Милиция плачет

Те, кто не успел прожевать, кивком головы подтвердили наше прекрасное самочувствие, остальные отделались одобрительными междометиями.

— И ещё, — продолжила бойкая девушка, — у нас еды осталось много, так мы хотим вас на завтрак пригласить, сейчас картошечку разогреем, рулет есть, капусточка, вино тоже осталось, много, — добавила она, как весомый аргумент.

Мы согласны были идти в гости сразу, и без вина, с первой же буквы слова «завтрак», но вскочить и бросить на столе надкусанные бутерброды было бы вопиющим нарушением наших новых принципов, возникших вместе с пережитым голодом, по отношению к продуктам питания.

Девушка неправильно поняла нашу реакцию и как последний довод, интригующе понизив голос, добавила:

— У нас ещё сладкое есть, за окном торт всю ночь на морозе простоял. Мы потом его с чаем поедим, в двенадцать. Тома должна прийти, — последнее было сказано лично мне.

Вскоре мы начали ощущать свою популярность. Явные перемены в глаза ещё не бросались, но признаки изменений, назойливо витающие в воздухе, услужливо подсказывали грядущие метаморфозы.

Возникали приятные, неожиданные и невероятные ситуации. С утра, в умывальнике, с нами поздоровались — это было приятно и неожиданно. В кухне уступили очередь на общественный чайник, который уже закипел, и вместе с чужим бурлящим кипятком нам предложили его забрать. Вот это было невероятным.

Приятно чувствовать, что жизнь налаживается.

Раньше, до вчерашнего вечера, наше дефиле по коридору было только нашим личным делом. Сегодня же интерес, вызванный непонятным событием на третьем этаже, заставлял некоторых, особо любопытных, откровенно выворачивать себе шеи, глядя в нашу сторону. Другие при нашем появлении замирали и, скосив глаза, пристально всматривались в нашу группу, надеясь либо кого-то высмотреть, либо в отсвете ореола тайны уловить ответ на мучавшие всех вопросы. Третьи глядели рассеянным взглядом сквозь и поверх нас, превратившись в одно большое ухо, надеясь подхватить обрывки наших разговоров.

Что правда, то правда. Интрига существовала. Никто толком не расслышал, что же Шура сказал чернявенькому, исчезнувшему вместе Бэшеном. Но поведение комсомольского вожака и его подпевалы разогревало ещё больший интерес к случившемуся, многократно обсуждалось и продолжало обрастать невероятными гипотезами.

А ближе к вечеру сработала теория кучности «дней варенья» — и уже нас пригласили в гости, где мы чувствовали себя почти что именинниками, разве что подарков нам не дарили.

Магический ореол «детей лейтенанта Шмидта» каким-то непостижимым образом, спустя пятьдесят лет, продолжал действовать на пытливые, неокрепшие и доверчивые мозги юных студентов. Мы чувствовали, подставляя с ехидным превосходством стаканы под струи дешевого вина, что хотят они спросить, но робеют, не решаются, мнутся, вот-вот зададут вопрос, но стесняются. Мы же держались стойко, от угощений не отказываясь, пьянели в меру, на вопросы отвечали уклончиво, поддерживая имидж простых, доступных в общении весёлых ребят, с загадочной недосказанностью и только им известной тайной.

Посетили (опять же, по приглашению) ещё несколько гуляющих компаний, снисходительно чокались, улыбались, сдержанно шутили и… В конце концов, потеряв бдительность, окончили субботу в нашей комнате в кругу случайной, но очень тёплой компании, с трудом выпроводив под утро особенно рьяных наших почитателей.

На воскресный вечер мы получили приглашение на вечеринку, а на понедельник извещение на почту получить первый почтовый перевод. Жизнь менялась на глазах, и казалось, в лучшую сторону, но тут пришёл комендант.