Уносимые ветром

ЖИВАЯ ВОДА

«Я живу в районе новостройки» — так приблизительно должен был называться этот материал. И речь бы в нем шла о проблемах, с которыми сталкиваются обитатели жилых массивов, вырастающих как грибы на окраинах больших и малых городов.

Такое название не было бы литературным приемом. Я действительно вот уже несколько лет живу в подобном районе и многое, из того, о чем собирался говорить, познал, так сказать, путем эмпирическим. На собственной шкуре… Оттого-то и откликнулся с радостью на предложение редакции. И даже записал кое-что в блокнот.

Я записал, например, что район новостроек — это всегда район детей. Их здесь тьма-тьмущая, а игровых и спортивных площадок с гулькин нос, в единственном на весь район книжном магазине хронически закрыт «Уголок школьника», магазин же «Детские товары» и вовсе отсутствует. Зато какой ювелирный отгрохали!

Я специально зашел в него. Много ли, думаю, людей в торговом зале?

Один… Один человек. И тот милиционер, охраняющий, как должно, выставленные в витринах драгоценности.

Имелись и другие фактики. Транспорт, коммунальные службы, телефонная связь, «очаги культуры» — словом, все то, из-за чего мыкаются, если не все, то многие жители так называемых новостроек. Даже поиронизировать собирался над этим словечком. Ну неудивительно ли оно? Вдумайтесь… Раз уж строят, то новое. Старых домов, как известно, не возводят.

Обо всем этом я и размышлял, прогуливаясь по лесу, к которому вплотную примыкает наш район. И который является его главным достоинством. «Зато у нас лес!» — говорим мы с пафосом, и пусть фантазия читателя дорисует, что под этим элегическим «зато» разумеется.

Итак, лес. Макушки сосен качаются, шелестят кроны берез… Белеют и чернеют стволы… А ниже? О, ниже лучше не смотреть. Ибо на такое натолкнется взгляд, что мигом испарится настроение благостной созерцательности. Битое стекло, шмоты целлофана, ржавые жестянки…

Но ничего, мы люди опытные, мы научились не замечать. Вызываем, например, лифт, ждем, когда раздвинутся двери, и входим внутрь, зажмурившись и по возможности не дыша.

Так же и в подъезд свой. Несемся, не замечая живописно размалеванных стен, выбитых стекол и покореженных перил. Скорей! Скорей? И, лишь открыв обитую дерматином дверь с глазком посередке, переводим дух. Фу-у! Вот мы и дома. ДОМА. Все же, что осталось по ту сторону порога, не дом.

А что? Что такое, спрашиваю я, наши усеянные окурками подъезды, наши лестничные площадки, наши мусоропроводы, куда мы разве что старые холодильники не суем, наши автобусные остановки с разрушенными павильонами? Наши до блеска вымытые окна, из коих мы швыряем в мир дольный апельсиновую кожуру и обглоданные кости?

Соседи? А соседи не видят. Да и что нам соседи, если даже имена их нам толком неизвестны. Это во времена коммуналок каждый знал друг друга как облупленного, а сейчас между нами этажные перегородки. Сейчас между нами крепкие двери, которые запираются на два замка и без особой надобности не открываются. Редкость, если кто пожалует вдруг за солью или лавровым листом, и уж совсем немыслимо, чтобы наш смышленый ребенок привел в дом ватагу друзей. Знает, грамотный человечек, что ковры дороги и вытрясать их трудно.

Все мы мечтали когда-то о благоустроенных квартирах, в которых живем ныне. Так что же с грустью вспоминаем подчас о временах керогазов, примусов и общих, на пять семей, счетчиков?

Вспоминаем ведь. Но вот о примусах ли? О водопроводных ли колонках, которые в мороз приходилось разогревать этими самыми примусами? О дворовых ли уборных, возле которых выстраивалась по утрам очередь?

Нет. Иное влечет нашу память в те достославные времена — упаси меня бог идеализировать их. Не колонка и не чадящий керогаз. Дух… Дух общежития, который, увы, не всегда поселяется в наших чудесных, в наших благоустроенных, в наших комфортабельных домах.

Вот какое коленце выкинула вдруг моя мысль, которую я призывал сосредоточиться на узких местах современных новостроек Но ведь построят же в конце концов магазин «Детские товары»! Решат транспортные проблемы Заасфальтируют подъездные пути… Существуют организации, которые обязаны сделать все это и с которых можно спросить, если не сделают. Им-то и собирался я адресовать фельетон.

