Алуим

глава 13

Свет. Белый холодный свет. Рассеянный, не бьющий по глазам, проникающий в меня сквозь закрытые веки. Разлепить их трудно, они налиты свинцом и давят, словно пытаются провалиться внутрь черепной коробки. Нос отказывается свободно дышать и назойливо ноет. Переносица чем-то заклеена, наверное, пластырем. Если правая ноздря ещё что-то может, то левая совсем не способна втягивать воздух. Во рту всё пересохло. Сухость добралась до горла, причиняя отвратительный дискомфорт.

Дико раскалывается голова. В висках пульсируют остатки землетрясения, рождая прибойные волны, накатывающие на мозг и заставляющие его сжиматься. Ломота в груди. Даже самый лёгкий вдох отдаёт болью в сердце и рёбрах. Оценивая всё это, я уже боюсь узнать, что там с руками и ногами. Поганое, разбитое состояние.

Меня разбудил голос. Твёрдый, мужской, басовитый, отчеканивающий каждое слово. Звучал он редко, в основном, задавал вопросы, но лишь он казался настоящим. Следом начиналось странное, непонятное бормотание ещё двух голосов. Один — низкий, спокойный, размеренный. Второй — уставший, всхлипывающий, со стойким акцентом. Придя в себя, я несколько минут неподвижно лежал, пытаясь определить язык. По звучанию похож на финский с вкраплениями немецкого.

Прилагаю усилия и открываю глаза. Смотрю в потолок, стараюсь поймать фокус. Одна, две, три… семь… девять светящихся продолговатых ламп из шестнадцати возможных. Ещё две перегоревших, остальных просто нет. Стены выкрашены в бледно-зелёный, замечаю это боковым зрением. Два незанавешенных окна, за которыми ещё не село солнце. Хочу повернуть голову, но не могу, что-то фиксирует шею. Мягкое снаружи (ощутил подбородком), но прочное внутри. Поднимаю правую руку и обнаруживаю, что от локтя и до запястья она «упакована» в гипс. К левой руке подсоединена трубка от капельницы, вливающая в меня прозрачный раствор. Твою ж мать!

— Говорит, не знает, шо произошло, — произносит низкий размеренный голос. — Читал книгу на планшете, за дорогой не следил. Поэтому, когда автомобиль резко пошёл влево, он не успел понять, в чём дело.

— Водитель употреблял спиртное? — твёрдый басовитый голос продолжает расспросы. И его собеседник вновь начинает бормотать на иностранном.

Упираюсь локтями в кровать, отталкиваюсь ими, пытаясь повыше затащить себя на подушку. Приподнять голову не особо-то получается — мешает всё тот же фиксатор. Ещё одно движение локтями. Ещё. Скашиваю глаза вниз, направляю взгляд вдоль своего тела, к противоположной стене.

Молодой парень. Мой ровесник, может, чуть младше. Брюнет, с худощавым лицом, карими, заплаканными глазами и заклеенным пластырями носом. На лбу и щеке длинные порезы. Левая голень и ступня в гипсе, к правой руке тянется трубка от капельницы. Его кровать находится прямо напротив моей, на расстоянии двух метров. Рядом с ним стоит крупный лысеющий мужчина в милицейской форме, делает запись в широкий журнал в коричневом переплёте. Второй мужчина — в очках, белом халате, с сединой на висках — сидит рядом на стуле. Парень отвечает на переведённый ему вопрос, и из глаз бегут слёзы. Палата по своим размерам небольшая, рассчитана на трёх пациентов. Третья кровать находится позади милиционера, она пуста, на ней лишь матрас, поверх которого стоит коричневый кожаный портфель.

— Говорит, его брат вообще не пьёт, — объясняет стражу порядка мужчина в белом халате.

— Ясно, — отвечает тот, продолжая записывать показания.

От сухости в горле начинает першить. Ещё немного, и закашляю. Собравшись с силами, тихим измученным голосом шепчу:

— Воды.

