Девочка, которая проглотила облако размером с Эйфелеву башню

Место действия: аэропорт Орли (Франция).

Показания сердцеметра[1]:2105 километров.

Итак, вы уже поняли, что к началу этого невероятного приключения Провиденс исполнилось тридцать пять лет и семь месяцев. Это была самая заурядная женщина, несмотря на шестой палец на правой ноге и весьма необычное для человека, родившегося не в Соединенных Штатах, а в самом что ни на есть заурядном южном пригороде Парижа, имя, выполнявшая самую что ни на есть заурядную работу.

Она работала почтальоном.

Известно, что Французская академия еще несколько лет назад узаконила слово «почтальонша»; тем не менее Провиденс, с честью носившая свое имя, предпочитала называть себя «почтальоном». Она давно привыкла к тому, что окружающие ее поправляют. Она ничего не имела против женского варианта слова «почтальон», одобряла его и искренне радовалась за тех представительниц прекрасного пола, которые расценивали две буковки — «ша» — как величайшее достижение своей жизни, отданной борьбе за идеалы феминизма, но ее это мало трогало. Вот и все. Просто почтальоны появились пятьсот лет назад, а слово «почтальонша» — от силы тридцать. И даже в наши дни оно продолжает оскорблять слух людей (которые, признавая иногда слово «актриса», решительно не понимают слова «факирша»!). Так что, величая себя «почтальоном», она избавлялась от долгих объяснений, лишних слов и потери времени, а это было немаловажно для такой нетерпеливой женщины, научившейся ходить в семь месяцев от роду.

Вот почему утром того дня, когда Провиденс, собираясь лететь в Марракеш, заполняла карточку у стойки пограничного контроля аэропорта Орли, она преспокойно вписала в графу «Профессия» слово «почтальон».

Такая формулировка явно не понравилась флегматичной чиновнице, принявшей этот документ. На ее лице, размалеванном дешевой косметикой, читалось недвусмысленное осуждение: она принадлежала к тому разряду женщин, которые не упускают случая напомнить о своем женском статусе всем окружающим, особенно другим женщинам, посмевшим забыть о своей принадлежности к прекрасному полу. Вдобавок полицейская дама, усатая, как жандарм, нынче утром забыла выбрить растительность у себя под носом, отчего ее женская гордость страдала вдвойне.

— Вот вы тут написали «почтальон»…

— Да, я и есть почтальон.

— Но теперь у нас разрешено слово «почтальонша».

— Согласна.

— Я это говорю, потому что как-то странно писать «почтальон», будучи женщиной. Вот читаешь вашу анкету и ожидаешь увидеть перед собой мужчину, а потом как поглядишь на вас, и видишь женщину. Это вносит путаницу. А мы тут, в полиции, не любим путаницы, — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я говорю это в ваших же интересах. Мне-то ничего не стоит пропустить вас в самолет, но как-то не хочется, чтобы вас задержали на контроле в Марокко из-за того, что вы написали «почтальон» вместо «почтальонша». Это было бы глупо. Там, знаете ли, народ чудной. Они равенства полов не признают. Там только и признают, что сувенирные пепельницы да кожаные пуфики.

«Ну да, а щеголять длинной черной щетиной над верхней губой, будучи женщиной, это, наверно, не вносит путаницу!» — подумала Провиденс. Просто невероятно! И эта усатая еще позволяет себе поучать ее! Может, ношение усов снова стало обязательным в полиции, как в тридцатые годы прошлого века? Или же даме просто захотелось следовать моде, которую ввела знаменитая бородатая победительница конкурса Евровидение-2014?

— Да, это было бы глупо, — только и сказала Провиденс, после чего решительным жестом взяла назад свою карточку и устранила причину разногласий.

Не стоило из-за такой мелочи поднимать волну. Исправив ошибку, она вернула документ Кончите Вурст в мундире.

— Ну вот, так-то лучше. Теперь вы проскочите контроль в два счета, как письмо в почтовый ящик, — пошутила полицейская. — Хотя даже и не знаю, с чего мы тут торгуемся, все равно я не могу вам гарантировать, что вы попадете по назначению.

