Дом номер тринадцать. Домовой шалит

— Да ладно, — недоверчиво протянул Артур и нахмурился. Потом его глаза заискрились внезапной радостью от пришедшей в голову мысли, — Ну, типа я поверил. Жадничаешь, Паша? Но поделиться придётся всё равно. Даю тебе сутки на то, чтобы выяснить, где бабули твоей бабули.

Он засмеялся, довольный своей шуткой, а потом мгновенно стал серьёзным и всем телом потянулся к мальчику. На его лице играла хищная улыбка:

— А ты выяснишь, где они лежат. И отдашь. И знаешь, почему? Потому, что тётушка у тебя единственная. Если вдруг ей на голову упадёт кирпич или какой-то обдолбыш ножом пырнёт в подворотне — ты останешься совсем один! Понимаешь, о чём я?

Павлик громко проглотил слюну. Да, теперь он всё понял.

— И ещё, если вдруг в твою маленькую головёшку придёт идея обратиться в полицию и меня закроют. У меня много друзей. Даже если меня рядом не будет, мои ребята будут рядом. Понял?!

Он угрожающе навис над Павликом, глаза горели нехорошим огнём. Мальчик почувствовал, как к горлу подкатился удушающий ком. Вспомнил все свои страхи о том, что тёти Веры не станет и едва не задохнулся от горечи, заполнившей всё внутри. Даже слюна казалась полной полынного вкуса. Подумал Паша и о дружках Артура. Он не смог вымолвить ни слова, только кивнул.

Телефон парня разразился какофонией звуков, от чего Павлик невольно вздрогнул. Взглянув на экран, Артур ответил:

— Да я у убогого, скоро буду уже, — небрежно бросил он в трубку и усмехнулся Павлику. — Не ссы, малой! Всё будет норм. Береги тётушку. Завтра приду. Надеюсь, ты меня понял, — Издевательски потрепал его по голове Артур и не оглядываясь, направился в прихожую.

Хлопнула дверь, а Павлик ещё долго сидел, пытаясь проглотить омерзительный ком, вставший поперёк горла. Он вытирал жгучие слёзы, а слово, улетевшее неведомому собеседнику, крутилось в голове, исчезая и вновь выныривая на поверхность, как белый носок, нечаянно затесавшийся в тёмное бельё, крутящееся в барабане стиральной машины. Убогий! Это про него, про Пашу. И хотя он плохо понимал смысл этого слова, шестое чувство подсказывало, что это что-то очень оскорбительное. Но больше всего мальчика терзало то, что он должен украсть деньги у тёти Веры. А что, если именно это и убьёт её? Мысли отчаянно метались в черепной коробке.

Когда пришла тётя, Павлик долго молчал, а потом вдруг подъехал к ней.

— Тёть Вер, а что такое «убогий»? — непослушными губами выговорил Павлик.

На несколько секунд повисло тягостное молчание. Потом тётя Вера присела на корточки перед ним. Лицо её странно кривилось.

— Тебе… кто это сказал, мальчишки? — спросила она, покусывая губы.

Паша отрицательно помотал головой.

— Услышал… — пробубнил он.

Тетя Вера пыталась придумать что-то очень правильное, найти нужные слова, но они всё не находились.

— Послушай, Павлик. Те, кто это говорит — сами убогие. Ты — не можешь ходить, а они обделены милосердием. И умом. Надо пожалеть их и больше с такими не общаться. Ты не можешь ходить и пока мы с эти ничего не можем поделать. Но у тебя всегда есть выбор. Можешь сидеть и жалеть себя, а можешь стремиться к чему-нибудь, — тётя Вера включила телевизор и пощёлкала каналами в поисках необходимого. Найдя нужный, она сказала: — Посмотри — это параолимпийские игры. В них участвуют люди, которым в жизни повезло не так сильно, как обычным людям. Я не говорю, что обязательно всем инвалидам надо стать спортсменами. Надо найти свой путь. И я верю в то, что ты найдёшь. Постарайся не копить в себе злость к людям. Многие просто не могут понять, каково это — быть не таким, как все. А ты считай, что это дар. Весь мир перед тобой. Хочешь — развивай в себе спортивный талант, хочешь — рисуй или пиши. У тебя хорошие рисунки получаются, я видела.

