже почти ему поддался, но позади меня вдруг взошло солнце, осветив и узкий путь между скал, и сами скалы в такие радушные желто-розовые тона, что захватило дух. Мрачные тени рассеялись, а вместе с ними, как по сигналу, на меня хлынули ароматы моего детства – чистой озёрной воды и жарящегося на углях жирного лосося.

Я понял, что до моей цели осталось всего лишь проехать мимо этих скальных выступов, и я получу все, что хочу – и встречу с единственной оставшейся у меня родной душой, и ответы на все вопросы, и глоток чистой воды, и вкусный завтрак из свежайших рыбных деликатесов. Желудок ворчливо поддержал меня, словно подтверждая, что все мои страхи – лишь отголоски материнской паранойи, и я решительно вернулся в машину.

Через несколько минут я оказался на побережье. От красоты открывшегося вида у меня покрылось мурашками все тело! Озеро сверкало синевой в лучах восходящего солнца. Над водой стояла невесомая паутинка утреннего сизого тумана. Прибрежные кустарники низко клонились к тихим водам, в которых то и дело слышался сонный всплеск утренней рыбы. Высоко в небе неторопливо кружила какая-то крупная птица. Я перевел взгляд направо, и мои глаза тут же наполнились слезами радости. Бабушкино поместье стояло на прежнем месте. Оно казалось мне одновременно и больше, и меньше, чем в детстве. Я жадно отыскал глазами ту самую веранду на сваях, где мы с братом когда-то проводили наши беззаботные летние ночи…

Вилла все еще находилась в глубокой тени, и я решил, что будет верхом неприличия заявиться с визитом (хоть и долгожданным) в такую рань, а потому решил дождаться более удобного времени на берегу. Припарковав «жук» на некотором удалении от подъездной дороги, я прошествовал на берег, скинул туфли и с трепетом вошел по щиколотку в воду. Оглядывая живописные окрестности и наслаждаясь прохладным шелком, окутавшим мои затекшие ноги, я отметил, что и деревенька осталась на прежнем месте – по левую руку - аккуратные хижины с курящимися дымками коптилен и сохнущими на распорках рыболовными снастями. Я не помнил, сколько этих домиков было во времена моего детства, но мой благостный взгляд не заметил ни одного запущенного или заброшенного. Значит, что бы ни происходило там, в безумном мире за пределами этой скальной чаши, здесь все по-прежнему – тихо, мирно и счастливо. Это наполнило меня чувством тоски по упущенному времени. Ведь все это время, вместо того чтобы скитаться по городам и весям, повсюду чужой, ненужный и лишний, я мог бы спокойно жить на родной земле!

Ноздрей вновь достиг аппетитный запах, и мне пришло в голову, что какие-то ранние пташки обязательно должны присматривать за коптильнями. Мозг воскресил давнее воспоминание – толстый, красный, истекающий соком и маслом кусок жареного лосося на лоснящемся зеленом терпко пахнущем листе. А к нему - свежая горячая лепешка, густо нашпигованная диким чесноком. Желудок отреагировал новым всплеском эмоций, и я по кромке воды двинулся в деревню. Если и не добуду завтрак, так хоть скоротаю время.

Когда до домов оставалась лишь пара десятков шагов я заметил впереди девушку, вышедшую к воде. Я пошел быстрее, намереваясь завести с ней разговор, но что-то в ее облике вскоре заставило меня замедлить шаг. Я плохо помнил свое детство, но даже тогда местные одевались в национальные одежды только по особым случаям. В повседневной жизни они обходились джинсами или ситцевыми юбками, рубашками и майками, и только во время ритуалов доставали из сундуков расшитые вышивкой одежды, роучи и другие украшения из дерева, косточек и перьев. Женщина же, идущая мне наперерез, была одета в ритуальный наряд из белого домотканого полотна, украшенного яркими вышивками и длинной бахромой на рукавах и подоле. В тугие черные косы были вплетены пестрые перья. Шла она, торжественно прямя спину и держа на вытянутых руках небольшую корзинку, накрытую сверху тканью. Я остановился в нерешительности, когда она, напевая что-то низким гортанным голосом, встала у кромки воды на колени, опустила свою ношу на воду, замерла на несколько секунд, а потом оттолкнула ее. Легкий ветерок почти сразу подхватил корзинку и направил ее прочь от берега.