— То есть?..

— Да они сейчас аннулируют все рейсы, один за другим, из-за этого пепельного облака.

— Какое еще пепельное облако?

— А вы разве не в курсе? В Исландии проснулся какой-то вулкан. Господи, в кои-то веки мы услыхали про эту Исландию, да и то из-за подлянки с ихним вулканом!

С этими словами дама так свирепо припечатала карточку штемпелем, что от удара дрогнула даже ее щетина, и протянула ее (карточку, а не щетину) пассажирке.

— Знаете, когда он проснулся в прошлый раз? — мрачно спросила полицейская.

— Не знаю… Лет пятьдесят назад? — рискнула предположить Провиденс.

— Больше!

— Семьдесят??

— Больше!

— Сто??? — воскликнула почтальонша, и ей почудилось, что ее заставляют угадать стоимость товаров в витрине магазина «Подходящая цена».

Чиновница издала короткий нервный смешок, желая показать собеседнице, как она далека от реальности.

— Это случилось в 9500 году до нашей эры! — объявила она, чтобы положить конец мучениям Провиденс. — Так объявили в последних новостях. Вы представляете? Он взял да и проснулся, ни с того ни с сего. Нет, ну это надо же — подложить нам такую свинью! А уж название — можно подумать, они его нарочно придумали, чтобы подложить нам еще одну свинью! Тейстарейкджарбунга. Вам не кажется, что они просто-напросто плюют нам в лицо, эти исландцы?

— Так он, значит, в Исландии, этот самый… Теста… бунга?

— Вот именно. Вы тоже считаете, что это звучит как-то не по-исландски?

— Да, я бы сказала, что скорее по-африкански.

— Вот и я то же самое подумала, но африканский он или нет, надеюсь, что вам все-таки повезет, и эта самая… как там ее… бунга не помешает вам улететь.

— Мне обязательно нужно вылететь в Марракеш сегодня утром.

Почтальонша чуть было не проговорилась, что это вопрос жизни или смерти, но вовремя прикусила язык. Иначе полицейская дама наверняка сочла бы ее слова крайне подозрительными.

У Пауло Коэльо есть роман, который называется «На берегу реки Пьедра сидела я и плакала». Вот так же и Провиденс, на «берегу» южного терминала аэропорта Орли, села на свой розовый чемоданчик фирмы «Самсонит» и заплакала.

Она заплакала еще горше, заметив, что вместо дамской сумки держит в руке пластиковый пакет от «Карфур», набитый мусором. Он прямо-таки взывал к ней всем своим видом, убеждая, что нельзя безнаказанно вылезать из постели в 4:45 утра. Несчастная вскочила на ноги мгновенно, как выскакивает чертик из табакерки, и с брезгливой гримасой избавилась от пакета, словно от бомбы, швырнув его в первый попавшийся прозрачный мусорный контейнер модели «Вижипират», благо тот стоял совсем рядом. Каким образом ей удалось добраться до аэропорта с этим в руках, ничего не заметив?! Видимо, ее непревзойденный нюх полностью притупила усталость. «Да, усталость заставляет людей совершать множество странных поступков», — подумала она и ужаснулась при мысли, что оставила свою сумку дома. Но тут же и утешилась, обнаружив ее висящей на локте другой руки. Вот вам и мусор — ему место на помойке, а его вдруг, в один прекрасный день, увозят с собой в путешествие.

И Провиденс вновь уселась на свой розовый «Самсонит» в позе роденовского Мыслителя.

Усатая полицейская оказалась права. Половина рейсов уже была аннулирована из-за проклятого пепельного облака, которое накануне выдохнул проснувшийся исландский вулкан. Да как он посмел — и это во времена борьбы с курением! Увы, ситуация была далека от разрешения. Через несколько часов весь воздушный трафик вполне мог вылететь в трубу, а вместе с ним вылетели бы в трубу (а не в Марокко) все надежды Провиденс, да простится нам эта убогая игра слов.

