Океан

– Седой? – прокашливался он. – Откуда ты?

– Я пришёл, мальчик мой, спасти тебя.

В голове стояла свинцовая тяжесть и адская боль, но, собравшись с силами, он выдернул нож из-за пояса и резким движением наставил к горлу старика, яростные глаза с окровавленного лица смотрели на Седого.

– А теперь ты мне расскажешь всю правду, кто ты на самом деле и откуда взялся тогда и сейчас?

– Брось, Студент, давай лучше выбираться отсюда.

Но рука осталась на месте.

– Значит, всё не зря и он в тебе не ошибся – ты родился на то место, которое тебе уготовлено, ты блестяще справился со своей ролью, – у старика появилась некая грустная улыбка. – Честно, я не ожидал увидеть в тебе силы, хоть многое и видел раньше.

– Кто он, и что ты видел раньше? – голос студента стал сильнее и увереннее.

– Он предводитель войска ангелов, по власти он был второй после Бога, когда-то сказавший себе: «А почему бы и нет?» И за это был изгнан из рая вместе с другими, такими как я, отсюда появились бесы. И ты нужен ему среди живых, ты, человек, живущий на земле и легко забредающий в маниакальный мир, зная дорогу назад. Так было нужно, чтобы ты не помнил, как вырывал сердца у живых людей, сам вместо судьи или Бога казнил их, хоть это были убийцы, насильники и маньяки. Ты умел слышать за километры, чувствовать и ощущать. Ты нужен ему.

– Ты всё врёшь, старик?

– Нет, Студент, я не вру. Твоя жизнь с самого твоего появления на свет наполнена неземными силами. Ты не мог знать, что, когда ты родился, все посчитали, что ты мёртв, и врачи бросили тебя, борясь за жизнь твоей матери, и только через долгое время они случайно обнаружили, что ты жив. И тогда ты первый раз поразил всех, никто не верил, что ты выживешь: откуда в маленьком тельце столько сил сражаться за свою жизнь? В детстве ты перенес кучу недугов, а когда вырос, все поражались, когда из тебя вырывались скрытая в тебе сила и воля. Ты удивлял всех, когда раскрывались твои таланты, острый ум и интеллект. И может, ты помнишь, как тебя маленького, худого, доброго паренька боялись дразнить и злить старшие ребята, потому что ты менялся, в тебе просыпалась нечеловеческая ярость и сила. И он велел мне придти к тебе тогда, когда ты был заперт, загнан и заколот, но всё же сражался. И тогда ты удивлял даже меня: убитые маньяки, растёрзанные насильники, пристреленные бандиты – всё это ты, Студент. И теперь пришло время идти со мной.

Студент встал и зашел в воду. Седой попытался подойти к нему, голос его дошёл до крика, что слышен был среди шума ветра и грохота волн. Большой валун воды грохнулся на берег, сбив Седого с ног и оставив на берегу. Капитан стоял как вкопанный, его не сдвинула с места тяжесть воды, он с яростью смотрел, кровь капала в воду, растворяясь в солёной воде. Он развернулся в сторону Океана и зашагал.

– Студент, стой, куда ты? Погибнешь!

– Спасать свой корабль. И, запомни, Седой, я не студент. Я рожден был Андреем Наумовым, им и умру. – И капитан нырнул под волны, где под водой не мешала плыть разыгравшаяся стихия.

– Куда ты? Погибнешь! – кричал старик, но капитан его уже не слышал.

– Вот настырный мальчишка, – негодовал Седой и прыгнул вслед за ним в пучину.

Но сильная волна сбила его с ног и выбросила на камни. Он пытался ещё раз, но волна ещё с большей силой ударила его о камни, наполняя болью всё тело, сдавливая дыхание, туманя сознание.

– Отпусти меня, я его спасу.

Голос тяжелым скрежетом внутри головы произносил сознанию: «Ты ещё не успокоился, человечишко. Как смеешь ты меня ослушаться? Посмотри, кто ты без меня, лежишь здесь беспомощный, где твоя сила и величие, где власть?»

– Я спасу его, он будет с нами.

«Да, что-то уж больно затянулась его дорога, не хочет быть сильным, пусть умирает, как жалкая тварь».

– Пусти меня, я навеки буду твоим рабом, я всё сделаю.

«Ты, верно, смеёшься. Ты и так весь мой, со своими костями и потрохами, и лежать ты будешь, окровавленный и беспомощный, столько, сколько я тебе прикажу, и волны с ветром стихнут, когда я этого захочу. Я не Бог, я не всемилостив, я не прощаю, он от нас отвернулся, так пусть и получит своё».

