Уносимые ветром

СТЕНА

Сколько раз отправлялся я в командировку с благородной миссией поддержать доброе начинание! Защитить его. Пригвоздить к позорному столбу злодея-консерватора, что ставил палки в колеса.

Ах, как чесались руки! Какие гневные слова роились в голове!

Напрасно роились. Сникшим и растерянным уезжал домой.

Факты не подтверждались? Да нет, нередко подтверждались. И начинание оказывалось действительно добрым — никто не отрицал этого, а палки в колеса ставились. Но вот кем персонально — понять не мог. Не было злодея. Все добрые, хорошие люди. Честные. Умные. Отнюдь не ретрограды…

Потом сообразил: они-то как раз, эти славные, эти обаятельные люди, и суют палки в колеса. Не каждый в отдельности, а многие из них. Все вместе. Скопом… Я даже имя дал им (обобщенное) — Пал Палычи. И вот, слыша теперь, что та или иная хорошая задумка не осуществилась, кто-то, дескать, помешал, я знаю, кто. Пал Палычи.

Не я один был удивлен переменой в судьбе Танцорина. Другие тоже. Больно уж не вязалась его мешковатая фигура в потертом костюме и сапогах с образом раскатывающего на «Волге» большого начальника.

Прежде на «козле» ездил. На хлопающем брезентом «ГАЗ-69». Причем сам за рулем сидел, посему я, зажав в руке бесполезный блокнотик, не решался отвлекать его вопросами.

Заводишко его не был ни самым крупным в отрасли, ни самым рентабельным. Так, середнячок. Кабачковую икру гнал, томатный сок, огурцы маринованные… Лихорадило его, как и всю нашу консервную промышленность, из-за тары. Но даже о ней Танцорин говорил нехотя, хмурился да беспрестанно курил дешевые сигареты. А «газон» свой имел привычку загонять в такую грязищу, что мне не выйти было в своих городских штиблетах. Но ему хоть бы хны. Хлопал дверцей и уходил не оглядываясь. Лишь жижа насмешливо чавкала под ногами.

И вот этого угрюмца, этого медведя вытащили из его глубинки и поставили во главе объединения. Восемь консервных заводов входило в него, в том числе и его бывший. По всей области были разбросаны они — кто ближе, кто дальше, но незримые нити от всех них сходились в одном месте. То был трехэтажный, гудящий, как улей, особняк в центре областного города. Все восемь заводов управлялись отсюда.

Строго управлялись. Жестко. Ни на шаг не отпуская от себя. Даже своих расчетных счетов в банке у заводов не было. Не было бухгалтеров, не было плановиков… Чтобы узнать, как обстоят дела на собственном предприятии, приходилось связываться по междугородному телефону с «ульем».

— Ну, что там у нас?

Это все равно, что вы позвонили б приятелю в соседний город, сказали б, что говорите из дому, и осведомились, что у вас дома новенького. Представляете, что подумал бы о вас ваш приятель! А тут — ничего. Пошелестев бумажками, отвечали, что объединение в целом с планом справляется.

Объединение в целом! Вы из кожи вон лезете, трудовые совершаете подвиги, но где-то на родственном предприятии бьют баклуши, и все ваши старания псу под хвост.

На одном из таких бесправных заводиков и мыкался Алексей Дмитриевич Танцорин. И вот круто вверх взлетел. Во главе того самого трехэтажного улья поставили…

Кто первым поздравил его? Разумеется, Пал Палыч. Один из многочисленных Пал Палычей, что населяли улей. В Москву позвонил, куда Танцорин отбыл в командировку, в гостиницу, но Алексей Дмитриевич принять поздравление отказался.

— Еще ничего неизвестно, — буркнул он.

— Известно, — возразил, не повышая голоса, (а расстояние полторы тысячи километров!) Пал Палыч. — Приказ подписан десять минут назад. Вам сообщат сейчас.

