Боярышня Дуняша

красоту оценим и решим, как дальше быть. Но что делать, если боярыня Евпраксия Елизаровна

себе такую же красоту домой захочет?

Дуня пожала плечиками, всем своим видом показывая, что нет проблем.

— В её светёлке мне не зазорно бывать.

— И то верно, девушки будут вышивать, а ты рисовать.

— А я? — жалобно спросила Маша.

— А ты покажешь, как такое чудное одеяло сотворила. Как выложила разноцветные кусочки

и прошила видно, а что внутри?

Маша расцвела и принялась объяснять. Милослава слушала и улыбалась. Конечно, девушки

уже рассказали ей, как щипали и раскладывали тонким слоем овечью шерсть, стегали и только

потом соединяли с изукрашенной верхней частью и шёлковой нижней. Боярыня не сразу

поняла, почему младшая дочь называет одеяло верхним, но потом пощупала и согласилась, что

оно только для красоты.

— Так надо сейчас послать кого-нибудь к Кошкиным и договориться о встрече сначала с

Иринкой, — нахмурив брови, решительно произнесла боярыня и подошла к окну. — А если она

зазовет к нам Евпраксию Елизаровну, то тогда посмотрим, что делать дальше.

Милослава поводила пальчиком по удерживающей слюду рамочке и вздохнув, пожаловалась:

— Ох, чую я, что отец Варфоломей недобро настроен.

Дочери кивали и с надеждой смотрели на неё. Милослава поджала губы, а потом решительно

произнесла:

— А отцу и деду сегодня же покажем созданную вами красоту!

Боярышни тут же помчались вниз ждать деда и отца с работы. А Милослава перекрестилась

и покаялась строго смотрящему на неё Николе Чудотворцу:

— Прости, что нарушаю порядок в доме! Не знаю, как иначе защитить светлые детские

души…

ГЛАВА 6.

— М-да, дивно! — в который раз повторял боярин Еремей, покачивая головой и опасаясь

ступить сапогом на простенький светлый коврик возле постели внучки.

Он степенно оглядывал светёлку и не находил слов, чтобы выразить свои эмоции. Роспись на

стене была хороша, но не только она создавала уют в комнатке. Большие окна, украшенные

полотном, богатое покрывало на кровати, натёртый маслом вещевой сундук, лаконичный

деревянный столик и чудное креслице, сделанное по запросу Дуняши… а ещё множество

мелких вещичек… всё вместе выглядело цельным, удобным и благостным.

— Лепо! Ну до чего же лепо! — в восторге вторил вернувшийся из поездки по княжеским

делам отец Дуняши и едва удерживался, чтобы вновь не подхватить дочку на руки и не

расцеловать.

— Внучка, а это что же такое? — Еремей и сам видел, что это полки, но какие-то странные.

Их было много, они расположены одна над другой и ещё поделены на квадраты. В каждом

отделении положено что-то важное для внучки и вроде бы много всего, а порядок.

— Это? — девочка смутилась. Вводить слово стеллаж ей не хотелось, а как по-другому

назвать не придумывалось. — Не знаю, деда, — призналась она. — Но очень удобно ставить

туда короба с тряпочками и нитями, кисти, разведённые краски или вот в корзинках разложены

осенние дары, что мы с Машей и Ванюшей в имении собрали.

— Вижу. Ладно всё получилось.

— Деда, я думаю, что если у тебя в приказе сделать тако же во всю стену, то свитки удобнее

хранить будет.

— Ишь, думает она, — хмыкнул Еремей.

— А что, — подключилась Маша, — всё стену с полками использовать, как карту нашего

княжества и раскладывать свитки соответственно карте, а не абы как!

Дьяк открыл рот и выпучил глаза, а потом со стуком закрыл. Медленно повернулся к стене с

полками, мысленно себе что-то представил и перевёл взгляд на Машку:

— Это ты сама придумала?

— Про карту? — отчего-то уточнила она.

— Да.

— Про карту — сама.

— А не про карту? — с подозрением спросил Еремей.

— Дуняша сказала, чтобы я себе подобно же во всю стену сделала, только с дверцами, и

каждую подписала, чтобы не путаться, где какой рисунок для вышивки лежит и нити разложить

по ящичкам.

Дуня улыбнулась, видя Машино оживление. Сестра говорила, возбужденно поводя кистями

рук, будто дирижировала оркестром.

— Ишь, какой порядок задумали у себя сделать. Экие вы у меня разумницы. А мне, значит, карту посоветовала… По середке положить свитки московских служивых, по краям

подмосковные, а далее…

Еремей потыкал пальцами, мысленно определяя, куда следует положить свитки с именами

служивых из Коломны, Дмитра, Каширы…

— Умно, отец! — одобрительно воскликнул молодой боярин Вячеслав и подмигнул

раскрасневшейся от волнения жене с дочерями.

Еремей оглаживал бороду и опять качал головой, не в силах выразить своё удивление.

— Стило… иль нет? — ткнул он пальцем на палочки, обмотанные кожаным шнуром.

— То для рисования, — Дуня подскочила и вытащив с полки свиток, на котором она делала

эскиз, положила на столик и в несколько штрихов обозначила силуэт кошечки.

— Дивно, — повторил боярин и после того, как рассмотрел силуэт, взял в руки палочку.

Покрутил, наклонился и провёл черту по бумаге. — Удобно, но мягковат стерженёк!

Дуня тяжко вздохнула. Она сама знала, что карандаш у неё не получился. Уж они с Любашей

пробовали сажу смешивать с глиной и запекать, потом сажу растирали с воском и клеем… кое-что получилось, но не для продажи. Нужен был графит, а о нём никто не слышал. А Дуняша

уже успела помечтать, как она организует карандашную мастерскую, но пришлось

распрощаться с этой мыслью. Одна радость: обошлась без свинцовой палочки, воспользовавшись обожжённым в печи стержнем из сажи с белой глиной, а то от свинца на

пальце какая-то бяка образовалась.