Куда адресовать то, что вы читаете сейчас, я не знаю. Нет в природе такой инстанции. Никто не сообщит нам: «Выступление журнала признано правильным, меры приняты. Дух общежития восстановлен. Микроклимат в микрорайоне приведен в порядок».

Так примерно размышлял я, гуляя по лесу. Птичек слушал да глазел на безопасные для взгляда верхушки деревьев. Но время от времени и вниз посматривал, дабы не споткнуться.

И вдруг взор мой замер, удивленный. Что такое? Ни одной бумажки, ни одного окурка, ни одной ржавой банки из-под «Частика в томатном соусе».

Я глазам своим не верил. Где я? Куда попал? Быть может, в мини-заповедник, куда ступать без специального разрешения не дозволено?

Нет, люди ходят. Много людей — интенсивность движения тут гораздо выше, нежели в других местах.

Но как аккуратно они ходят! Как тихо говорят! Какие у них — да простит мне читатель эту некрокодильскую лексику — славные лица!

И еще одно объединяло всех этих граждан. Каждый из них нес какую-то емкость. Бидон… Чайник… Кувшин… Трехлитровую бутыль в авоське…

Заинтригованный, я приблизился к небольшой лощинке. В ней бил ключ, вправленный для удобства пользования в неширокую трубу. Досточки, кирпичики… А чтоб легче спускаться было, в земле выдолблены ступеньки.

Мужчина наполнял вместительный термос. Остальные ждали. По сути дела, это была очередь, но клянусь вам, что такой вежливой, такой терпеливой, такой благожелательной очереди я сроду не видал. Никто не отпихивал вас, а, напротив, подавал руку, поскольку ступеньки были скользки от воды. Никто не цедил: «Куда прешь!»

— Вам попить? — с улыбкой обратилась ко мне женщина, очередь которой как раз подошла. — Пожалуйста. А то ведь мы долго все. — И протянула кружку.

Пить мне не хотелось, но я спустился, набрал воды (все спокойно ждали), сделал несколько глотков. Выплеснув что осталось, хотел вернуть кружку женщине, но она:

— Вы ее на место поставьте. — Все с той же улыбкой.

На место? У кружки этой есть место? Мигом вспомнил я, что делается у автоматов с газировкой, где всего один-единственный стакан (остальные испарились). Вспомнил копеечную шариковую ручку, что приковывают к окошку кассы, дабы по рассеянности не сперли… Ну и так далее.

Много замечательных минут провел я у этого безымянного родника. И в тот день. И на другой. И на третий… (Редакция теребила: где обещанный материал?) Пил водичку да смотрел на людей, которые приходили сюда. Это были маленькие девочки в венках из одуванчиков и древние бабуси. (Этим набирали воду вне очереди.) Солидные дяди и подростки в джинсах. Дамы с собачками, причем последние не носились как оглашенные, а дисциплинированно ждали хозяев. Юные супруги с колясками… Все предупредительны, все в прекрасном расположении духа. Улыбаются…

Ба, да неужто это те самые люди, что косо смотрят на инвалида, берущего без очереди кило апельсинов? Что разрисовывают стены подъездов? Сжигают в лифтах пластмассовые кнопки? Крушат павильоны на автобусных остановках?

Те самые… Не персонально, нет, но, в общем, ведь те самые. Не с другой же планеты прилетели. И даже не из соседнего района приехали.

Что же, в таком случае, случилось с ними? Уж не вода ли подействовала?

Я проверил. Устроил дома дегустацию. В один стакан налил родниковой водицы, в другой — из-под крана, и мало кто сумел отличить, где какая. Я, во всяком случае, не сумел… Хотя люди у родника утверждают, что принесенная из лесу чище и вкуснее водопроводной. Поэтому, дескать, и ходят сюда.

Но я думаю — не поэтому. Не только поэтому. Обычная грунтовая вода становится водой живой, пока мы стоим, каждый со своей посудиной, рядом с другими людьми и видим в этих других людях не тайных мизантропов, а товарищей по дому. По общему нашему дому, не расчлененному дверьми с глазком.

Вот, собственно, и все, о чем собирался я поведать вам. Перечитаю сейчас, возьму бидончик — специально купил! — и потопаю не спеша в лес.