И действительно. Не успел Танцорин положить трубку, как раздался звонок из министерства. Просили срочно явиться…

Вот каким ясновидцем был один из будущих подчиненных новоназначенного генерального директора. А уж как специалист равных не знал себе. Наизусть помнил все кодексы, все инструкции, все приказы и положения. Беря кипу актов, коими заваливал клиент из-за плохой в основном тары, не спеша перелистывал их и откладывал в сторону. Там формулировочка неправильная, здесь подписи не хватает… И на этом, между прочим, экономил тысячи рублей. В трубу вылетели б на одних только штрафах…

Отправляясь в вышестоящие организации, предшественник Танцорина обязательно прихватывал с собой кого-нибудь из Пал Палычей. Тот скромно держался сзади. Но чуть что, и он тут как тут.

— Позвольте дать справочку?

И на полированный стол выкладывалась бумажка, которая мигом снимала все вопросы. Не было случая, чтобы такой спасительной бумаги не нашлось в кожаной, с молниями и монограммой папочке Пал Палыча.

Ни один мало-мальски существенный вопрос не решался без его участия. Распределение ли квартир, путевки ли, дефицитный ширпотреб для поощрения добросовестных работников… А так как, если на круг брать, добросовестно работали, в общем, все, то все рано или поздно могли приобрести, например, ковер (ковры еще были по записи) или купить на ярмарке, которая устраивалась для управленческого аппарата, разные модные вещички.

Все, повторяю, работали хорошо, но что ж кабачковая икра пропала (к тому времени она уже пропала)? Где маринованные огурчики? Почему деликатесный персиковый компот, изготовленный не из зеленых, а из зрелых, без-кожуры, персиков, продается лишь с нагрузкой? А ведь персиков у нас пруд пруди.

Танцорин тогда еще просто директор, рядовой и бесправный, клялся, что завалит магазины этой чертовой икрой. Что договорится — неважно с кем, — и ему сварганят машину для очистки персиков. Будет персиковый компот не хуже болгарского. Все будет. Только дайте, умолял, воли! Статус предприятия дайте! Чтобы свой счет в банке… Своя бухгалтерия. Развяжите руки!

Генеральный директор, тот самый, место которого Танцорин занял позже, ерзал и разводил руками. Не все, дескать, в моей власти.

Ах, не все? И Танцорин ничтоже сумняшеся дальше топал, в иные кабинеты.

Его всюду выслушивали со вниманием. Но тоже руками разводили. Ибо тоже, оказывается, не все было в их власти.

Однако оценили: с размахом мыслит мужик. И хватка вроде есть. И грамотный. Почему бы и в самом деле не дать ему воли?

Дали…

Все в тресте (то бишь трехэтажном улье) улыбались и переглядывались. Ну-с, думали, что дальше? Небось с дисциплины начнет?

Угадали. Но не только с дисциплины начал новый начальник, еще недавно слонявшийся по комнатам с разными просьбами для своего захудалого заводика. В первую же неделю выкинул он штуку, от которой управленческий аппарат впал в легкий шок.

Знаете ли вы, читатель, что бывает за нарушение ГОСТа? Даже случайное… Знаете. А уж если руководитель попрал его умышленно, и не раз, не два, а в промышленном, так сказать, масштабе?

Так вот, ГОСТ разрешал выпуск овощных и фруктовых консервов для детского питания лишь в 250-граммовой таре. А она — острейший дефицит. Зато полным-полно баночек 200-граммовых. Но изменить государственный стандарт — дело нешуточное. Тут не месяц и не два требуется. А конвейер простаивает… А сырье портится… И тогда-то Алексей Дмитриевич взял да и запузырил на свой страх и риск эти самые незаконные 200-граммовые склянки.

Пал Палыч, лицо собирательное, классифицировал данный шаг как акт административной отваги. С чувством пожал он руку дерзкого руководителя.

— Корсар! — протянул восхищенно. — Ну-у, корсар!