Услышав шёпот, все трое обращают внимание на меня. Кажется, ёрзанье и размахивание руками остались для них незамеченными. На секунду задержав на мне взгляд, парень виновато опускает глаза. Мужчина в белом халате поднимается со стула и направляется в мою сторону. Оказывается, рядом с кроватью стоит тумбочка, просто я не могу повернуть голову, чтобы её увидеть. Доктор берёт стеклянный графин, наливает в кружку немного воды.

— Пейте, только аккуратно, — говорит он.

Лицо находится в горизонтальном положении, и при наклоне кружки вода помимо рта струйкой бежит по щеке. Скидываю ноги на пол и пытаюсь хотя бы сесть, но мужчина в халате успевает придержать их и положить обратно.

— У вас серьёзная травма шеи. Лежите. Вам нужен покой.

— На каком языке он разговаривает? — спрашиваю насчёт парня.

— Венгерский.

— Откуда вы знаете язык?

— Служил под Будапештом. Отдыхайте. Я подойду позже, — мужчина возвращается и садится на стул.

— Узнайте, почему он был пристёгнут, а его брат — нет? — просит милиционер.

«Пристёгнут!»

— Что с Богданом? — резко произношу я и снова ощущаю боль в груди. Мне будто разрезали сердце.

В этот момент дверь палаты открывается, и на пороге появляется темноволосая крупная женщина средних лет в белом халате. Она подходит ко мне и, придержав руку, вытаскивает иглу из вены.

— Где Богдан? — громко повторяю вопрос, чувствуя неладное.

— Богдан — это водитель автомобиля, в котором вы ехали? — спрашивает медсестра.

— Да.

— Кем он вам приходится?

— Друг. Где он?

Женщина вынужденно вздыхает:

— Сожалею, но ваш друг погиб.

— Нет! — вскрикиваю, превозмогая боль. — Нет! — пытаюсь подняться, отталкивая медсестру руками. — Где он? — из вены, не успевшей «закрыться» после иглы, бежит струйка крови.

— Успокойтесь. Вам нельзя вставать.

— Принесите успокоительное, — просит доктор, и женщина исчезает за дверью. Он быстро поднимается со стула, в три шага оказывается рядом со мной и вдавливает плечи обратно в кровать. Вонзается строгим холодным взглядом: — Он в морге, слышишь?! В морге! Всё, нет его! Смирись. Думаешь, твои вопли шо-то изменят? А хрен там! Мните себя бессмертными. Играете с жизнью как в дебильные видеоигры. Знаешь, сколько таких игроков я вижу каждый день? А у скольких из них температура ниже комнатной? Не знаешь. Так шо заткнись и лежи спокойно, понял?! У тебя хватило мозгов пристегнуться. Вот и радуйся.

Медсестра возвращается с двумя кубиками желтоватого раствора, и во мне появляется ещё одна дырка…

Бытует мнение, что детство заканчивается вместе с прощальным школьным звонком. Человека провожают во взрослую жизнь, где нет места ребячеству и сказкам. Самое распространённое мнение и самое наивное. Другие говорят: детство уходит, когда тебе исполняется двадцать — круглая дата, шаг в третий десяток, и заниматься ерундой уже неприемлемо. Ну-ну. Оглянись вокруг или посмотри в зеркало — всюду полно великовозрастных детей, сутками смотрящих мультики и насилующих игровые приставки.

Детство заканчивается, когда из твоей жизни начинают исчезать люди. Смерть родителей — самая тяжкая из потерь. Это бесспорно. Тут не возразят даже счастливцы, чьи родители ещё живы. Но особый привкус вызывает уход тех, с кем ты взрослел, в кого верил, с кем у тебя многое было впервые. Ведь вы «из одного потока», и их участь заставляет провести параллель с самим собой, задуматься о собственном будущем. Судьба отняла у меня Иру. Следом за ней не стало Олега. И вот теперь погиб Богдан, мой лучший друг. Жизнь никогда не будет прежней просто потому, что в ней не будет прежних людей.

Удар пришёлся в левое крыло нашей «Хонды», из-за чего автомобиль выбросило с трассы, и он раз десять перевернулся. Подушка безопасности сломала мне нос, а вот водительская не сработала, и Богдан вылетел через лобовое стекло. Но даже если бы система не дала сбой, не пристёгнутого Богдана переломало бы внутри салона. Говорят, при таких скоростях редко кто выживает. Говорят, мне повезло. Говорят…

Детство закончилось. Я не знаю, какие эмоции сейчас испытываю. Я затаился где-то внутри себя и чего-то жду. Или что-то ждёт меня. Предчувствие.