Старик уже не мог встать, вода била о камни его окровавленное тело, пока оно не рассталось с сознанием.

***

Да нальются кровью города,

Да затошнит от нагноившейся правды,

Да прольётся людская боль,

И содрогнутся от смуты невинные души.

Солнце, и без того мрачно светившее сквозь серое небо, отвернулось от всего живого, и настала темнота. Природа вдруг обозлилась на всех людей, как бы давая понять, что является настоящей силой, показывая им их беспомощность и ничтожество перед ней. Напухшая темень с неба прорвалась холодным ливнем. Вода вперемешку с сильным морозом и ветром сковала всё, пробирая до костей, нависала на проводах, оттягивая и обрывая их. На ровном месте невозможно было стоять, это скользкое и мокрое зеркало само вырывалось из-под ног под силой ветра. Угловатые бетонные ступени просто превратились в орудие убийства. Упавшие люди с травмами и переломами не могли дождаться скорой, она не приезжала, транспорт был парализован. Пытавшиеся им помочь беспомощно падали рядом.

Крутые спуски и подъемы дороги просто веяли смертью. Полноприводные внедорожники превращались в медлительных черепах, опрометчиво решившихся спуститься вниз, понадеявшихся на тормоза, и их ждало ещё худшее – страх. Страх не тогда, когда потерял управление, а когда оказался букашкой в руках судьбы. Страх не тогда, когда ты получил увечье, а страх от тишины, дождя и ветра, когда лежишь с болью и знаешь, что никто тебе не поможет.

Больницы были переполнены. Города, больше всего страдавшие от такой невиданной злости природы, замёрли в ужасе.

***

Наталья не поехала домой, так как не ходили автобусы. В отделении творилось что-то ужасное: перебои с электроэнергией, холод, мрак, темень, погода отвратительная, сломался вентилятор в туалете и дым от курильщиков стал проникать в коридоры, палаты, процедурные. Если восемьдесят человек закурят хотя бы по одной сигарете, то дыму будет некуда деваться, и ложился туман. Половина медперсонала не вышла на работу, так как не ходили автобусы. Бесконечная сила суматохи, массовые недовольства. Наумов лежал сейчас в реанимации без сознания, не приходя в себя, со слабым давлением. Наталья от усталости опустилась на кушетку в процедурной и задремала, почувствовав тяжесть, без всяких снов, и в этой пустоте, как в железной банке, со всех сторон зазвенело:

– Он умер!

Она вскочила в тревоге. В отделении кто-то кричал. Она выбежала в коридор. Зураб Хаджибеков неистово орал:

– Он умер! Он умер!

– Кто? – трясла за его плечи испуганная Наталья.

– Ванятка умер.

Забежав в палату, она увидела на кровати безжизненное тело Ванятки – Божьего человека с улыбающимся лицом. На соседней кровати, поджав ноги, сидел Василий «Блаженный» и скулил. Кровати их были рядом, при жизни он не любил Ванятку, нечего у него было украсть и никогда не было. Но сейчас он просто смотрел на него и завывал что-то непонятное. Сначала Наталья даже немного обрадовалась: «ведь умер не Наумов», но потом вдруг жалость сдавила горло, она села рядом с Василием и зарыдала. Всё отделение в молчании стояло и смотрело, боясь нарушить тишину. И слышалось лишь завывание ветра за окном, вой безумного человека и рыдание обессилевшей женщины.

Песнь 8.

Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего, безславна и безобразна? Что убо чаю, и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние.

Слава: Верую, яко приидеши судити живых и мертвых, и вси во своем чину станут, старии и младии, владыки и князи, девы и священницы; где обрящуся аз? Сего ради вопию: даждь ми, Господи, прежде конца покаяние.

Состояние Наумова ухудшалось. Врачи не могли установить подлинную причину его нахождения в коме, обессилено наблюдая за тем, как все показатели идут вниз. Если так будет продолжаться, то ещё несколько дней, и сердце просто остановится.

Невольно осознаёшь свою беспомощность, когда из-за погоды отключалась электроэнергия и обесточивались приборы обеспечения жизнедеятельности. Темнота и страх от своего бессилия. Можно обвинять хоть черта, хоть Бога, или тех, кто пропил солярку с дизеля подстанции. И лишь маленькая свеча, зажжённая где-то, дрожащая от сквозняков, оставляет тебя наедине с правдой.