Павлик задумался. Но его захлёстывала горечь обиды и жалость к себе. Он слушал тётю и не слышал. Всё время думал об Артуре и унизительном слове. Почему? За что? И как быть дальше? Конечно, он отдаст карту с деньгами, но как быть потом, когда пропажу обнаружит тётя Вера?! Слёзы закипали в уголках глаз и невыплаканные, уходили обратно, оставляя после себя чувство жжения от пропитавшей их горечи.

Он так ничего и не смог придумать и полночи не мог уснуть, представляя страшные картины расправы, которая неминуемо ждёт тётю Веру, если он не отдаст проклятые деньги.

Но на следующий день в назначенное время Артур не появился. Павлик, как обычно сидел дома один. Тётя Вера была на работе. Мальчик не находил себе места в ожидании, приготовил карту, часто доставал её из нагрудного кармана рубашки взмокшей ладошкой, разглядывал золотистую поверхность. Павлик пытался отвлечься от тягостных мыслей, потому что ожидание становилось нестерпимым. Он успел позаниматься математикой и русским языком, даже почитал книгу Дюма про трёх мушкетёров. Переделал много всего, а Артура всё не было. Павел маялся.

Павлик проехал на кухню, разогрел в микроволновке пюре с котлетой, заботливо оставленное в тарелке тётей, без аппетита поел. Телевизор смотреть не хотелось, а компьютера у тёти не было. Любимый планшет ещё не наладили и теперь Павлу казалось, что время тянется бесконечно долго. Он с грустью оглядел убогую квартиру и вновь подумал о том, что надо упросить тётю Веру переехать в родительское просторное жильё.

Вновь протяжно заскрипели в комнате полы, заставив Павлика невольно вздрогнуть. Холодок страха пробежал между лопаток. «Домовой шалит», — попытался ободрить себя Паша, мысленно представив, как это небрежно произнесла бы тётя.

Стараясь не обращать внимания на странную шумную жизнь, которая продолжалась в соседнем помещении, Павлик подкатился к окну. Выглянул. Во дворе было пустынно, если не считать девушку, прогуливающуюся с коляской.

Он с горечью подумал о том, что хочет сейчас только одного: чтобы подонок пришёл побыстрее. Чтобы всё скорее закончилось. Павел проглотил набежавшие слёзы, взял себя в руки и поехал выключать звонко свистящий чайник. Маленькая кухня была полна пара, как ванная после принятия горячего душа. Даже окна запотели. Павлик торопливо подъехал к мутному, словно подёрнутому влажной плёнкой окну. Он любил писать и рисовать на запотевшем стекле. Немного подумав, он аккуратно вывел пальцем: «Накажи Артура!» Он и сам не понимал, для чего это написал, но на душе немного полегчало.

Павлик поднял руку, намереваясь написать что-нибудь ещё, но вдруг услышал лёгкий скрип, словно чей-то палец соприкасался с влажным стеклом. Мальчик вздрогнул и едва не закричал. Под его словами чья-то невидимая рука вывела слова: «Я тебе помогу.» Отшатнувшись от окна, он лихорадочно задёрнул штору и энергично крутя колёса руками, покатился в другую комнату. Паше казалось, что он сходит с ума.

Он долго сидел в углу комнаты, испуганно глядя на дверь, каждую секунду ожидая, что сейчас высунется когтистая лапа чудовища или призрак. Или ещё какая-нибудь потусторонняя гадость. Но ничего не происходило и постепенно мальчик успокоился, задышал ровнее, перестал трястись и обливаться холодным потом. Даже осмелел настолько, что подъехал к двери и выглянул в коридор. Полутёмная прихожая была пустынна и тиха. И домовой не шалил, не скрипел полами, не отдирал с треском обои, не звенел бубенчиками, свисающими с потолка. Эти мелодичные колокольчики Павлик ненавидел больше всего в доме тёти и никак не мог привыкнуть, каждый раз вздрагивая от их нежного перезвона. «От сквозняков заливаются», — благодушно поясняла тётя Вера. Но мальчик знал, что никакой это не ветер. Домовой? Вот это вернее будет.