Неужели какое-то облако может стать таким грозным?

И неужели какое-то скопище пепла, подобие огромного комка ваты или кудрявого барашка, способно вывести из строя такие сложные современные машины? Ходили слухи, что оно не менее опасно, чем радиоактивное облако Чернобыля, которое несколько лет назад затмило европейские небеса, превратив на своем пути нескольких детей в гениальных виртуозов-пианистов (с тремя руками) или в виртуозов фламенко (с четырьмя тестикулами), и только каким-то чудом остановилось над французской границей. Не иначе как из-за отсутствия визы.

Репортеры теленовостей, транслируемых в аэропорту, утверждали, что, если самолеты, на свою беду, врежутся в эту тучу пепла, у них есть все шансы разбиться и исчезнуть с экранов радаров так же мгновенно, как с дам исчезало нижнее белье на вечеринках Ларри Флинта. В памяти людей снова всплыл зловещий Бермудский треугольник. Подумать только: крохотные частички пепла разрушают огромных железных мастодонтов! Непостижимо! Прямо Давид против Голиафа! Оказывается, пепел, проникший в сопла двигателей, глушит моторы. А в худшем случае приводит к взрыву. Стараясь низвести все эти ужасы к категориям, более доступным и понятным большинству простых смертных, журналисты сравнивали результаты ожидаемых катастроф с чисто домашними неприятностями, хорошо знакомыми любому телезрителю: например, с дырявым фильтром новенькой кофеварки «Неспрессо» или с серебряной вилкой бабули, забытой в микроволновке. Буме! И нет больше ни кофе, ни микроволновки, ни самолета!

Однако меньшинство «экспертов», засидевшихся кто в высоких консалтинговых кабинетах, а кто в кабинетах иного рода, уверяли, что воздушным судам нечего опасаться встречи с таким облаком. И что угроза, как всегда, искусственно раздута. Тем не менее авиакомпании не были готовы рисковать своими самолетами и безопасностью своих пассажиров в угоду жалкой кучке этих блаженных. Ведь речь шла об их финансовом благополучии. Стоило ли годами экономить на арахисе и оливках в обеденных наборах, чтобы теперь взять да и пустить в распыл игрушки стоимостью 149 миллионов евро каждая, словно это бумажный самолетик, запущенный из школьного окна?! Нет, господа, будем благоразумны!

В общем, никто не хотел поддаваться искушению, и, как следствие, все бездействовали. Девиз ГУГА[2] на текущий момент напоминал приказ грабителей банков: «Всем лечь на пол!» Число отложенных рейсов непрерывно росло. Наземный персонал уже не смел объявлять об их отмене, свалив эту неприятную обязанность на табло вылетов.

Уж компьютер-то никому из пассажиров не удастся схватить за глотку. И рейсы исчезали с электронного табло каждую минуту, один за другим, как в фокусах чародея Дэвида Копперфильда. Богатого — а не того, другого, который бедный.

Оставалось одно — ждать.

Но в том-то и дело, что Провиденс ждать не могла.

С каждой проходящей секундой жизнь Заиры сокращалась ровно настолько же. Ибо ее болезнь надвигалась гигантскими шагами, а в заштатной марокканской больнице не было никаких технических средств ее остановить. Таким образом, спасение девочки зависело только от ее железной воли, а теперь еще и от надежды, что мама постарается как можно скорее за ней приехать.

Провиденс вертела в руках голубой формуляр, на котором наконец-то стояли все нужные подписи. Сезам. Результат многомесячных, нескончаемых бюрократических формальностей — разрешение привезти ребенка во Францию. И вот вам пожалуйста — после того как она выбралась из-под этого административного катка, на нее ополчились стихии! Ну почему все вокруг с таким садистским удовольствием ставят палки в колеса ее старенького почтового «рено»?! Каждая истекшая секунда была секундой жизни ее девочки, которую от нее отрывали. Это было слишком несправедливо. Так несправедливо, что хотелось вопить и плакать. Или начать бить стекла.