— С окошка не дует? — обеспокоенно спросил дед. — Волоки ты не захотела ставить, а с

ними всё теплее было бы.

— Я в щели тряпичных обрезков подоткнула, а на ночь полотном завешиваю, так что не

дует.

Боярин подошёл, поводил ладонью возле окна и удовлетворенно кивнул. Вновь повернулся к

изукрашенной стене и увидев что-то новое, крякнул:

— Ну и затейница ты, Дуняшка! А это что? — Еремей пригляделся и увидел, что в дальнем

углу сундук не просто так поставлен на бок. Он-то, грешным делом, подумал, что хозяюшка

светлицы не придумала, куда поставить второй сундук и задвинула подальше. Боярин подошёл

и к своему удивлению убедился, что дверцы у сундука переделаны и теперь его не поставишь, как должно.

— Ерунда какая-то! — хмурясь пробормотал он и потянул за одну из створок. Та легко

поддалась и взгляду боярина предстала висящая на поперечной перекладине одежка. Каждая

рубаха, сарафан, летник и всё остальное покоилось на хитро сложенных деревяшках.

— Что это? — опешил дед.

— Короб для одежды.

— Я понял, но зачем?

— Чтобы ничего не сминалось и увидеть сразу, не завелась ли моль. Да и удобно…

— Ой-ли! А не из-за лени ли ты это выдумала? Следить за вещами в сундуках — женская

повинность, а коли так висеть будет, так чем тебе заниматься?

— Деда! — обиженно воскликнула Дуня, и Машка поддержала её возмущенным взглядом.

Милослава же закусила губу, опасаясь, что батюшка Еремей повелит не портить сундуки ставя

их на бок.

Боярин погрозил пальцем, пряча улыбку в бороде и обратился к сыну:

— Погостили на женской половине и хватит. Пошли-ка, поговорим, да и вечерять пора.

Милослава проводила свекра с мужем, а сама подозвала посланницу, вернувшуюся от

Кошкиных.

— Ну?

— Внизу Ирина Владимировна дожидается. Я её тайком провела, чтобы она тишком всё

посмотрела и боярыне Евпраксии Елизаровне доложила, что видела.

— Ишь ты, тишком посмотреть? Осторожничает Кошкина, — нахмурилась Милослава. —

Ну что ж, веди нашу гостью, да скажи Парашке, чтобы у меня в светелке собрала наливочек с

закускою. Посидим с Ириной…

Милослава замолчала и, коротко глянув на замерших дочерей, вновь окрикнула недавнюю

посланницу:

— Ты Парашке скажи, чтобы в дар Иринке подготовила шкурку… ту, что мне на ворот

оказалась мала.

— Все скажу, матушка… побежала я, а то гостья заждалась.

Милослава тяжело вздохнула и с досадой молвила дочерям:

— Ничего толком не сказал наш боярин-батюшка.

— Но дедушке всё понравилось, — возразила Маша.

— Понравилось, — кивнула Милослава, — но будет дожидаться слова отца Варфоломея, —

боярыня ещё что-то хотела добавить, но посмотрев на девочек, ограничилась коротким: — Как

тот скажет, так и будет.

И видя, что девочки расстроились, погладила их по головам:

— Ничего, мы же не сидим сложа руки? Сейчас Ирину уважим, а она в тереме Кошкиной за

нас слово скажет. Вот у нас сильная заступница и появится.

Послышались голоса, а к Милославе подбежала Парашка, чтобы накинуть поверх горничной

(домашней) рубахи распашной шушун, и Милослава поспешила встретить гостью. По статусу

она была выше дальней родственницы Кошкиной и могла бы встретить Иринку в своей

комнатке, но сама Кошкина стояла несоизмеримо выше Милославы и сейчас надо было

показать уважение к Евпраксии Елизаровне через встречу Ирины.

Машуня увела Дуню к себе, чтобы мама могла без лишних глаз показать её светелку и без

оглядки вести разговор. Девочки еле успели прошмыгнуть, чтобы гостья не застала их

неодетыми. То есть, на них была нижняя рубашка и поверх неё расшитая горничная, но в этом

позволялось ходить только в кругу домочадцев.

Дуня с Машей еле дождались, когда уйдет тетя Ирина. А когда повеселевшая мама сказала, что завтра им ждать Евпраксию Елизаровну, то Дуняша даже уснуть не могла. Ситуация с

росписью вызывала у неё двоякие чувства. С одной стороны она всерьёз обеспокоилась из-за

поднявшегося шума вокруг её работы, а с другой ей не верилось, что из такой ерунды кому-то

не стыдно раздуть скандал с последствиями. Она могла бы нарисовать действительно

шокирующие вещи, но выбрала милый, подходящий её возрасту сюжет и, к полнейшему своему

изумлению, ошиблась.

Дед только крякнул, когда услышал, какая важная гостья завтра посетит его дом, но был

доволен. А Милослава торжествующе посмотрела на него и весь вечер сидела, как царица.

А на следующий день случился коллапс! Не успела прибыть боярыня Кошкина со своими

женщинами, отведать наливочки и посмотреть чудо-картину, как заявился отец Варфоломей. У

Дуни даже сердце сжалось в предчувствии неприятностей. Она с тоской посмотрела на

Кошкину и потупила взгляд.

Боярин Еремей велел Милославе спуститься и чинно попросил разрешения войти в Дунину

светелку вместе с отцом Варфоломеем. Разрешила. Отец Варфоломей вошёл и застыл. Повисла

гнетущая тишина. Потом он вплотную подошёл к иконе, перекрестился, благословил