Павлик долго сидел, глядя на притихшие колокольчики и вдруг решился. Вернулся на кухню и отдёрнул шторы. Пересилил свой страх, от которого отчаянно хотелось по-маленькому и приблизил лицо к стеклу. Никаких букв уже не было видно и тогда Павлик интенсивно задышал, косясь на окно. Потом вывел: «Ты кто?» Вновь вздрогнул, услышав лёгкий скрип, как будто человеческий палец заскользил по стеклу. Но пересилил свой страх, не сбежал, а затаив дыхание читал буквы, появляющиеся на стекле: «Серый».

— Тебя зовут Серёжа? — изумлённо воскликнул Павлик.

Ответом ему была гробовая тишина. Дом, который до этого, казалось, ни минуты не жил спокойно: всё время скрипел полами, чем-то шуршал, позвякивал, журчал водой в трубах — теперь вдруг стал безмолвным, как будто замер в напряжённом ожидании, как сам Паша. Мальчик сидел, потрясённо глядя на буквы, осознав реальность происходящего. Страх сменился любопытством и Павлик забыл, как полчаса тому назад сидел и трясся, забившись в угол. Интересно, кто это? Неужели тот самый домовой, которого так часто упоминает тётя Вера? «Он не может общаться голосом», — сообразил Павел. Но и сидеть дышать на стекло — тоже не вариант для общения. Много на запотевшем клочке не напишешь. «Что, если писать на бумаге?» — напряжённо размышлял Паша. Интенсивно работая руками, он направился в свою комнату. Раскрыл новую тетрадь в клетку и написал, старательно выводя буквы: «Тебя зовут Серёжа? Ты кто?»

Мальчик положил карандаш и притих, глядя на карандаш, ожидая, что тот сдвинется с места. Но тишина становилась всё более осязаемой, вязкой, карандаш не двигался, а Павлик испытывал разочарование.

— Ты что здесь сидишь в темноте? — услышал он сзади голос и едва не потерял сознание от нахлынувшего ужаса. Только тогда Паша понял, в каком напряжении находился всё это время. Тётя Вера прошла в комнату и включила лампу на его столе:

— А нас сегодня задержали, как назло. Какая-то комиссия приезжает.

Она говорила что-то ещё своим тихим, шуршащим голосом, А Павлик с горечью подумал, что ему всё просто приснилось. Не было никакого Серого. Очередной жестокий розыгрыш. Понурив голову, Павлик покатился на кухню вслед за тётей Верой. Слёзы кипели в глубине глаз, щекотали носоглотку, норовя вырваться наружу, но Павлик сдерживался. Он всегда стыдился плакать при тётке. Не то, чтобы она его упрекала или выговаривала. Нет, наоборот. Если тётя видела его слёзы, она бежала успокаивать его и едва не плакала сама. Павлику становилось очень жалко её: она как будто становилась меньше ростом, сильнее бледнела, голос становился совсем тихим. Павлик втайне боялся, что она может совсем исчезнуть, раствориться в воздухе без следа.

— Сейчас будем ужинать, — шелестела тётя, звеня посудой и Павлик почувствовал, что слёзы отпустили, ушли в глубину, как дождевые капли впитываются в рыхлую землю.

Он подкатился сзади и крепко обнял тётку сзади, ненадолго обездвижив.

— Соскучился? — она поняла его жест по-своему, — обещаю больше так не задерживаться. Буду говорить, что у меня племянник один дома…

— Тёть Вер, а расскажи мне про домового? Его, зовут Серый? — неожиданно для себя спросил Павлик и даже язык прикусил, испугавшись своих слов.

— Серый? — тётя высвободилась из объятий мальчика, удивлённо посмотрела на побледневшего Павла, — не знаю, Пашенька. С чего ты взял? Тебя что-то напугало?

Павлик торопливо замотал головой, кляня себя за длинный язык.

— Павлик, я понимаю, что ты хочешь домой. Возможно, мы переедем к вам. Но не сейчас. Я не готова. У меня работа под боком, очень удобно. Да и привыкла я к этому дому. — Тётя Вера вздохнула и села за стол.