Германское подполье в 1942—1944 годах

Однако около 11 утра 28-го в министерство иностранных дел Германии поступил срочный звонок от итальянского министра иностранных дел. Риббентропа не оказалось на месте, и граф Чиано попросил соединить его с итальянским послом Аттолико. Министерство иностранных дел, как обычно, подслушало эту беседу, и позже заговорщикам передали следующий разговор между взявшим у Чиано трубку Муссолини и итальянским послом в Берлине:

«Муссолини. Это говорит дуче. Вы меня слышите?

Аттолико. Да, я вас слышу.

Муссолини. Скажите, что мне нужно немедленно поговорить с канцлером. Передайте ему, что британское правительство через лорда Перта попросило меня о посредничестве в вопросе Судетов. Скажите канцлеру, что я и вся фашистская Италия на его стороне. Решать должен он. Но передайте, что я готов принять предложение. Вы меня слышите?

Аттолико. Да, я вас слышу.

Муссолини. Поторопитесь!»

В полдень Вицлебен пришел к Гальдеру, чтобы получить приказ о начале путча. Во время их судьбоносного разговора поступило сообщение, что на следующий день в Мюнхене состоится встреча британского и французского премьеров с Гитлером. «В результате я отменил приказ, — сказал Гальдер, — потому что все основания для наших действий исчезли».

И еще Гальдер рассказал следующее:

«Потом приехал Чемберлен, и одним махом опасности войны удалось избежать. Вдохновленный Чемберленом и Деладье, Гитлер вернулся из Мюнхена бескровным победителем. Конечно, немецкий народ рукоплескал ему. Даже на оппонентов Гитлера из высшего офицерского корпуса его успех произвел огромное впечатление. Не знаю, могли ли гражданские люди понять, что это значит — одним росчерком пера устранить чехословацкую армию и лишить Чехословакию всех ее укреплений, оставив страну голой, как новорожденный младенец. Одним росчерком пера была достигнута победа.

Я хочу еще раз подчеркнуть исключительную важность, которую следует придавать этому Мюнхенскому соглашению, из-за впечатления, которое оно произвело не только на население, но и на вермахт. Начиная с этого времени постоянно можно было слышать присказку: „Ладно, фюрер как-нибудь справится этим, как он сделал в Мюнхене“». Смею добавить, что по возвращении Чемберлена в Лондон народ встретил его аплодисментами, хотя его-то поздравлять было не с чем».

Некоторые генералы продолжали говорить о путче, но возможность была упущена. Но что еще хуже, военные перестали верить гражданским заговорщикам, которые были уверены, что Британия и Франция не отдадут Гитлеру Чехословакию. Отчасти эта вера ожила, когда генерал Остер узнал от Кейтеля, что темпы перевооружения Германии после Мюнхенского соглашения не будут снижены, напротив, оно ускорится.

Разочарование, постигшее заговорщиков, хорошо отражено в письме, датированном 11 октября 1938 года, которое Гёрделер написал своему американскому другу:

«Развитие ситуации за последние недели нельзя назвать иначе как очень опасным. Немецкий народ не хочет войны, армия готова сделать все, что угодно, лишь бы ее предотвратить. Ее хотят только Гитлер, Гиммлер и Риббентроп. Нарастание проблем внутри страны вызывает у них тревогу. Вместе с тем они постоянно говорили армии, что ни Англия, ни Франция не смогут защитить Чехословакию. В Германии никто не хотел им верить. Но они оказались правы…

Гитлер и Геринг обманули весь мир. Между тем мир был предупрежден и проинформирован заблаговременно. Если бы к этим предупреждениям прислушались и кто-нибудь предпринял необходимые действия, сегодня Германия была бы свободна от своего диктатора и могла бы повернуть против Муссолини. В течение нескольких недель мы могли бы начать строить прочный мир, основанный на законности, разумности и достоинстве. Имея правительство, состоящее из порядочных людей, Германия совместно с Францией и Англией была бы готова решить испанскую проблему, убрать Муссолини и в сотрудничестве с Соединенными Штатами установить мир на Дальнем Востоке. Это могло бы открыть дорогу для сотрудничества в экономической и социальной сфере, для умиротворения конфликта между трудящимися, капиталом и государством, для обеспечения духовного и морального подъема и новых усилий по повышению уровня жизни в целом…

В своем стремлении избежать небольшого риска господин Чемберлен сделал войну неизбежной. Теперь Франции и Англии предстоит защищать свою свободу силой оружия, если они не хотят превратиться в рабов. Но сражаться им придется в гораздо худших условиях…»

Однако риск не был небольшим. Великобритания и Франция не могли быть уверены, что их твердая позиция в Мюнхене вызовет восстание в Германии. Гитлер не блефовал. Первый параграф секретных предписаний от 30 мая 1938 года, адресованных Гитлером высшему командованию по подготовке «зеленой операции» — кодовое название вторжения в Чехословакию, — гласил: «Мое неизменное решение состоит в том, чтобы в ближайшем будущем разгромить Чехословакию с помощью военных действий».

Гальдер был допрошен по поводу этого пункта:

«Вопрос. Если я правильно понимаю, вы говорите, что, если бы мистер Чемберлен не приехал в Мюнхен, ваш план был бы исполнен и Гитлер был бы смещен?

Гальдер. Я могу сказать только, что этот план был бы исполнен, но я не знаю, был бы он успешен, или нет».