Через полтора часа в палату вошли медсестра, Татьяна и дядя Игорь. После дачи показаний следователю я попросил сообщить им о своём местонахождении. Телефон-то неизвестно где. Переступив порог, дядя Игорь первым делом возмутился:

— Шо это за сарай? Вы бы ещё в подвал его положили!

— Хорошая палата, — ответила женщина. — Уж для бесплатной-то больницы…

— Я в Полтаву его отвезу. С кем этот вопрос решить?

— Да не торопитесь вы…

Пока медсестра и дядя Игорь обсуждали моё состояние и перевод в другую больницу, к кровати подошла Татьяна. Робко, неуверенно, будто боясь принять и поверить в случившееся. Глядя на гипс и белый фиксатор шеи, она с трудом сдерживала слёзы.

— Как ты?

— Живой.

— Мы привезли фруктов и вещи, — Татьяна положила на пол рядом с тумбочкой два больших белых пакета.

— С днём рождения, — выдавил я и попытался натянуть на губы улыбку. Успокоительное не усыпило, но ввело в странное состояние размытости сознания. Боль в груди ослабла, пульсация в висках прекратилась, и мир стал казаться чуточку лучше. — Я купил тебе подарок. Он в машине.

В том момент я не понимал тупости своих слов. Татьяна молча закивала и, прикрыв рот ладонью, всё-таки заплакала.

Остаток дня прошёл медленно и спокойно. Отправлять на лечение в Полтаву меня не стали. Вовремя подошедший доктор спас медсестру от нападок дяди Игоря и убедил его в том, что здесь мне тоже смогут оказать всю необходимую помощь. Были бы деньги.

Когда все ушли, я попытался наладить зрительный контакт с товарищем по несчастью. Приехать в совершенно чужую страну, попасть в аварию и потерять родного брата. Он здесь совсем один, никто не придёт, не поддержит, даже поговорить толком не с кем. А достаточно ли у него денег?.. Но парень упорно отводил взгляд. Отойдя, наконец, от действия транквилизатора, я прекратил доставать его своей навязчивой игрой в гляделки. Всё-таки нормальные люди переживают потерю близких гораздо глубже, чем я.

После одиннадцати свет в палате погас, и глаза сами собой начали слипаться. Сознание погрузилось в вязкий цветной кисель из снов и воспоминаний. Я прогуливался по железнодорожному вокзалу нашего города в поисках газетного киоска. Хотел купить новую карту мира и газету со свежими новостями, чтобы определиться с дальнейшим маршрутом. Тут ко мне подошёл рыжий Олег. Одет он был в чёрные спортивные штаны и чёрную куртку. Капюшон накинут на голову и затянут. На руках чёрные тряпичные перчатки. Олег без эмоций произнёс:

— Ты устал убегать.

И когда наши ладони скрепились в рукопожатии, я действительно почувствовал усталость. Повеяло холодом. Знакомым, необычным.

— От кого я бегу?

Но Олег повернулся и направился к эскалатору, поднимавшему людей в серое грозовое облако. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Я оказался на пассажирском сидении красной Хонды «Аккорд», движущейся по Киевской трассе. Рядом сидел Богдан и с улыбкой давил педаль в пол. Мимо проползали деревья, дорожные знаки и пасущиеся в поле коровы. Всё происходило как в замедленной съёмке, реальное «слоу-мо». Секунда — кадр, секунда — ещё один, секунда — третий… По встречной полосе медленно приближалась зелёная Шкода «Октавия». Она была уже метрах в тридцати-сорока от нас. За рулём сидел длинноволосый парень лет тридцати, с небольшой бородкой и в очках с жёлтыми линзами. «Баранку» он держал двумя руками в верней её части. На пассажирском сидении — ещё один парень, мой ровесник, может, чуть младше: брюнет с худощавым лицом и карими глазами.