Когда же того вызвали на ковер, увязался следом и папочку, ту самую папочку с монограммой и молниями, прихватил. В самый критический момент она раскрылась — как бы сама по себе — и выпустила на волю пяток документов. Да, Алексей Дмитриевич нарушил букву закона, но ради чего? Ради общего дела. Вот, пожалуйста, цифры. И вот еще. И еще…

Выговор все же Танцорин схлопотал. Зато все три этажа зауважали своего лидера. Чуток, правда, не по себе стало, но Пал Палычи бодрились и друг перед дружкой тревоги своей не выказывали.

— Ничего! Мы тут закостенели малость. Надо, надо растормошить нас.

Вот! Пал Палычи, как видите, народ сознательный. Они не против инициативы, не против нового и вообще прогресса. За! О чем нередко заявляют и публично и в обстановке приватной.

Ветер перемен гулял по управленческим коридорам. Одних он освежал, и они, растормошенные, генерировали идеи. Другие, поумудренней, с опаской вопрошали, не надует ли сей ветер чего-нибудь нехорошего. Но в общем-то было время если не полного единодушия, то уж мира, во всяком случае. И нам важно не упустить момент, когда в осиное гнездо превратился мирный улей. Когда все три этажа поднялись войной на генерального директора. Пошли на него сомкнутым строем.

А перед этим была полоса затишья. Все учтиво здоровались с Танцориным. Улыбались ему. Беспрекословно выполняли его распоряжения — никакого непослушания, упаси бог! И вообще дисциплина, та самая дисциплина, за которую ратовал Алексей Дмитриевич, была на высоте. Никто не опаздывал. Никто не сбегал раньше времени. Никто не позволял себе, как прежде, перекинуться в шахматишки. Даже традиционную ярмарку отложили, дабы не отвлекала народ. Ибо когда ярмарка на носу, работа не идет на ум. Все только и обсуждают, что завезут, много ли, какие размеры. Отложили… Одним словом, коллектив подтянулся. Собрался коллектив, сжался в кулак и…

Но давайте по порядку. С чего все-таки началось? Где и когда переступил Танцорин черту, которая, как выяснилось, была роковой? Пусть бы ужесточал себе дисциплину. Пусть бы, медведь, не улыбался в ответ на ласковые приветствия. Пусть по-прежнему обращался б не по имени-отчеству, а по фамилии — товарищ такой-то. Пусть даже уволил бы двух-трех разгильдяев — все это ничего. Все это проглотили б. Но Танцорин, безумец, сделал нечто пострашнее. Замахнулся на…

На то, чем все давно возмущались. И первый, и второй, и третий этажи. Вся контора.

— Дикость! — изливался один Пал Палыч другому. — Нонсенс! Как может нормально функционировать предприятие, напрочь лишенное самостоятельности?

— Не говорите! Ну понятно, когда один завод готовит полуфабрикаты для другого. Здесь не обойтись без твердой координирующей руки. А у нас? У нас кабачковая икра начинается с сырья, то бишь с кабачков, и выходит готовенькая. Так пусть же завод и хозяйничает сам!

— Завод! Не завод, а слепой щенок!

То была излюбленная тема кулуарных словопрений. Она оставалась таковой и при новом генеральном директоре. Но лишь до поры до времени. А именно до той поры, до того времени, пока Алексей Дмитриевич не дал заводу, на котором вкалывал недавно, статуса предприятия. То есть той самой самостоятельности, за которую все так дружно ратовали.

Силой своей власти дал. Ни на кого не ссылаясь и не разводя руками. Не произнося. «Сие не зависит от меня» — излюбленной нашей присказки.

Свершилось! Прозрел слепой щенок, отряхнулся, прочно встал на четыре лапы. Теперь у завода был свой счет в банке. Свой баланс. Своя бухгалтерия — три человека. А также по одному в плановом отделе, в отделе сбыта и отделе снабжения. На полставки взяли по совместительству юрисконсульта. Никакого общего котла, никакого «объединения в целом». Все — от подсобного рабочего до директора — знали, что чем больше изготовят они икры или, например, замаринуют огурчиков, тем им же лучше будет. Доходней, вольней и почетнее… И вот уже рыскают по окрестным хозяйствам представители завода, вербуя поставщиков сырья. И вот уже находят за тридевять земель новых оптовых покупателей.