Сейчас можно уверенно сказать: непосредственно перед Мюнхеном шансы на внутреннее восстание против Гитлера были выше, чем в любое другое время после него до тех пор, пока в 1943 году его военные успехи не пошли на спад. Британцев и французов нельзя обвинять в том, что они отказывались слишком доверять немецким генералам и гражданским, участвовавшим в заговоре, хотя, не сумев наладить с ними более устойчивую тайную связь, они утратили возможности, которые могли бы использовать в тонкой дипломатической игре. Однако их фатальная ошибка состояла в попытке справиться с кризисом вокруг Судетов без России. Осенью 1938 года Генеральным штабом владел страх перед войной на два фронта, который мог подтолкнуть его к участию в путче, если бы возникла уверенность в том, что безрассудство Гитлера приведет к конфликту не только с Англией и Францией, но и с Россией. То, что они этого боялись, очевидно. Сверхсекретные штабные планы, подготовленные уже к 15 августа 1938 года, содержали базовое предположение, что «Советский Союз, по всей вероятности, сразу же встанет на сторону западных держав».

Несмотря на Мюнхенское соглашение, заговорщики не отказались от своих намерений. В декабре они по каналам абвера узнали, что Гитлер планирует войти в Прагу и покончить с Чехословакией. Механизм по подготовке путча снова был приведен в движение, и снова Гёрделер, Хассель, Гизевиус и другие попытались убедить генералов, что на этот раз Британия и Франция окажут реальное сопротивление нацистам. Адмирал Канарис и несколько других сотрудников абвера говорили генералам, что на сей раз гражданские правы. Шахт выступал за немедленный арест Гитлера, или государственный переворот в целях сохранения мира. В конце концов генерал Гальдер пообещал убрать Гитлера, если война будет объявлена.

Этого не случилось. Оккупация всей Чехословакии вызвала всего лишь жалкие протесты. Заговорщики снова ошиблись, а уважение генералов к «лунатику», ведомому «счастливой звездой», лишь выросло, поскольку он всегда оказывался прав.

Самоуверенность Гитлера сделалась безграничной. В середине августа 1939 года, прямо перед объявлением о подписании пакта со Сталиным, он собрал своих генералов и произнес речь о предстоящей кампании в Польше. Он утверждал, что при его жизни война непременно должна была начаться, потому что в будущем, вероятно, никогда не будет человека, обладающего большей властью, чем я. Таким образом, мое существование является фактором огромной ценности. Но какой-нибудь преступник или идиот может уничтожить меня в любой момент». Поэтому нельзя терять времени. «Что же касается наших врагов, — продолжал Гитлер, — то это люди ниже среднего, люди неспособные к действию, не хозяева. Это жалкие червяки. Я видел их в Мюнхене». Единственное, чего Гитлер боялся, как он сказал генералам, это что в последнюю минуту какая-нибудь schweinehund[4] внесет предложение о посредничестве.

Когда генерал Томас незадолго до рокового 1 сентября сказал Кейтелю, что даже при нейтралитете России Германия не сможет победить, Кейтель, перебив его, заявил, что мировой войны не будет, поскольку французы слишком большие пацифисты, а британцы слишком большие декаденты, чтобы помогать Польше. Томас возразил: люди, хорошо знающие Британию и Францию, придерживаются другого мнения, и, возможно, Риббентроп неверно информировал фюрера. На что Кейтель ответил: «Вы заражены пацифистами, которые отказываются видеть величие фюрера».

С приближением 1 сентября, а с ним и войны, надежды заговорщиков снова пробудились. Генерал Гальдер по-прежнему заявлял, что готов отдать решающие приказы, и сделал так, чтобы за двадцать четыре часа до объявления войны его предупредили об этом. По его подсчетам, двадцати четырех часов будет достаточно, чтобы арестовать Гитлера и распустить СС. Браухича снова взяли в оборот, и генерал Остер из абвера сказал ему, что Гитлер намерен снять фильм о фиктивном вторжении Польши в Германию, где люди из СС и заключенные концлагерей, переодетые в польскую форму, будут изображать нападение, и эту пленку он использует для оправдания немецкого вторжения в Польшу. Браухича снова просили попытаться убедить Гитлера, что мировая война будет проиграна. Однако это делалось больше для того, чтобы доказать Браухичу, что на этот раз Гитлер и нацисты действительно собираются воевать, чем в надежде как-то повлиять на Гитлера.

Помимо этих попыток воздействовать на генералов, заговорщики сделали несколько предостережений союзникам. Чиновник министерства иностранных дел Адам фон Тротт, выдающаяся роль которого в заговоре будет описана позже, поговорил с членами британского правительства в Лондоне. Ульрих фон Хассель еще раз посетил британского посла в Берлине Невила Хендерсона. Фабиан фон Шлабрендорф, который сыграл важную роль в покушении на Гитлера в 1943 году, тоже контактировал с британцами. Он рассказывал мне, что ушел от посла с чувством, что Хендерсон очарован нацистами и находился под большим впечатлением от нацистского съезда в Нюрнберге, который, по мнению Шлабрендорфа, был не чем иным, как отвратительной демонстрацией массовой истерии.

24 августа 1939 года (Гальдер называет 26 августа) Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу, не известив об этом Гальдера. Спустя три часа он отменил приказ. Мобилизация была остановлена, но не настолько быстро, чтобы предотвратить немецкое наступление по Яблуновскому перевалу из Чехословакии в Польшу. У Гитлера сделался нервный припадок, и генералы решили, что непосредственный кризис миновал. За всю историю в Германии ни разу не объявлялась мобилизация, которую затем отменяли. «Это означает пятьдесят лет мира», — воскликнул Канарис, когда услышал об отмене приказа. Об отмене первого приказа о нападении стало известно лишь совсем недавно. Мотивы отмены до сих пор не ясны. Возможно, Гитлер решил выждать неделю, чтобы получить все преимущества своего пакта с русскими, который Кейтель назвал «величайшим актом, когда-либо заключенным германским государственным деятелем».